Стою спиной, концентрируюсь. Ощущение, словно хочу в туалет, тужусь, а ни черта не выходит. Словно чешется, и непонятно где.
Замечаю тень. Силуэт медленно поднимает руки, затем двигает ими вперед-назад.
Поднимаю, повторяю за тенью.
– Получилось! – Тень опускает руки и хлопает в ладоши. – Получилось! – продолжает кричать Соня.
Я поворачиваюсь.
Девушка торжествует.
Сейчас Соня попросит рассказать, как у меня это получилось. Но на этот раз не она, а я ее проведу.
– Соня, знаю, что ты скажешь. Но сначала аванс.
Она улыбается. Целует меня. Без рук, пошатываясь, прислоняет свои губы к моему лицу.
Я прикидываю, уместно ли начать расстегивать ремень или выждать паузу.
– Давай еще раз попробуем? – Соня отстраняется, поворачивает меня спиной. – Вдруг случайность.
Да ты ж е-мое. Давай. Только скорее.
Тень поднимает правую, затем левую руку. Я повторяю. Практически мгновенно. Специально делаю небольшую паузу, мол, что-то чувствую, и потом реагирую.
Тень выставляет ногу в сторону, я за ней. Тень садится на траву, я тоже сажусь. Еле сдерживаю смех. Тень вытягивает руки над головой, я повторяю, и изо рта вырывается предательский смешок.
– Чего?
Я молчу.
Тень поднимается, я поворачиваюсь к Соне.
Я щурюсь, над ее головой слепящий солнечный нимб.
– Все ясно. – Кажется, она догадалась. – Давай еще раз, только я встану с этой стороны.
Она заходит мне за спину.
Кажется, я попался.
Как не ударить в грязь лицом?
– Соня, а давай поменяемся? Что-то я устал.
– Повторяй! – ее рассерженный голос не оставляет вариантов.
Я встаю.
Делаю глубокий вдох, долгий выдох. Смотрю вниз, краем глаза ищу тень. Хоть кусочек.
Бесполезно.
Закрываю глаза. Солнце просвечивает сквозь веки. Расслабляюсь. Все тело расслабляю. Руки повисают, шея вот-вот уронит голову.
Наверное, Соня уже машет руками.
Ничего не чувствую.
Делаю вид, что на самом деле очень устал. Стараюсь изобразить больного. И чувствую, как холодок пробегает по спине. Мурашки бегут снизу вверх, до макушки и обратно в ботинки, в пятки.
Странное чувство.
Легкая щекотка.
Я поддаюсь.
Рука сама хочет подняться. Не сопротивляюсь. Рука сгибается в локте, трогает подбородок. Вторая упирается в бок. Я чувствую, как мое тело ищет ответ, чувствует подвох.
Я оседаю на бедре, сгибаю колено, как девчонка. Голова смотрит по сторонам.
– Как ты это делаешь?! – говорит мой рот и Соня хором. – Не смешно.
– Не смешно! – повторяем в унисон.
Руки закрывают рот, сдерживают крик. Легкие задерживают дыхание. Ноги сажают тело на корточки.
– У тебя получилось. Это точно не обман, – снова хором говорим, и я ложусь на траву.
Соня подсаживается ближе. Смотрит на меня. Вот она, близко, только руку протяни. А я не в силах. Не в состоянии даже смотреть.
Глаза закрываются, засыпаю.
Не знаю, сколько я проспал, но когда поднялся, наступил вечер. Я спал прямо здесь, на траве, во дворе, как дрова из скороговорки. Под деревом. И никто не удосужился разбудить или перенести в дом.
Захожу в хижину.
Киря с Соней ужинают.
– Ха-ха. Я же говорил, на запах придет. Как сядем есть, сразу прибежит.
Соня сидит довольная.
– У тебя получилось? – спрашиваю у нее и подсаживаюсь за стол.
Она не отвечает.
– Что молчите? Я спрашиваю, Соня справилась?
– Вы вдвоем молодцы, – перебивает прыщавый. – Нет разницы, кто стоит за спиной, ты или Соня. Справиться с заданием возможно, только если оба чувствуют.
– То есть как?
– То есть вы справились. И все. Расслабься и поешь.
А если бы я был один? Без Сони. Как тогда? Я задаю вопросы. Киря отрывает брекеты от куриной ножки, вытирает рот.
– Тогда тебе было бы легче. Ощутить направления потока сознания другого человека непросто. Особенно когда вы оба никогда не испытывали ничего подобного.
Стать инструментом. Позволить управлять. Отправить намерение другому.
– Получается, я могу управлять людьми? – удивляется Соня.
– Нет, Соня, не можешь. Во-первых, потому, что больше нет людей.
– Ну я понимаю. В смысле, я могу управлять существующим сейчас их сознанием?
– Тоже нет.
– Но как тогда?
Кирилл делает жест: помолчи.
И объясняет.
Мол, Соня думает, что смогла управлять мной. Но это совершенно не так. На самом деле все получилось только потому, что я сам пытался почувствовать ее намерения. Никто не может управлять сознанием, ни своим, ни чужим, это иллюзия.
И в этом состояло второе испытание – понять.
Лицо Кирилла стало таким грустным, печальным, глаза потускнели больше обычного. Даже как-то жалко мелкого. Похоже, повидал радостей старик в теле ребенка.
– Тренируйте восприятие. То состояние, в котором у вас прошло второе испытание. Оно должно войти в привычку. Стать обычным вашим, расслабленным, естественным ощущением.
Больше никаких разъяснений прыщавый не дал.
Следующие десять дней мы только и делали, что перемещали точку по листу, вставали друг другу за спину. Часами, без перерыва. Кирилл все куда-то в лес ходил и каждый раз возвращался печальный. А я в его отсутствие безуспешно подбивал клинья к Соне. Вечером, под исход десятого дня, Киря вернулся, как обычно расстроенный, усадил нас за стол, разлил по чашкам ароматный чай.
– Думаю, ждать больше нет смысла. Завтра утром, – начал он, выждав длинную паузу, – ваше последнее испытание. Завтра наш последний день в этом лесу.
Я вдыхаю аромат травяного напитка.
– Жаль. Мне только начало здесь нравиться.
– Заткнись! И не перебивай.
Я закуриваю.
Меня больше не задевают его грубости. Спорить и пререкаться с мелким нет смысла. Привык и к его крикам, и к вылетающим из брекетового рта слюням.
Просто молча курю.
– Завтра ваш час икс. Справитесь – вместе едем в город. Не справитесь – на этом наши пути разойдутся.
Я прикидываю. В любом случае неплохо. Ну не справимся, ну посадят, отсижу. В любом случае кое-чему я здесь научился.
Не все так плохо.
– Сегодня – спать. Отдыхаем, – командует прыщавый. – И помните. Мы все мертвы. Все до единого. Планеты больше нет.
Гостиничный номер.
Я сижу в кресле, Соня смешивает напиток в мини-баре, Кирилл расхаживает взад-вперед по комнате.
– Так что, поможете? – спрашивает Киря и смотрит в окно.
Соня молчит, размешивает ложечкой в бокале мутный напиток. Я тоже не отвечаю, погрузился в свои мысли и сижу, пытаюсь разобраться, что мне со всем этим делать.
Некого винить.
Стадия «Торг».
– Торг, – говорю вслух.
И толку? Знаю, чего ожидать, знаю, как должен реагировать. И что мне это дает?
С кем торговаться? О чем? Все кончено.
И этот прыщавый пристал и не отстает.
Оставьте меня в покое.
Отдал бы руку за шанс все вернуть как было. Исправить, да хотя бы просто забыть. Готов заключить любую сделку с кем угодно. С богом, с совестью, с судьбой, с кем или чем угодно, лишь бы вернуться в прошлое, уехать на своем «Форде» и никогда не знать. Мне казалось, я уже смирился. Думал даже, что мне повезло.
Бред.
Ладно, мы мертвы.
Но я же по-прежнему все чувствую. Мне по-прежнему хочется есть, спать, любить. Мне по-прежнему страшно. Я хочу и дальше существовать. В любом состоянии, в любом виде. Если бы было возможно, согласен переродиться муравьем, жуком навозным, бактерией. Без разницы, кем или чем, хоть камнем, лишь бы продолжать быть.
– Обещали же помочь! Я сам не справлюсь. – Киря смотрит на нас.
– Не хочу, – говорю вслух сам себе.
Не хочу, чтобы и «это» закончилось. Как ни называй, поток сознания, инерция ощущений или еще как, я чувствую себя живым и собираюсь чувствовать «это» как можно дольше.
Хочу жить.
– Хочу, не хочу – это не ответ. Так не пойдет. Ты мне лично обещал.
– Да что ты заладил? – срываюсь на крик. – Обещал, значит, помогу. Придумаю, как убить, если так сильно хочется.
Я поднимаю руки, мол, успокойся, и замечаю, как кисти нервно дергаются. Пальцы трясутся, как у алкоголика, а я смотрю сквозь них на Кирилла.
– Хочется. Поверь, сильно. – Он стоит напротив окна, его силуэт размыт из-за света, отчего пацан выглядит еще более женственным.
Ребенок просит его убить.
– Скажи. Сколько нам осталось?
– Ты дурак? Кажется, я сто раз уже повторил, что нас нет. Никого. Сдохли все. Сколько осталось чего? Фантазировать, что все в порядке, притворяться, что ничего не произошло?
– Ты же знаешь, что я имею в виду. Сколько будет существовать мир в нынешнем состоянии? Рано или поздно всему приходит конец. И что нас ждет дальше?
Он отмахивается, ничего не отвечает.
Я понимаю Кирю. Каждой клеточкой чувствую, или что там у меня сейчас вместо клеток. Все понимаю.
Но мне нужна надежда. Нужен свет в конце тоннеля. Любой. Пускай самый тусклый. Дайте мне лазейку. Дайте вариант, дайте выбрать.
Стоп. Выходит, я закончил обвинять всех, начинаю торговаться. Все, как предсказывала доктор, все, как описывал Кирилл. Предупрежден – вооружен, да? Не скажу, что прям легче от того, что знаю, как буду реагировать.
– Как мне все исправить?
– Никак.
Соня отрывается от газеты. Улыбается. Весело ей. Чему тут радоваться?
– Смотрите, что пишут. Мужчина утонул. Прямо как в твоем рассказе. – Она обращается к Кириллу.
– Отстань ты.
– Зачем хамить? И я не понимаю, чего вы раскудахтались. Один ноет, как ему жить охота, другой все никак не умрет. – Она крутит пальцем у виска. – Успокойтесь. Классно же. Наслаждайтесь. – Она делает глоток своего коктейля. – Все, о чем только можно мечтать, теперь реально.
Не нужно переживать? Не страдать? Она словно совсем ничего не понимает. Радоваться? Чему? Это словно бездомному нищему, больному и голодному, перед сном закрыть глаза и представить, как объелся лобстером, запил коньяком и между делом переспал с тремя длинноногими моделями. Мило. Приятно. Но неправда.