Я не успеваю допить пиво, последний глоток остается. Бросаю бокал недопитым вопреки своим же правилам и иду за Соней.
– Я сделала что хотела.
Зрители свистят, танцовщицы убегают за кулисы. Недовольные посетители шумят, требуют продолжения программы.
Мы торопимся.
Из динамиков раздается писк, фонит микрофон. Кто-то собирается сделать объявление.
Бар заливается светом. Одновременно включают все приборы, светодиодные прожекторы, колорченджеры, вращающиеся головы, лазерные установки, стробоскопы, зеркальные шары и лампы дневного света.
Светло, как днем.
– Убийцы! Хватайте их! Полиция! Вызовите кто-нибудь полицию! – кричит девушка у сцены, и за нами бегут охранники.
Ускоряем шаг. Соня практически бежит.
– Никого не выпускать до приезда полиции, – говорит мужской голос в микрофон.
Вышибала Кнут перегораживает нам выход. Выставляет кулаки вперед, угрожающе двигает плечами.
С удовольствием сейчас отбил бы ему голову с остатками мозга, легко и весело отмолотил бы, но тороплюсь.
Он замечает мою нерешительность, видимо, расценивает как испуг, и сейчас довольно скалится и показывает рукой – не пройдешь, стой где стоишь.
Я щелчком пальца назначаю громиле «спать». Он падает на мрамор, отключается.
Выбегаем, садимся в первое попавшееся такси.
– Спасибо тебе.
Я не отвечаю. Называю водителю адрес гостиницы.
– Теперь я свободна.
Машина отъезжает, а Соня впивается в меня губами.
Она же знает, что завтра бар вновь откроется, никто и не вспомнит о ее визите, все завертится своим чередом на блестящем шесте. Но месть дарит ей наслаждение, пусть даже минутное. И мне…
Соня впадает в крайности. Отталкивает меня. Залезает с ногами на сиденье, закрывает лицо руками и плачет. Только сейчас я замечаю, что на ней нет туфель. Она то всхлипывает, то смеется. А я молчу. Я знаю Соню достаточно, чтоб понять, когда нужно помолчать.
Мы едем, а я думаю: вдруг ей захочется повторно отомстить, вдруг она решит каждый вечер навещать старых коллег и мучать их… Думаю, кого бы я сам хотел убить. Кому отомстить?
Удивительно, я не помню ни друзей, ни врагов.
– Представляешь, меня никто не узнал. – Она перестает плакать. – Никто даже не вспомнил. Ни одна чертова тварь не вспомнила.
Соня нервно проворачивает кольцо на пальце. Крупный драгоценный камень скрывается в ладони и вновь взбирается на тыльную сторону пальца.
– И что? Оно того стоило? Месть, о которой, кроме тебя и меня, никто больше не узнает.
– Да. В любом случае стоило! Стоило…
Соня все еще сильно возбуждена, она говорит быстро, невнятно, проглатывает слова.
– Да. Стоило. – Она смотрит в окно, в ту сторону, где остался шумный бар, где через минуту будут работать криминалисты. – Представляешь, меня никто не вспомнил… Представляешь? Никто не узнал…
Она снимает кольцо и бросает его в открытое окно.
– Словно я чужая. Словно и не работала каждый вечер эти долгие проклятые три года в этом долбаном, забытом богом баре.
Я молчу. Сейчас нужно молчать. Сейчас ее очередь говорить.
– И еще, – она смотрит на меня, – я сама их не помню. Вернее, помню, но не так. Они мне чужие и незнакомые. Я не помню их имен… Только Кнут, и то я почти уверена, что знаю его имя из наших занятий в лесу.
– Я все видел!
– Что ты мог видеть?
– Дай ему сказать, – кричит Соня. Кажется, она теперь на моей стороне.
– Да ради бога, пусть говорит. Чушь несет…
– Не чушь. Я вернулся в то время. Я видел двор, дротики, дартс, тебя.
Кирилл не смотрит в мою сторону, словно я не с ним говорю, всем видом показывает, что ему неинтересно, и подвигает Соне чашку, просит подлить чай.
Я пересказываю все события, говорю, что Киря назвал меня папа. Соня смеется. Ее веселит вариант, в котором прыщавый и я родственники.
– Бразильский сериал. – Она смеется и садится поудобнее. Наливает кружку и для меня, ждет новую серию.
– Выходит, я его отец, – продолжаю рассуждать вслух. – Видимо, он старался, чтоб его родители поняли, что наступил конец света. Возможно, Кирилл в своих попытках нам показать реальность каким-то образом стер память. Возможно, он надеется, что я все вспомню.
Скорее всего, так и есть. Скорее всего, если он сам скажет, кто мы, то мы опять все забудем. Он хочет, чтобы я сам догадался.
– Так? – говорю я и наблюдаю за Кириллом.
Он не смеется. Он не злится. Он не радуется моим догадкам. Ему, похоже, все равно.
Я говорю, что теперь понимаю, отчего не получается вспомнить деталей из прошлого. Говорю, это Кирилл внушил мне и Соне то, кто мы такие и что, по его мнению, мы должны о себе помнить.
Кирилл смотрит прямо мне в глаза. Его взгляд таранит меня насквозь, становится ледяным, я чувствую ненависть.
– Я прав? Что молчишь?
– Как интересно! – хлопает в ладоши Соня. – Продолжай-продолжай.
Чего ей так радостно? Пацан все это время морочит нам голову, издевается, ставит на нас эксперименты…
– Он не может сам все рассказать, – продолжаю свои рассуждения вслух. – Не может и поэтому заставляет нас самих до всего дойти…
Я смолкаю. Теперь очередь Кирилла. Что на это возразит мелкий? Сознается или придумает логичное объяснение?
– Ну а дальше? – Соня видит, что я смотрю на прыщавого, и обращается уже к нему.
Мелкий прыскает смехом. Валится на пол и хохочет, держась за живот.
Этот гад терпел весь мой рассказ и теперь, когда понял, что я закончил, взорвался. Смеется, аж слезы на глазах проступили.
– Что смешного я сказал?
– У, – протягивает сквозь смех Киря. – П-папочка. Ха-ха-ха.
Как хочется пнуть его.
– Ты сам назвал меня папой, – говорю я.
– Тогда выходит, по-твоему, что Соня, – он еще сильнее заходится от смеха, – Соня – моя мама? Так?
Киря корчится от смеха.
Ну да. Выходит, она его мама…
Фу. Это они что? Вместе?
Я смотрю на нее, на него. Меня сейчас стошнит.
Соня улавливает ход моих мыслей и показывает средний палец.
– Ты дебил? Мне двадцать три года. Осел! По-твоему, я в восемь лет родила? Нормально у тебя с математикой.
Хм.
Да. Не сходится.
Но…
Это ничего не отменяет по отношению ко мне. Я-то вполне могу быть его отцом. Вполне.
– Ладно. Возможно, с тобой, Соня, я ошибся. Но в остальном? – Я поворачиваюсь к Кире. – Я уверен, что это был твой голос. Остается лишь вопрос, кто такая Соня. И ты понимаешь, если я добрался до одного, я обязательно найду и второе.
Кирилл не отвечает.
– Ты не просто понимаешь, ты надеешься, что я найду ответы. Так? Все к этому сводится. Ведь так?
Кирилл кивает.
– Да. В этом ты прав… Мне нужно, чтоб ты нашел ответы. – Он выделил голосом слово «ответы».
– А я? – Соня перебивает.
– Мне нужно, чтоб ты нашел ответы, но, – не обращая внимания на девушку, продолжает Кирилл, – но я не твой сын.
Ничего не понимаю. Он хочет, чтоб я вспомнил, а когда у меня получилось, старается опять запутать?
– Я не твой сын. Больше ничего сказать не могу.
Мне не добиться правды от него. Он лишь путает и мешает. Не понимаю, чего прыщавый добивается…
– Я тебя не путаю.
– Да хватит читать мои мысли! – Я срываюсь на крик.
Я так громко кричу, что Соня вздрагивает. Я кричу на Кирилла, а Соня застывает с чайником в руке и смотрит на меня разинув рот.
– Я тебе запрещаю читать мои мысли!
Кирилл выставляет перед собой ладони, мол, хорошо-хорошо, не надо так нервничать.
Соня стоит, смотрит на меня, а заварка льется на стол, со стола на пол.
– Единственный способ докопаться до правды – это перестать тебя слушать, – говорю я и отталкиваю Кирилла в сторону.
Я тебя, сиськи-сиськи, перехитрю, сиськи-сиськи. Говоришь, можно все случайно, сиськи-сиськи, забыть, если перебрать с дозой, сиськи-сиськи? Готовься! Сегодня, сиськи-сиськи, ты все забудешь.
– Тебя это успокаивает? – спрашивает Кирилл.
– Это он про мои пошлые мысли о сиськах, – говорю я Соне. – Успокаивает, – протягиваю ей полотенце. – На вот, вытри с пола.
И выхожу за дверь.
Повторяю, как молитву, про себя заветные сиськи-сиськи, пока не сворачиваю за угол гостиницы. Здесь безопасно, так далеко он не сможет меня прочесть.
Я прогуливаюсь вниз по улице. Иду в сторону аптеки.
Возьму шприц. А лучше два. Ночью, когда Киря уснет, вколю ему в задницу все наркотики, которые только известны человечеству. Такой стресс ему организую… Как звать себя, забудет.
До позднего вечера я брожу по городу. Возвращаться в гостиницу нет никакого желания. Мелкий поздно спать ложится. Лучше не встречаться с ним, чтобы он ни о чем не догадался.
Смеха ради захожу в казино.
Игроков немного, и все с одинаковым чумным выражением на лице. Стеклянные глаза не мигая следят за шариком, за колодой, за кубиками.
Прохожу мимо покерного стола, в ту часть зала, где стоят механические грабители. Никогда мне не везло в казино. Бросаю монетку в автомат. Дергаю за рычаг. Барабаны крутятся. Смотрю на пролетающие картинки вишенок, груш, цифр. Улыбаюсь.
Легко, без особой концентрации заставляю однорукого бандита выдать джекпот.
Посетители аплодируют. Вот это везунчик.
Поставить все на зеро или пощадить их и без того расшатанную психику?
Закладываю руку за спину, делаю кивок головой, как английский лорд или гусар, на прощанье и выхожу на улицу.
Прохожу мимо стоянки такси. «Вежливый и внимательный». Машу рукой непрофессиональным коллегам. Сворачиваю в сторону сквера. Медленным шагом отсюда до гостиницы минут двадцать идти. Значит, будет около двух часов. Значит, Киря еще не спит.
Сажусь на скамейку.
Одной рукой привычным движением достаю сигарету. Закуриваю. Только сейчас замечаю, что не забрал выигрыш из казино. Вот навел, наверное, шороху. Сидят в недоумении. Думают, наверное, псих какой-то.