– Не переживай. Я все устрою.
А. Естественно. Маскировка. Что-то я сразу не подумал. Все, кто на меня посмотрят, будут думать, что я просто бог, сошедший с Олимпа, секс-символ во плоти. Загорелый, высокий, накачанный. Или лысый пузатый коротышка с золотой цепью толщиной в три пальца на шее. Тут не угадаешь. Кто ее знает, каким Соня представляет мужа своей мечты.
Что ж. Поехали.
– Поехали, – словно прочитав мои мысли, говорит Соня и выходит из номера.
Мы идем рядом, с кольцами на пальцах, как настоящая семейная пара. Никогда не думал, что женюсь, тем более на стриптизерше, тем более не я, а она мне будет делать предложение.
– Что скажем Кире?
– С каких пор тебя это волнует? Сколько раз мы его прикрывали?
Я с ней соглашаюсь. Нечего возразить. Даже если Соня сильно начудит, Киря нам задолжал. Тем более «зачисткой» все равно она занимается. И что Киря нам сделает? Ну попсихует в очередной раз…
– Ты его боишься?
– Пф. Нет, конечно. Банально забота, – подмигиваю и улыбаюсь уголком рта. – Я должен заботиться о жене. Пусть на вечер, но я теперь семейный, мать его, человек.
Соня смеется, бросает на меня кокетливый взгляд и идет к лифту.
– Пошли-пошли, муженек.
Заходим в лифт. Держимся под руку. Словно это не игра, словно мы настоящая пара и у нас взаправдашнее свидание.
Настроение прекрасное. Кажется, что может его испортить?
Но…
– Не бери машину. Сегодня едем на такси.
– Но.
– Давай без твоих «но». Мой вечер, мои правила. Я не хочу, чтобы ты выглядел моим шофером.
Спорить бесполезно.
Такси премиум-класса уже подано.
Что ж.
Я не против таксистов как таковых. Просто не нравится, когда меня возят, будь то профессиональный водитель, или друг, или родственник. Вот не нравится, и все тут. Всю жизнь попадаются ездуны… Такие… Как их мягко назвать? Корявые, что ли.
Куда позвонить? Кому пожаловаться? Где объявить, что все шоферы, кроме меня, никудышные дилетанты?
Проезжаем перекресток.
Водитель то и дело пялится в зеркало на Соню. Премиум, блин… Рулит и пялится. За дорогой следи, упырь. Я начинаю считать про себя, чтоб отвлечься. От ста, в обратном порядке. Досчитаю, думаю, и приедем.
Девяносто девять, девяносто восемь.
– Сделай приемник громче!
Я ему кричу, а он словно не слышит.
– Алло! Любезный! Оглох?
– Ты чего? – Соня берет мою руку, в ее взгляде читаю просьбу успокоиться.
Как тут успокоиться? Премиум-таксист… Я к нему обращаюсь, а он…
Девяносто семь, девяносто шесть. Смотрю в окно, считаю.
Проезжаем квартал, еще один.
Соня сидит молча. Наверное, представляет, как поведет себя в баре, что скажет бывшим коллегам. Как на нее будут смотреть. Как она свершит свою месть.
Мимо проезжает автобус с нарисованным улыбающимся лицом какой-то знаменитости и надписями с рекламными призывами.
Смотрю в окно, считаю. Семьдесят один, семьдесят.
Сворачиваем направо. Очередной квартал остается позади. Музыка еле слышно просачивается через черную сеточку динамика. Ну как так-то? Где уважение к клиенту?
– Ну ты! – не выдерживаю, стучу таксиста в спинку сиденья. – Музыку, говорю, сделай громче!
Он притормаживает, оборачивается. Виновато смотрит на меня, словно ничего не понимает, и машет руками. Протягивает картонную табличку.
«Вас обслуживает глухой водитель.
Если вы хотите что-то сообщить водителю, покажите пальцем на эту картинку».
Под надписью картинка с нарисованными блокнотом и карандашом. Вот вам и премиум-класс такси. Я считаю про себя, шестьдесят три, шестьдесят два.
– Давай блокнот! – говорю громко и тычу пальцем в картинку на карточке.
Он останавливается у обочины, передает блокнот и ручку. В блокноте еще ни одной записи. Моя будет первой.
Я пишу: сделай громче приемник, мудила, и ставлю в конце четыре восклицательных знака.
Водитель внимательно читает, словно не может разобрать мой почерк. Крутит ручку громкости, вопросительно смотрит. Я показываю – достаточно. Пишу на листке: жми сильнее на газ, мы опаздываем, – и возвращаю блокнот.
Глухонемой кивает и все еще смотрит на меня.
– Едь уже! – я кричу и небрежным жестом показываю отвернуться от меня.
Соня пинает меня коленом. Жалостливая нашлась, неловко ей в такой ситуации. Нагрубил глухому пареньку… Я пинаю ее в ответ. Не надо мне указывать, как себя вести. Тем более Соне, которая едет мстить. Едет убивать людей из своего прошлого.
Водитель выворачивает руль. Встраивается в поток. Еле тащится. Может, он обиделся на меня? Гад теперь на каждом светофоре останавливается. Нарочно подкатывается, ждет, когда цвет сменится на желтый, и тормозит. Потом с места рвет, мол, он выполняет просьбу и торопится.
Премиум так премиум. Ничего не скажешь.
За весь путь я успеваю досчитать от ста до ноля и дальше. Досчитываю до минус сорока пяти, и наконец машина останавливается.
Расплачиваюсь. Строго по счетчику. Можно было совсем не платить, но обижать коллегу рука не поднимается. Никаких ему чаевых! Дожидаюсь сдачу, пересчитываю. Помогаю выйти Соне и со всей силы вколачиваю дверь в стойку.
Премиум-водитель лыбится и машет в окошко на прощание.
– Мудила! – показываю ему средний палец, и он уезжает.
Идем ко входу.
Меня все еще колотит после поездки. Не знаю, чего я так завелся. На самом деле нормальный он таксист. И, думаю, заслуженно в премиуме работает. Просто не люблю, когда меня везут.
– Стой, – прерывает мои говнокопания Соня.
Останавливаюсь, смотрю на нее. Кожа бледная, шея вжимается в плечи, коленки подрагивают. На себя не похожа. Укачало в дороге? Или нет?
Беру под руку, веду ко входу в заведение. Чем ближе бар, тем бледнее становится ее лицо.
Куда-то подевалась уверенная в себе, богатая женщина. Вместо нее на улице возле кабака трясется испуганная растерянная девчонка. В дорогом наряде, с брильянтами в ушах, испуганная растерянная девочка.
– Не волнуйся. Пойдем.
Нет-нет, машет в ужасе Соня.
– Нет, – говорит шепотом еле слышно.
С минуту стоим, курим на крыльце. Соня молчит, старается справиться с собой. Я тоже ничего не говорю.
В какой-то момент мне начинает казаться, что сейчас вызовем такси и вернемся в гостиницу.
– Все. Пошли. – Она бросает окурок под ноги и заходит в дверь.
Иду следом.
Музыка гремит. Пахнет сигаретным дымом и перегаром. Обыкновенно полно народу. Полуголые официантки разносят выпивку, танцовщицы вертят прелестями перед посетителями.
– Привет, Кнут! – Соня перекрикивает музыку, здоровается с охранником.
Амбал кивает головой, «здравствуйте». Он смотрит на Соню, старается вспомнить, где мог видеть ее. В посольстве? В турагентстве? Ах да. Может, адвокат, что в последний раз вызволила… Нет… В его огромной голове не может возникнуть и мысли о том, что эта девушка стриптизерша. Что она когда-то работала здесь.
Проходим внутрь.
Столиков свободных нет.
– Располагайся. Я сейчас вернусь.
Соня оставляет меня и уходит к барной стойке. Она о чем-то говорит с барменом, он в ответ кивает и куда-то показывает. Соня дает ему несколько купюр, берет бокал и идет за сцену.
Я сажусь за ближайший стол. За ним уже сидят, и я предлагаю уступить столик мне. На что ожидаемо слышу «пошел на хер». Оставляю на середине стола стопку зеленых и спокойно пододвигаюсь ближе к мгновенно освободившимся местам.
Заказываю выпить.
Сомнений быть не может, это тот самый бар. В котором я не раз бывал в своих путешествиях во время тренировок в лесу. Тот самый, возле которого подобрал клиентов – паренька и девушку.
Тот самый, с которого все началось.
На сцене гибкая девушка демонстрирует свои прелести. Не скрывает ничего. Можно было бы порадовать ее деньгами. Но… Нет настроения. Куда-то резко пропало. В таком месте не до веселья. Все смеются, показная радость на лицах. Задорные выкрики, громкий хохот. Но стены насквозь пропитаны печалью и одиночеством. В таком месте хочется пить, грустить, громко печально смеяться и умереть. Хочется пить и смотреть на стол, рассматривать узор заляпанной скатерти.
Хочется, чтобы все оставили меня в покое.
Узор на столе сменяется то полными, то пустыми бокалами. Я двигаю указательным пальцем в деревянной ложбинке столешницы возле пепельницы в такт грохочущему басу.
Идиллия.
Мертвецы-охранники смотрят за мертвецами, которые пришли посмотреть, как другие мертвецы вертят ягодицами со сцены, которой вовсе нет.
Идиллия. Или нет?
Я допиваю очередной бокал.
Оглядываюсь. В зале полно знакомых лиц. Я их всех знаю. Вернее, видел. Я смотрел на эту сцену глазами каждого из них много десятков раз. Их сознание застряло в этом баре. На годы. На века. Под одной крышей собрались мертвяки, для которых этот бар – вечный рай, – и мертвяки, для которых этот рай вечный ад.
Неподдельный ад.
Изо дня в день, не помня себя, невезучие девушки вынуждены выходить на сцену голышом и скручиваться в бублик перед одуревшей от желания публикой…
А хотя нет…
Я смотрю на счастливое лицо танцовщицы, обвившей ногами живот посетителя. Сосредотачиваюсь, улавливаю ее настроение. Счастье. Сомнений быть не может, она счастлива. Она улыбается искренне, это не театр. Это восторг и счастье. Она бьется в экстазе, трется о колено богатого клиента, слизывает капельку пота с его лысины. Вот что я называю по-настоящему любить свою работу. Не похоже, что для нее это ад.
Я возвращаюсь к разглядыванию трещин стола. Пепельница заполнилась через край, но ее не торопятся поменять.
Бас гремит из динамиков, стены содрогаются.
В паузах между ударами барабанов я слышу возню за сценой. Что-то гремит, кто-то кричит.
Музыка стихает.
Из-за кулис слышен панический крик. Кто-то зовет полицию, кто-то орет «мамочка».
Вдоль барной стойки ко мне торопится Соня.
– Уходим. – Она быстрым шагом подходит к столику и увлекает меня за собой к выходу.