На парковке стоит машина дорожной инспекции. Около нее притаились два инспектора. В засаде, мать их. Следят за безопасностью движения. Ловят нарушителей, выполняют план. Место выбрали удачное. Со стороны проспекта их не видно. А там и пешеходный, и знак сорок, и движение по полосам.
Инспектор машет палочкой, и возле него останавливается белая машина. Он что-то говорит в окно.
Я не знаю, за что он там остановил водителя. Я не знаю, возможно, тот и нарушил… Но…
Подхожу к их запаркованному капкану. Возвращаю документы водителю, и белая машина уезжает.
Под маскировкой инспекторы думают, что я их начальник. Я их ругаю, матерю на чем свет стоит. А они слова сказать не осмеливаются. Виновато смотрят на мои ботинки.
Сегодня не повезло им. Сегодня у меня настроение «расплата». Сегодня я поквитаюсь со всеми и за все. Сделаю то, о чем мечтал все эти годы, пока работал в такси.
Сегодня не повезло им.
А завтра…
Завтра, если захочу, газеты напечатают удивительную историю о том, как два инспектора дорожной службы занимались любовью на заднем сиденье служебного автомобиля.
Сегодня я, не оборачиваясь, заставляю замолчать одного и сесть в машину второго. Щелчком пальцев, словно доктор, назначаю им отвезти всю их наличку в качестве пожертвования в храм.
Ударю по самому больному.
Киря учил, мы не можем управлять чужим сознанием. Не можем, как ни старайся.
И это прекрасно.
Сотрудники выполняют мои приказы, их тела не могут сопротивляться, но при этом их сознание все видит и понимает.
– Инспектируйте потихоньку, – говорю и оставляю наедине сотрудников. – Не буду вам мешать.
Иду через сквер.
Отсюда до гостиницы около двадцати минут ходу. Вернусь к половине третьего. Кирилл, возможно, уже спит.
Прикладываю карточку, замок с громким щелчком открывается. В номере темно. Похоже, все спят.
Разуваюсь и ступаю как можно тише.
Телевизор работает. Картинка без звука. Повтор какого-то футбольного матча. Перед телевизором в одежде спит Соня. Кирилла нигде не видно.
Я заглядываю в комнату.
Судя по одеялу, под ним спит прыщавый. Оставляю дверь приоткрытой, иду к столу. Осторожно распаковываю шприцы. Смешиваю ингредиенты для стирания памяти и на всякий случай проговариваю про себя сиськи-сиськи.
«Завтра, сиськи-сиськи, ты умрешь».
– Нет! – говорит Соня.
Я почти роняю шприц на пол.
– Что нет? – шепотом спрашиваю.
Она не отвечает.
Проверяю – спит. Во сне разговаривает.
Убираю коктейль с иглой в карман, захожу в спальню. Сквозняком подергивает занавески. Свет от фонарного столба проникает в комнату.
Подхожу к кровати.
Без лишних рассуждений, быстрым движением втыкаю шприц в шею мелкому и ввожу «лекарство» без остатка.
– Ты что творишь? – спросонья орет прыщавый. – Что ты мне вколол, придурок?
Он кричит, а я повторяю про себя сиськи-сиськи, словно мантру, словно молитву ртом монаха, увидевшего демона. Сиськи-сиськи, он не должен разгадать мой план раньше времени. Когда поймет, что произошло, будет поздно. Нельзя позволить ему убить себя, сиськи-сиськи. Прижимаю его к подушке. Если он выпрыгнет в окно, сиськи-сиськи, воскреснет, и насмарку моя попытка.
– Я тебя спрашиваю! – кричит он, задыхаясь под моим весом. – Совсем ошалел?
Я держу его одеялом. Сейчас на шум прибежит Соня.
«Давай же, сиськи-сиськи, действуй, укол».
– Что здесь происходит? – Соня распахивает дверь и готовится нанести удар. В тусклом освещении ее шелковая блузка блестит и переливается. Я успеваю разглядеть маленькие пуговицы в два ряда на ее блузке, словно черные жемчужины, сверкающие на глянцевой ткани.
– Не знаю! – кричу я и сильнее сжимаю тело Кирилла. – Он с ума сошел.
– Отпусти его! Хватит!
Я надавливаю изо всех сил, Соня стаскивает меня с кровати вместе с одеялом. Кирилл тяжело дышит.
– За что ты его? Что все это значит?
Соня не успевает договорить. Кирилл встает, пошатываясь, идет к окну. Глаза у него стеклянные, походка неуверенная.
– Киря, ответь…
– Я поплавок, – заплетающимся языком говорит Кирилл и свисает с подоконника.
Я подхватываю обмякшего парня, возвращаю на кровать.
– Сам не знаю, что с ним, – говорю и прижимаю его к кровати. – Я вернулся с прогулки, а он у окна. Прыгнуть собрался. Или нет?
– Все ясно. Опять двадцать пять. Наглотался таблеток и в полет.
Соня, кажется, верит мне.
Она предлагает связать Кирю, и мы обвязываем его с ног до головы веревками. Соня подозрительно быстро соглашается помочь, это на нее не похоже.
Я отодвигаю ногой шприц, он закатывается под кровать.
– Не надо.
– Что?
– Не делай из меня дуру.
Я смотрю на Соню, а она продолжает связывать Кирилла. Не могу понять, она догадалась обо всем?
– Я не делаю…
– Твои сиськи-сиськи, может, и задурили голову Кириллу, но не мне. Думаешь, с моим умением маскировки я не чувствую твоих мыслей?
– Тогда зачем?
– Затем, что считаю, что ты прав. Кирилл морочит нам голову. Он нарочно мешает.
Я улыбаюсь, но лицо остается неподвижным.
Выходит, Соня меня насквозь видит. Глубже и точнее, чем прыщавый. Выходит, она куда опаснее Кирилла.
И я практически ничего о ней не знаю.
– В целом ты прав. – Она оставляет связанного и корчащегося в галлюцинациях Кирю и поворачивается ко мне. – Возможно, я опаснее, чем все вокруг. Но тебе не нужно меня бояться. Уж кому-кому, а тебе вред я не причиню.
Меня пугают ее слова. Всегда страшно слышать ответ на собственные мысли, тем более не от Кирилла. Я и представить себе не мог, что кто-то, кроме прыщавого ушлепка, на такое способен.
– Угу. – Она улыбается. – Я способная.
И как давно она читает меня? Как давно она поняла, что я задумал, и притворяется?
– Как давно? – Я говорю коротко, она и без пояснений знает, о чем я.
– С тех пор, как научилась перемещать одновременно три точки.
– Но это же…
– Да. Практически сразу.
– Но почему не призналась? А Кирилл? Он все знал?
– Нет.
– А ты не можешь прочесть, о чем думает он?
Соня дотрагивается до ноги Кирилла, закрывает глаза. Концентрируется.
– Его прочесть у меня не получается. Не знаю почему, но, как бы я ни старалась, ничего не выходит.
– А свое прошлое?
– Нет. Так, как ты, я не умею. – Она проворачивает кольцо на пальце. Она всегда так делает, когда нервничает. – Я ничего не помню о себе. Только то, что показал Кирилл.
– Ты не можешь погрузиться и посмотреть?
– Нет. Я же говорю, как ты, я не умею. Но я знаю, что не работала стриптизершей. Это обман. И я надеюсь, ты поможешь мне во всем разобраться.
Я, конечно, не умею читать мысли, но уверен, Соня сейчас думает, что я ее последняя надежда.
Она явно поняла, о чем я рассуждаю, но ничего не ответила. Прижалась ко мне ближе, уткнулась лицом в мое плечо и заплакала.
Киря на кровати под кайфом. Извивается, бьется в конвульсиях, выкрикивает несвязные фразы. Соня плачет, уткнувшись мне в подмышку. А я окончательно запутался.
Стараюсь успокоить Соню, вытираю слезы со щек, говорю, что хватит реветь, тушь размажется. Говорю, будешь некрасивой и мальчики любить не будут. Она обнимает меня, и я чувствую вкус ее губ. Теплые, распухшие от обиды губы.
Мы валимся на кровать.
Трясущейся рукой пытаюсь расстегнуть непослушные жемчужины-пуговицы на ее шелковой блузке. Соня зарывается пальцами мне в волосы и прижимает к себе мою голову.
– Я давно хотел спросить. Каково оно? Женский оргазм.
Соня сильнее прижимает меня к груди, заставляет замолчать.
– Думаю, скоро узнаю, – говорю сквозь сопение и возвращаюсь к поцелуям.
– Самонадеянно… – смеется Соня. – Узнай. Если сможешь.
Мы все лежим.
Кирилл бредит в метре от нас, покряхтывает, пытается выпутаться из веревок. Я принимаю вызов Сони, соплю носом и собираюсь заставить ее испытать такое, чего она никогда и ни с кем не испытывала. Она невероятно сексуальна. И я, похоже, проиграю в споре. Не успеваю начать, выхожу на финишную прямую.
Это самое прекрасное утро. Лучшее за всю мою жизнь и после жизни. Я просыпаюсь в обнимку с обнаженной Соней. На мне нет трусов. И на этот раз я знаю, что между нами точно что-то было.
Она еще спит. Волосы рассыпаются по подушке, спутываются с моими пальцами, я чувствую, насколько они мягкие и приятные на ощупь.
Я рассматриваю ее нос, брови. Овал лица, каждую деталь. Я поднимаю глаза выше и встречаюсь с растерянным взглядом Кирилла. Связанный, он все еще лежит возле подушки и рассматривает меня. Он смотрит то на меня, то на голую девушку.
– Доброе утро, – спокойно говорю и прикрываю Соню одеялом. – Как спалось?
– Где я? – шепчет мальчик. – Почему я связан?
Кажется, он все забыл. Мой план сработал.
Пока он в таком состоянии, собираем вещи, садимся в машину. Остается отвезти прыщавого домой, к его настоящим родителям, пока он не пришел в себя. Я надеюсь, что он ничего не вспомнит, но рисковать и медлить нельзя.
Отвезти. И все… Свобода.
Вбиваю в навигаторе город, улицу. Адрес я знаю наизусть. Париж. Он с первой встречи намеревался туда попасть. На уровне подсознания, наверное, хотел к маме. А мы так и не доехали.
Что ж.
«Тактичный и услужливый». «Внимательный и исполнительный».
Я выполню свой заказ. Пусть с опозданием. Пусть клиент уже и передумал ехать. Но деньги я взял, а значит, будь любезен выполнить работу.
Едем.
По шесть-семь часов в пути. Останавливаемся на отдых в придорожных кафе, ночуем в затертых гостиницах для дальнобойщиков.
Кирилл ничего нового не вспомнил.
Надо сказать, парень неплохо держится. Практически не ноет, слушается, умолкает, когда попросишь. Оказывается, в глубине души прыщавый воспитанный, даже интеллигентный и умеет быть вежливым.