Она смеется и листает дальше.
Юнас улыбается мне с портретного фото, сделанного лет в семь-восемь. Кожа загорелая, волосы выгорели на солнце.
Он совсем не похож на того зомби, что лежит в спальне. Невероятно, что это один и тот же человек. Когда-то мы с Юнасом были похожи, думаю я. Я тоже мог бы оказаться на его месте.
От этой мысли меня качает, я хватаюсь за стол, чтобы не упасть.
– Смотри на глаза, видишь?
Я смотрю на глаза, на выгоревшие брови, на тяжелые для ребенка веки.
Я вижу, что она имеет в виду. Перевожу взгляд на лицо Ракель.
– Вы похожи, – шепчу я.
Она пододвигается ближе, чтобы я мог рассмотреть получше. Ее рука совсем рядом, так близко, что я чувствую тепло ее кожи.
Шмель в животе снова просыпается к жизни, внутри сладко ноет.
– Мы были похожи, – поправляет она. – До несчастного случая. Потом он… Он изменился…
Она снова мрачнеет, и мне хочется положить ей руку на плечи и сказать что-нибудь утешительное, как я обычно делал с Александрой. Но в то же время я не могу не замечать очертаний груди под майкой, изгиб тонкой шеи, ключицы.
Я извращенец.
Это извращение.
Она же мне в матери годится.
– Что с ним случилось? – спрашиваю я. Во рту все пересохло, и язык едва ворочается.
– Сбила машина. Водитель скрылся с места преступления. Он даже не был в критическом состоянии, но что-то случилось в больнице. Его состояние вдруг ухудшилось. Врачи считают, что кислород перестал поступать в мозг или по причине инфаркта.
Я молчу, не зная, что сказать.
– У него вся жизнь была впереди, – добавляет Ракель и несколько раз быстро моргает.
Потом набирает в грудь воздух и спрашивает:
– А ты?
– Я?
Не понимаю, что они имеет в виду.
Ракель с улыбкой накрывает мою руку своей.
Кожу словно обжигает огнем. Ее близость разжигает пламя в каждой клеточке тела.
– Ты, Самуэль, какие у тебя отношения с семьей? Вы близки с мамой и папой?
– Я…
Язык меня не слушается. Слова прячутся глубоко в горле, как птицы в дупле.
– Я… Мой отец умер, – выдавливаю я.
У Ракель расширяются зрачки.
– Мне жаль, – снова гладит она меня по руке.
– А твоя мама?
В глазах у нее тепло.
– Мама…Она… Мне кажется, она во мне разочарована…
– Почему ты так думаешь? – изумляется она.
– Потому что я попал в плохую компанию… И она выставила меня из дома.
Я все рассказываю.
Просто так получилось. Сам не знаю почему.
Может, потому что Ракель рассказала о Юнасе.
Разумеется, я не говорил о кражах и наркотиках. Но рассказал о церкви, об Александре, о том, что мерзкий чувак по имени Игорь меня преследует. Рассказал, что мама мной недовольна. Что я ее главное разочарование. Что она меня не любит.
– Глупости, – качает головой Ракель и улыбается. – Конечно, она тебя любит. Ты же ее сын. Родители любят своих детей.
Она делает паузу и продолжает:
– Так ты скрываешься от этого Игоря?
– Мм…
– А ты говорил с мамой с тех пор, как ушел из дома? – строго спрашивает она.
– Нет… она все время боится, что что-то случится.
Ракель печально улыбается.
– Все мамы переживают за своих детей. Ты разве не переживаешь за нее?
– Нет. Я не переживаю, что что-то ужасное случится. По крайней мере, не переживал до знакомства с Игорем… Я больше переживал, что…
– Что?
Ракель явно любопытно.
– Что в моей жизни не произойдет ничего интересного, – говорю я и понимаю, что это полная правда.
Моим самым страшным кошмаром было навсегда остаться в маминой квартире в Фруэнгене. Смотреть, как жизнь проходит мимо. Слушать мамино нытье, таскаться на метро в город, бессмысленно терять дни, месяцы, годы. Переживал, что однажды проснусь тридцатилетним и пойму, что моя жизнь кончена.
Ракель мой ответ явно позабавил. Но она смотрит на фото в альбоме и хмурится.
– Хватит сидеть без дела.
Она потягивается, отчего белая майка обтягивает грудь.
Я отвожу взгляд.
После обеда мы работаем в саду. Там душно и прохладно, как перед грозой. На западе собрались темно-синие тучи и стеной повисли над материком.
Я помог Ракель заделать дыру в заборе. Потом она сгребла шишки с лужайки и принесла секатор и перчатки.
– Кстати, не поможешь мне поправить решетку на окне Юнаса? Она покосилась.
– Конечно, – говорю я и пожимаю плечами.
Ракель идет в сарай и возвращается с шурупами и аккумуляторным шуруповертом.
– В этом районе было много краж, – говорит она, кивая на решетку. – Поэтому лучше себя обезопасить.
Я ничего не говорю, но думаю, что воров здесь ждет разочарование.
Кому нужны памперсы для взрослых и слабительное?
– Наверняка это дело рук наркоманов с кемпинга, – бормочет Ракель, ее губы вытягиваются в тонкую линию. – Им же нужно на что-то покупать наркотики. Но когда живешь в уединенном месте с ребенком-инвалидом, не хочется, чтобы среди ночи к тебе вломились какие-нибудь торчки.
Решетка на окнах мощная и ржавая. Снизу отсутствуют два болта.
Я нагибаюсь, чтобы получше рассмотреть.
Похоже, что кто-то пытался выдрать решетку вместе с болтами.
Я прикручиваю решетку на место и дергаю, чтобы проверить, как она держится.
Прикручено плотно.
– Теперь все в порядке, – сообщаю я.
Ракель просто сияет.
– Большое спасибо! Ты такой молодец! И с забором мне тоже помог!
– Не стоит благодарности, – смущаюсь я.
– Стоит, – настаивает Ракель. – Без тебя я бы не справилась. У тебя просто золотые руки.
Надеюсь, она не замечает моих пунцовых щек. Мама меня никогда так не хвалила. Может, она и думала что-то в таком стиле, но вслух не говорила.
Я отвожу взгляд, смотрю на пионы под окном. Стебли торчат, как копья в высокой траве. Темно-красные бутоны готовы раскрыться в любую секунду. Фасад обвивает светло-зеленый хмель.
Пахнет травой, влажной землей и духами Ракель. Вокруг нас снуют насекомые. Птицы поют. Бабочки порхают. Все вокруг цветет и благоухает, пышет жизнью.
Ракель наклоняется ко мне. Темная прядь падает на лицо. Она облизывает губы языком.
Сейчас, думаю я.
Сейчас.
Сейчас я умру. Сейчас.
Она протягивает руку к моему лицу. Но вместо того, чтобы погладить, шлепает по щеке.
– Мошка, – говорит она и показывает мне ладонь.
Я вижу кровавое пятно посреди ладони.
Кожа горит огнем после пощечины и от того, что она прикоснулась ко мне. Ракель коснулась меня своей бледной рукой. Хоть это и была пощечина, но все же…
Мне хотелось бы, чтобы она сделала это снова.
Я пытаюсь заснуть, но мысли не дают мне покоя. Они мечутся в голове, перекрикивают друг друга, как голодные слепые птенцы в гнезде.
Мне нельзя здесь оставаться.
Все что угодно, только не эта воняющая пердежом комната Зомби-Юнаса.
И еще эта Ракель… Ее тело и лицо все время стоят перед глазами. Несмотря на то, что ей не меньше сорока и у нее есть муж, который скоро вернется домой.
Несмотря на то, что она похожа на маму!
Это неправильно, но я не могу перестать думать о ней. О ее бледной коже, пышной груди, морщинках, появляющихся вокруг глаз тогда, когда она смеется. Об улыбке, с которой она сказала, что у меня золотые руки.
Ты выпендриваешься перед этой теткой только потому, что хочешь ее трахнуть. Ты просто жалок. Жалкий извращенец.
Я поворачиваюсь на бок, взбиваю подушку.
Летняя ночь светлая и бесконечная, как один из тех французских фильмов, что мы смотрели на уроках в школе. В синем полумраке я различаю контуры шкафа и стула, на который я кинул свою грязную одежду.
Рано или поздно ее придется постирать. Но у меня нет другой одежды. Не могу же я расхаживать голышом по дому, пока одежда не высохнет.
Но у меня есть проблемы и поважнее грязных шмоток.
Я обдумываю варианты.
Обратиться в полицию? Исключено. У меня нет желания попадать за решетку. К тому же они потребуют донести на Игоря, а это все равно что подписать себе смертный приговор.
А до Игоря они все равно не доберутся.
По сравнению с Игорем они просто беззубые мыши.
Связаться с Игорем и Мальте, чтобы объяснить, что все это ошибка, я тоже не могу. Наверняка полицейские за нами следят. К тому же прошло слишком много времени. Даже приползи я и на коленях молить прощения, они мне не поверят. Нужно было раньше признаться, что я одолжил мотоцикл и спрятал деньги.
Кстати о деньгах.
Я резко сажусь на кровати. Подушка шлепается на пол.
Деньги.
Почему я раньше о них не подумал?
В той сумке в лесу не меньше двухсот тысяч крон. Я могу одолжить немного и затаиться, пока все не устаканится.
Игорь как-то говорил о том, чтобы переехать в Майами.
Если он уедет, останется только Мальте. Он козел, конечно, но не такой больной на голову, как Игорь. И у меня есть козырь. Я видел, как он дал деньги Игоря девчонке, которую было велено напугать хорошенько.
И это был второй визит.
Я помню слова Мальте, которые он прошептал мне на ухо.
«Ни слова, запомни. Иначе мне крышка. И тебе тоже».
Сердце бешено колотится в груди.
Я поднимаю подушку с пола, ложусь на спину и смотрю в потолок.
Но как мне добраться до денег? Я же не могу ехать забирать их на мотоцикле Игоря? Кто-то из банды может меня увидеть.
Может, попросить Александру помочь?
Нет.
Ни за что.
Она не отвечала на сообщения, она не хочет иметь с Игорем ничего общего, она скажет, чтобы я не втягивал ее в свои проблемы.
Тянусь за мобильным. Ничего же не случится, если я включу его на пару секунд?
Включаю мобильный, комнату освещает свет от экрана.
Листаю «Инстаграм».
Жанетт сделала фотку против света. Губки бантиком, огромные глаза. В волосах играет ветер, а солнце подсвечивает так, что кажется будто они горят огнем вокруг головы. Выражение лица вызывающее и удивленное.