Я краем глаза вижу фото Нади на дисплее. Афсанех отправляет сообщение.
– Зачем ты отослала фото Нади?
– Это для форума.
– Для форума? Ты с ума сошла? Это неуважение и к Наде, и к нам.
– Ты не понимаешь. Мы делимся своими переживаниями. Это помогает нам не сойти с ума. И я не делаю снимков, на которых ее можно было бы узнать.
Афсанех убирает телефон и встречается со мной взглядом. Не знай я, что она бросила курить, поклялся бы, что от нее пахнет табачным дымом. Глаза красные, опухшие. В уголке рта – заживающая ранка. Лоб лоснится, губы бледные.
Впервые за долгое время я не знаю, кто из нас прав.
Это я бесчувственный чурбан, не способный понять ее страдания, или она утратила способность различать границы между частной и общественной жизнью?
Из больницы мы едем домой, чтобы скромно встретить праздник середины лета. По дороге я получаю эсэмэс от Малин.
Читаю и поворачиваюсь к жене.
– Мне нужно на работу.
Она смотрит на меня пустыми глазами.
– Сегодня же праздник середины лета.
– Я постараюсь вернуться пораньше.
Малин ждет меня в конференц-зале.
Довольный десятью сброшенными килограммами, я терпеть не могу моменты, когда приходится держать себя в руках. Это требует дисциплины, которой у меня нет.
Смотрю на стол.
На нем – круассаны с шоколадной начинкой, самые калорийные из всех. Масло, сахар, супербыстрые углеводы – все, что приводит к складкам на животе, – в избытке представлено в этой аппетитной выпечке, перед которой просто невозможно устоять.
Я беру один и говорю себе, что от одного большого вреда не будет.
От одного круассана я не превращусь в жирную бочку.
– Что произошло? – спрашиваю я.
Малин пожимает плечами.
– Без понятия, но надеюсь, что это не займет много времени.
В зал входит Дайте в той же синтетической рубашке, что и вчера, но на этот раз на голое тело.
– Ну что, поболтаем с правой рукой Игоря Иванова? – спрашивает он, присаживаясь на облезлый стол.
Малин с такой силой опускает стаканчик с кофе, что жидкость проливается на стол.
– Что? Вы нашли Мальте Линдена?
Дайте ухмыляется при виде такой реакции.
– Мы выследили его вчера, а сегодня утром коллеги привезли его на допрос. И разрешение прокурора у нас есть. Так что все шито-крыто.
Малин кивает и вытирает кофе салфетками с рождественским мотивом – завалялись в чулане с прошлой зимы.
– Он протестовал?
Дайте качает головой:
– Нет, он тертый калач. Сидел за хранение наркотиков и насилие. Знает, когда говорить, а когда молчать. Но, разумеется, и свои юридические права тоже знает.
– А ты что ему сказал? – интересуется Малин.
– Что у него такое же право у адвоката, как у шлюхи на медицинскую страховку, – ухмыляется Дайте. – Адвоката он получит, когда ему предъявят обвинение в преступлении, согласно двадцать первому параграфу, что, в свою очередь, предполагает первоначально информирование о соответствующих подозрениях.
Мальте сидит, демонстративно скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула.
Одет он в майку и джинсы, висящие на бедрах. Худой, на грани истощения. Тонкие русые волосы сальными прядями облепили лицо, испещренное шрамами от акне. Взгляд равнодушный и скучающий, словно он в метро, а не на допросе в полиции.
Мы представляемся и садимся за стол.
Мальте хладнокровен, но вскидывает бровь при виде трех человек – обычно допрос ведут двое.
Малин уже собирается включить диктофон, как в дверь заглядывает Малик.
– Дайте, можно тебя на минутку?
– Это срочно? – капризно спрашивает Дайте.
– Это важно.
Дайте со вздохом нарочито медленно выходит из комнаты.
Малин включает диктофон и произносит стандартные фразы. Потом поворачивается к Мальте и прямо спрашивает:
– Ты знал Юханнеса Ахонена и Виктора Карлгрена?
– Нет, – чуть погодя отвечает он, не глядя на Малин.
– Никогда с ними не встречались?
– Нет.
Она кладет на стол перед ним снимки.
– Узнаете их?
– Нет, – отвечает Мальте, не глядя на снимки.
– Попрошу вас рассмотреть снимки, – говорю я.
Неохотно Мальте опускает взгляд и пожимает плечами.
– Не узнаете? – снова спрашивает Малин.
– Нет.
– Никогда не видели?
– Нет.
– Уверены?
– М-м-м…
– Согласно нашим данным, Юханнес Ахонен и Виктор Карлгрен покупали кокаин у людей, связанных с вами и Игорем Ивановым. Что вы можете на это сказать?
– Ничего, – равнодушно протягивает Мальте и начинает разглядывать ногти в свете лампы.
– Так вы отказываетесь комментировать тот факт, что они приобрели кокаин у членов вашей банды?
– Я этого не говорил, – вяло возражает Мальте, – сказал, что не комментирую ваше утверждение о том, что они купили кокаин у людей, которые, как вы утверждаете, связаны со мной.
Малин беспомощно смотрит на меня.
Этого можно было ожидать.
Опытного преступника так легко не расколоть. Недостаточно пары утверждений, чтобы заставить такого старого лиса, как Мальте, признать, что он сделал что-то противозаконное.
Пробую другую тактику. Кладу на стол фотографии, сделанные в морге.
– Этих молодых парней убили. У них вся жизнь была впереди. А кто-то отнял ее и выбросил их в море, как мусор.
Мальте спокойно смотрит на снимки разбухших тел, как будто ничего такого не случилось.
– Как жаль, – произносит он тем же монотонным голосом.
Малин вздыхает.
– Если вам что-то известно об этом, лучше сказать сейчас.
Мальте не отвечает.
– Ты что-то знаешь, Мальте? – спрашиваю я.
Он медленно поворачивается, и от его пустого взгляда у меня волосы встают на затылке. По телу пробегает холодок, хотя в комнате для допроса тепло, как в парилке.
Что-то блестит у него во рту. Золотой зуб.
– Нет, – говорит он. – Я ничего не знаю.
В комнате тишина.
– Где Игорь, Мальте? – спрашиваю я.
– Понятия не имею.
– А где он может быть?
– Может, купается.
– Купается?
Мальте сцепляет костлявые пальцы до хруста. Я вижу на его худом лице намек на улыбку.
– Да, погода же хорошая.
На лестничной клетке мы сталкиваемся с Дайте. Он тяжело пыхтит, словно после марафона. Под мышками темные пятна от пота.
– Ни-че-го! – процедила Малин.
– А-я-что-говорил? – выдохнул Дайте.
– Но ты мог ошибаться.
– Я никогда не ошибаюсь, – уверенно заявляет Дайте. – Я ошибся один раз, когда думал, что ошибаюсь. Но я был прав.
Он смеется над собственной шуткой.
– Но не переживайте, молодежь, – продолжает он. – У дядюшки Гуннара есть для вас сочная вкусная косточка. Пошли со мной!
Мы идем за ним в кабинет с включенным ноутбуком.
– Малик позвал меня поговорить с криминалистом, – рассказывает он, вытирая пот со лба, – он знает, что я шарю в этих делах, и хотел мне показать…
Последнее он говорит с нескрываемой гордостью.
– Это тело Викто Карлгрена, аккуратно завернутое в простыню и перемотанное цепью. Но здесь у шеи остались кусочки скотча…
– И? – спрашивает Малин.
– Скотч защищал простыню от разложения в воде, и вот тут… – Он показывает на место на шее: – Вот тут нашли волоски с волосяными луковицами… Криминалистам удалось вычленить ДНК, что означает, что мы знаем, чьи они.
Он с триумфом смотрит на нас.
– И это не ДНК жертв, – добавляет Дайте.
– Убийцы?
– Это нам предстоит узнать. – Дайте переводит взгляд с меня на Малин и потом расплывается в улыбке.
– Но мы знаем, чьи это волоски. Потому что ДНК есть у нас в базе.
– И кто же это? – выдыхает Малин.
Дайте улыбается еще шире.
Малин толкает его в плечо.
– Черт, Гуннар, говори!
Он медленно кивает, поправляет бороду, стучит по клавишам. Фото из полицейского архива появляется на экране. Это мужчина с кудрявыми волосами и бородкой.
– Улле Берг! Тридцать один год. Осужден за тяжкие телесные повреждения и угрозы.
Пернилла
На пристани в Стувшере безлюдно. Только двое подростков лет десяти удят рыбу на самом краю.
Откуда-то подул ветерок, поверхность воды покрылась рябью. Широкая юбка встрепенулась, и мне пришлось придерживать ее рукой. Пахнет илом и рыбой. На газете за спинами подростков аккуратными рядками разложены блестящие окуни. На горизонте рассекает волны паром на Ваксхольм. Вода пенится вокруг киля. Пассажиры толкаются у поручня, желая погреться на солнышке.
Через пятнадцать минут должен прийти Самуэль.
Я сажусь на бетонную лавку. Сумку ставлю между ног. Надеюсь, он усвоит урок и возьмется за ум. Я же не всегда буду рядом, чтобы бежать ему на помощь по первому зову.
Особенно если речь идет о чем-то противозаконном.
Паром подходит ближе. Уже видны лица пассажиров. Они толпятся на носу с пакетами, полными еды, пива и шнапса, закупленных по случаю праздника.
Мальчики, удившие рыбу, поднимаются. Один делает фото окуней, потом берет газету и швыряет рыбу в воду.
К горлу подступает тошнота.
Знаю, это только рыба. Но все равно это живое существо. Как можно поймать живое существо ради одного снимка, а потом выбросить обратно в море?
В чем смысл?
Я смотрю, как они идут в сторону бара. Они идут рядом, уткнувшись в мобильные телефоны. Один так увлекся, что чуть не врезался в припаркованную машину.
Паром причаливает, и пассажиры спускаются в гавань и расходятся в разные стороны. Мопед с последними пассажирами заводится и отъезжает. Две собаки злобно лают друг на друга.
Я сжимаю сумку лодыжками и смотрю на часы – осталось пять минут.
На пристани ни души. Паром исчезает за островом. Ветер нагоняет темные тучи, и становится прохладно. Скрипит ржавый семафор, мимо пролетает обертка от мороженого и опускается на воду.
Снова смотрю на часы.
Самуэль опаздывает на десять минут, но это ему свойственно. Самуэль часто опаздывает. Или приходит раньше времени. Но никогда вовремя.