– Смотрите. Здесь есть старое кострище. – Соня зовет подойти к ней.
– Угу. Похоже, не такой уж и непроходимый этот лес.
– Да. Насколько я могу судить, на этом месте много раз жгли костер.
Разводим огонь.
Усаживаемся по кругу. Все разговоры закончились, просто сидим, смотрим на огонь, думаем каждый о своем.
Соня засыпает. Пригрелась у огня и спит. Я разглядываю ее лоб. Кровь стерлась, раны на самом деле нет. Пацан оказался прав.
Кирилл встает и показывает идти за ним.
Я иду в темноту. Выставляю руку вперед на случай ветки. Кто знает, чего ждать от недоноска.
Шагаем в тишине. Уходим достаточно далеко. За деревьями еле заметно колышется костер.
Я молчу.
Жду.
Надеюсь, конечно, на очередную порцию денег из бездонного кармана. В виде компенсации за неожиданный поворот, так сказать, за непредвиденные обстоятельства в дороге.
Жду, надеюсь.
Это, скажу честно, смягчило бы впечатление от ситуации.
Молчу.
Он тоже молчит.
Смотрит на меня, я на него. Темно, холодно. Так и будем стоять? Думаю, надо намекнуть на сотенные. Ну не в гляделки же с ним до утра играть, думаю, доставай денежки.
– Давай. Доставай. Не томи. Чего ходить кругами?
Вместо денег он тащит пачку сигарет. Протягивает.
– На. Кури.
Угадал, засранец. Не баксы, но вполне сойдет. Мои закончились, и на самом деле очень хочется.
Закуриваю.
Он стоит и все молчит. Я пожимаю плечами, мол, да говори уже, чего мнешься.
– Не знаю, с чего начать.
Слушаю его неприятный голос и выдуваю дым.
Киря начинает рассказ. Сразу так как-то, без вводных слов. Прямо в лоб выпаливает:
– Хочу умереть. Я много лет мечтаю об этом.
Признаюсь, ошарашил.
То ли много дыма потянул, то ли от фразы, не знаю точно, но я закашлялся.
Он стучит по спине, словно я подавился крошкой, и продолжает рассказ:
– Перепробовал тысячу способов.
Говорит, никак не может убить себя. И вены резал, и вешался, и топился. Каждый раз одно и то же – живой.
Я слушаю. Продолжаю посасывать никотин через фильтр.
– Все болит, ломит… но живой. Понимаешь? – В его голосе чувствуется отчаяние.
Слушаю, киваю, мол, да, и на самом деле не понимаю, как реагировать. Должен что-то ответить? Посоветовать? Или чего ждет мелкий? Должен ли начать рассуждать, что суицид – не выход? Или нет?
– Ты тоже хочешь умереть? – он подозрительно щурится.
– Нет. Это глупость. Нет безвыходных ситуаций.
– А если бы хотел? – перебивает меня Киря. – Какой способ выбрал бы?
– Никакой.
– Ну а если?
– Смерть от старения.
– Остроумно. Впрочем, не хочешь, не отвечай. Но знай, утонуть – самое неприятное.
– Достал ты меня уже этой фразой.
Он говорит, и я понимаю, что он почему-то прав. Я чувствую, что уже боюсь воды. Будто я много раз тонул в прошлых жизнях, и какая-то часть моего сознания помнит те события.
– Хочу умереть, – продолжает Киря.
Он говорит, что он всесилен. Может все на свете, кроме умереть.
– Но зачем? Что может так сильно не устраивать подростка, у которого все есть, что он готов покончить с собой?
Киря говорит, что не может, как он выразился: «Не могу управлять человеческим сознанием». Все другое его не интересует, и поэтому ему хочется покончить со всем. Говорит, что не в силах больше терпеть.
Я понимающе развожу руками. Мол, и сам с такой проблемой сталкиваюсь изо дня в день. Мол, тоже бесит, что не могу управлять сознанием.
– Ни своим, ни чьим-либо еще. Не могу. И что? Надо дальше жить, – пытаюсь как-то подбодрить паренька.
Что в таких случаях надо говорить?
– Мы не живем!
Кто его знает, наверное, надо что-то говорить в ответ. Нужно как-то позволить мелкому выговориться. Он же явно позвал меня не просто так. Ему нужна помощь.
Я прошу – расскажи, что тебя беспокоит.
– Для начала. Скажи, – Киря говорит и словно готовит меня к чему-то, предлагает сесть, – ты когда-нибудь слышал о стадиях принятия смерти?
Говорю, слышал где-то что-то.
– Это из психологии вроде.
– Есть такой доктор. Вернее, была. Кюблер-Росс. Книга «О смерти и умирании» ни о чем не говорит? Не читал?
Я люблю читать. Много читаю. Разное там. Но не труд доктора об исследовании смерти.
Смеюсь.
– Естественно, читал, а как ты думал. Моя прикроватная книга. Наизусть знаю, увлекательнейший сюжет.
– Зря смеешься. – Прыщавый продолжает рассказ.
Он говорит, что в тысяча девятьсот каких-то там годах в Цюрихе родился человек. Девочка. Выросла талантливым ученым. Психологом. Исследовала околосмертные переживания.
– Короче, придумала одну концепцию.
Киря говорит, что доктор решила помочь умирающим. Обещала, мол, что после смерти все снова станут полноценными. Слепые вновь увидят, глухие смогут слышать, калеки избавятся от увечий.
– Полное избавление. Понимаешь?
Я больше не киваю. Закуриваю вторую. Хорошо, что темно и пацан не видит выражение моего лица.
Всякие заботы, продолжает он свой рассказ, работа, например, такси твое, дом. Все это не так уж важно. «Там» все это совершенно не важно.
– Поверь.
К чему мелкий клонит?
– Доктор была не так далека от действительности, – продолжает Киря. – Ты в этом скоро убедишься.
Что это значит? Не собирается ли он попытаться убить меня?
Кирилл словно прочитал мои мысли.
– Не бойся. Что ты. Двусмысленно прозвучало. – Он смеется. – Не бойся, я просто пытаюсь подготовить. Подготовить тебя. Как тут выразиться поточнее? К информации.
Я и не боюсь. Пусть я не силач, но уж с ребенком-то я справлюсь. Не боюсь, но на всякий случай немного отхожу. Встаю поудобнее, готовлюсь к драке. Вдруг он вооружен. Если вытащит нож, отскочу за дерево, там схвачу какую-нибудь палку, отобьюсь.
– Да не собираюсь я нападать. И нет у меня оружия. – Он словно опять читает мои мысли.
Как ему это удается?
– Кюблер-Росс не верила в смерть, – продолжает Киря, считала, что это лишь переход в другое состояние. Иное, качественно лучшее состояние. Она верила в загробную жизнь.
Кирилл тяжело вздыхает.
– И знаешь что. Трудно не согласиться с доктором, особенно когда можешь убедиться лично. Загробная жизнь существует.
Я слушаю.
Сигарета в зубах. Кулаки на всякий случай сжаты. Держу ногу «заряженной», готов ударить в ответ в любую секунду. Слушаю, молчу, слежу за его движениями и изредка киваю.
Кирилл выжидает паузу. Дает возможность ответить. А я молчу, готовый ко всему.
– Как ты относишься к смерти? Веришь в рай или ад?
Я не отвечаю.
– Можешь и не отвечать. Я и так знаю. – Он машет рукой. – Не суть. В общем, она наблюдала за пациентами, которым сообщали смертельный диагноз.
– К чему ты ведешь?
– Ни к чему. Просто ты должен знать, чего ждать. Предупрежден – банкой вазелина вооружен.
Он смеется над своей глупой шуткой. А мне надоело ждать и слушать его бред.
– В итоге доктор Кюблер-Росс сформулировала пять стадий. Отрицание. Гнев. Торг. Отчаяние. Принятие.
– Можешь прямо сказать, чего ты меня позвал?
Он игнорирует вопрос, продолжает свой рассказ. Он говорит о докторе с такой лаской и трепетом, словно был с ней лично знаком.
– Умирающий проходит все пять стадий. Не обязательно в таком порядке, как она описала, но все пять. Тут без вариантов. Чтобы принять, нужно пройти их все, одну за одной. Пережить.
Прыщавый медленно приближается ко мне. Я стою, не двигаюсь. Не хочу, чтобы пацан решил, что я его боюсь.
– И запомни! – Киря переходит на шепот. Его глаза поблескивают в темноте, а руки дергают меня за рукав. – Не до конца пережитая стадия мешает принятию.
Он повторяет по слогам прямо мне в ухо: «При-ня-ти-ю».
Я киваю головой и улыбаюсь. Вот теперь, кажется, я догадался. Понятно. Теперь-то до меня дошло. Этот мелкий решил травить страшилки у костра. Как мы в детстве, сидя на кровати с фонариком у лица. Смешно. И как я сразу не понял? Издевается, говнюк, скучно ему.
– Я не человек. – Он отпускает меня и разводит руками.
Угу, я снова киваю. Зомби с прыщами.
– Живой мертвец. Но не зомби.
Мне не по себе, когда он так. Он словно на самом деле умеет читать мысли. Каждый раз знает, о чем я думаю.
Странный он.
– И ты больше не человек. И девчонка. Но я тебе об этом уже говорил.
Закуриваю еще одну. Прикуриваю от бычка.
– Ой, боюсь-боюсь!
– Не смейся. Сейчас будет трудно. Но, постарайся услышать и понять.
– Расскажи лучше еще раз страшилку про утонувшего мужика. Новая сказка твоя скучная и неинтересная.
Он не обращает внимания на мои издевательства. С серьезным видом четко отчеканивает каждое слово. Делает паузы между фразами:
– Земли больше нет.
Смотрит, следит за моей реакцией. Я подмигиваю и выдуваю дым, киваю – продолжай.
– Не существует ни-че-го.
Вот здесь могу согласиться. Ничего у меня нет. Съемная квартира, куча долгов, документы у полиции, и машина в кювете спрятана под ветками.
– Вам обещали конец света? И он произошел.
Мне даже смеяться не хочется, настолько жалким выглядит пацан. Он на самом деле верит в то, что говорит? Ему кто-то промыл мозги. Может, он удрал из какой-нибудь секты, прихватив с собой их сбережения.
– Никто не заметил, а это случилось.
Он делает паузу. Ждет.
Мне нужно что-то ответить.
– Киря, ты хочешь сказать, нам всем армагеддец наступил? Все кончено и нет надежды на спасение?
– О каком спасении ты говоришь? Все, что видишь вокруг, лишь твое, и мое, и ее, – он кивает в сторону спящей у костра Сони, – лишь наше сознание. Мертвое. Мираж. Выдумка, которая несется по инерции.
– А. Ну тогда понятно.
– Мы «доживаем» по привычке. Пойми.
Стоим в тишине. Очередная сигарета заканчивается.
– Хорошо. Пусть так.
Пацан смотрит в небо, грустно так вздыхает и продолжает размеренным тоном: