– Ты с ними говорила? – спрашиваю я у Мириам, кивая на группу. Она качает головой. – Так иди поговори. И запиши имена и контактные данные.
– Хорошо, – неуверенно отвечает Мириам и идет к местным жителям.
– Посмотрим? – спрашивает Малин, кивая в сторону трупа.
– А что нам остается?
Мы идем вниз по гладким камням, здороваемся с криминалистами и присаживаемся на корточки перед с трупом.
В ярком свете прожекторов контуры тела четко вырисовываются под мокрой белой тканью. Можно разглядеть контуры плеча и бедра. Грубая ржавая цепь, очень похожая на ту, которой был обмотан Юханнес Ахонен, несколько раз обмотана вокруг тела. Часть покрыта водорослями и глиной. В одном месте ткань разошлась, обнажив руку.
Я нагибаюсь, чтобы рассмотреть получше.
Сморщенная кожа на запястье местами отошла, и все выглядит так, словно рука в резиновой перчатке.
Я на своем веку повидал много утопленников и знаю, что это обычное явление. Бывает, что кожа на руках и ступнях после пребывания в воде сходит целиком, как носки или перчатки…
Мириам подходит к нам. Взгляд ее устремлен в море. Видно, что она старается не смотреть на труп. И я могу ее понять. Нужно много лет, чтобы научиться подавлять естественное желание зажмуриться при встрече со смертью.
Я поворачиваюсь к ней.
– Кто нашел тело? – интересуюсь я.
– Хайнц Шварц, – бормочет Мириам. – Пятьдесят девять лет. Проживает в Ганновере. Тут в отпуске со своим итальянским бойфрендом Сильвио. Хайнц один прогуливался вдоль моря, когда увидел что-то необычное в воде. Он спустился ближе, понял, что это труп, и позвонил в службу спасения.
– И где этот Хайнц? – спрашиваю я. – Сколько он уже тут?
– Они вчера приехали в Швецию. Собирались провести тут неделю. Но теперь думают возвращаться домой. Думаю, для него это находка была шоком.
Приехали вчера… Раз они приехали вчера, то вряд ли имеют отношение к этому трупу, думаю я.
– Я взяла свидетельские показания, – добавляет Мириам.
– Хорошо, – говорю я и поворачиваюсь к Малин: – Что ты думаешь?
Малин кивает.
– Думаю, что эти убийства связаны, – отвечает она, заправляя прядь темных волос за ухо. – Убийца Ахонена приложил и тут руку.
По возвращении домой обнаруживаю, что жена не еще не ложилась.
Афсанех встречает меня в прихожей и бросается на шею. Жена только что из душа, волосы еще мокрые. От ее объятий мои щека и рукав тоже мокрые.
– Бедняга, – сетует она. – Работаешь допоздна.
– Так получилось.
Она отстраняется и хмурит брови.
– Ты курил?
– Нет, – вру я.
– Хм, – с сомнением протягивает жена. – Хочешь чай с бутербродом?
– С удовольствием! – отвечаю я и целую ее в лоб.
Мы заходим на кухню.
– Кстати, – внезапно останавливается она. – Я подумываю пойти на пару собраний на следующей неделе.
– Собраний? Ты записалась в общество анонимных алкоголиков?
Афсанех отмахивается.
– Очень смешно. Собраний по работе.
Я тоже останавливаюсь, словно чувствую, что сейчас произойдет что-то важное.
Со дня несчастного случая Афсанех была на больничном.
– Это здорово, – говорю я.
– Это Проект, – продолжает она, – мне любопытно, как он продвигается.
Речь идет о совместном исследовательском проекте между разными отраслями, целью которого является установить, как новые технологии, главным образом Интернет и социальные сети, влияют на человека. Помимо психологов – Афсанех и ее коллеги Мартина – в проектную группу входят врачи, нейробиологи и айти-эксперты.
После защиты докторской Афсанех получила место в Стокгольмском университете. Предметом ее исследований всегда были взаимоотношения человека и техники – машин, лодок, самолетов. Но в новом проекте ей пришлось задействовать и другие области.
– Наверное, потому что я сейчас сама столько времени провожу в Интернете, – робко улыбается Афсанех. – Я вдруг осознала, как Интернет объединяет людей.
– В хорошем и плохом смыслах, – добавляю я.
Жена пожимает плечами.
– Может и так. Но там в Сети столько любви, столько понимания. Люди готовы делиться опытом, разделять боль…
– Но и психов хватает.
Афсанех выгибает изящно очерченные черные брови, давая мне понять, что не собирается вступать со мной в спор. Потом она улыбается. Сегодня даже мой скептицизм на нее не действует.
Жена зажигает свечи, ставит чайник. Я накрываю на стол.
И только когда она ставит на стол чайник и бутерброды, я осознаю, какую ошибку совершил.
Я накрыл стол на троих.
На место Нади я поставил тарелку и стакан. Даже не помню, как я это сделал, должно быть, все произошло на автомате.
Внутри у меня все холодеет при виде того, как Афсанех обводит глазами стол.
– Прости, – вырывается у меня. – Не знаю, о чем я думал. Это все усталость. Милая, прости!
Но она реагирует совсем не так, как я ждал.
Вместо того, чтобы удариться в слезы, она подходит ко мне и обнимает. Смеется и шепчет мне на ухо:
– Недотепа. Оставь так. Я потом все уберу. И она скоро вернется домой. Скоро все будет как раньше.
От ее слов у меня все сжимается в груди.
Врачи, конечно, начали уменьшать препараты, но пройдет еще много времени, прежде чем Надя проснется.
Если она вообще проснется.
Я боюсь даже думать о том, что будет, если она не очнется. Куда Афсанех направит всю эту новообретенную энергию? Какая жизнь нас ждет, если Надя нас покинет?
Но Афсанех не замечает моих терзаний.
– Недотепа, – повторяет она и впервые жарко меня целует.
Впервые с того дня, как наш ребенок выпал из окна.
Часть втораяШторм
Но Господь воздвиг на море крепкий ветер, и сделалась на море великая буря, и корабль готов был разбиться. И устрашились корабельщики, и взывали каждый к своему богу…
Самуэль
Ракель встречает меня в гавани.
Припарковав черный «Вольво», она выходит и с подозрением смотрит на мой полупустой рюкзак. Легко угадать, о чем она думает.
У переезжающего человека было бы с собой чуть больше вещей.
Я поправляю рюкзак и изо всех сил стараюсь не быть похожим на парня, скрывающегося от русской наркомафии и ночевавшего все последние дни в лесу.
Волосы Ракель собраны в пучок, из которого выбились несколько прядей. В остальном она выглядит так же, как и вчера. Без макияжа, одетая в мужскую рубашку и потертые джинсы.
– Привет, – улыбается Ракель при виде мотоцикла Игоря. – Езжай тогда за мной. Это недалеко, пара километров. Но не спеши. Дорога плохая.
Я киваю и сажусь на мотоцикл.
Ракель возвращается к машине, заводит мотор и трогается. Через пару сотен метров сворачивает вправо на проселочную дорожку, такую узкую, что один я бы ее даже не заметил.
Дорога ведет через сосновый лес. Мы переезжаем через мост. Море сегодня спокойное. Летний ветерок радует душу, я жмурюсь от солнца и смотрю, как машина Ракель подпрыгивает на ухабах впереди. Через секунду вижу рытвины и резко выкручиваю руль.
Она была права, дорога просто дерьмо.
Я замедляю ход, расстояние между нами увеличивается.
Дорога извивается между соснами и скалами. Пахнет сосновой корой и землей. Дорога завалена камнями, сорвавшимися со скал. Я еду змейкой между ними и глубокими рытвинами, которыми испещрена дорога.
Показывается калитка, за которой начинается подъем к дому.
Ракет останавливается у белого забора, выходит из машины и машет мне.
Я паркуюсь рядом и подхожу к ней.
– Вы живете на острове?
Она кивает.
– Но тут есть мост, что сильно облегчает жизнь. Раньше приходилось плавать на пароме из Стувшера, – поясняет она и улыбается, отчего вокруг глаз собираются морщинки.
В метрах пятидесяти за тонкими соснами виднеется дом Ракель – белая вилла с зелеными рамами и ставнями.
Других домов не видно.
– Много людей здесь живет? – оглядываюсь я по сторонам.
Слышно только пение птиц и шум моторной лодки вдали.
– Нет. Только две семьи живут тут круглый год. И еще пара дач.
При последних словах Ракель хмурит нос. Наверно, она не в восторге от дачников. Словно угадав мои мысли, она продолжает:
– Я ничего против них не имею. Мы им многим обязаны. Если бы не они, тут не было бы ни парома, ни ресторана, ни магазина в гавани. Ты туда заходил, кстати?
– Да, – отвечаю я, вспоминая спертые бутеры.
При мысли о еде желудок скручивается узлом. От голода я плохо спал, мне снилось, что я в «Макдоналдсе».
– Он очень удобно расположен, но ассортимент оставляет желать лучшего. Гранаты, лобстер, мраморная говядина. Не самые типичные продукты для рациона обычной семьи. Но, наверно, дачникам нравится. И они могут себе позволить такие деликатесы.
Ракель идет вверх к дому, я иду следом. Тонкую рубашку треплет ветер. Мы идем против света, и сквозь тонкую ткань видно очертания груди.
– Раньше все было по-другому, – рассказывает Ракель. – Стувшер был маленькой рыбацкой деревушкой. Можешь расспросить старожилов в деревне, они тебе расскажут, как все было. Рыбаки ловили селедку и треску сетью и ставили ловушки для угрей. У каждой семьи была коптильня, которую топили стружками и валежником. В те времена все шло в пищу, даже язь и подлещики, которых теперь выпускают обратно в море.
Мы проходим через калитку и оказываемся в саду с пышной растительностью, цветущими плодовыми деревьями и кустами роз на клумбе в форме эллипса, возвышающейся перед входом. Узловатые кусты сирени со светло-зелеными сердцевидными листочками и отцветшими сухими соцветиями окружают один угол дома. Сильный запах травы и полоски от газонокосилки говорят о том, что Ракель совсем недавно косила траву.
Старинный дом словно с картинки. Ощущение такое, слово его доставили сюда прямо из Буллербю на гигантском грузовике. К входной двери ведет крыльцо, но его почти не видно из-за надстроенного пандуса