– Да. Я уезжаю.
– Ладно. Пока-пока. – Она улыбается, машет рукой и возвращается к телевизору.
Опять странно.
Я был готов к любой реакции. Разбитый стул о мою спину, подставка с ручками, торчащая у меня из глаза… Да к чему угодно готов, кроме короткого «ладно».
– Ладно, – говорит она, а я прищуриваюсь и жду удара. – Будь по-твоему.
Она говорит и включает обратно свой матч, Кирилл молчит, а я ушам своим не верю.
Выхожу, закрываю за собой дверь. Стою и слушаю. Жду. Ну закричать-то она должна. Или стол опрокинуть.
Тишина…
Настораживает. За эти годы, проведенные вместе, я слишком хорошо ее узнал. Соня не из тех, кто просто смирится и отпустит.
«Бабах». Что-то тяжелое валится на пол. Со звоном разлетается зеркало. Из номера доносятся крики и брань девушки.
Вот так-то лучше.
Жму на кнопку, лифт открывается.
Вот так сразу спокойнее. Прощай, Соня. Прощай, прыщавый Киря. Наши пути расходятся.
Всегда есть выход, успокаиваю себя. Лифт отвозит меня к этому выходу.
Не знаю. Часто думаю, а может, лучше никогда не встречать их, не знать, спать спокойно… Вот что имеют в виду, когда говорят «меньше знаешь – крепче спишь».
Быстрым шагом иду прочь, подальше от гостиницы.
Возьму билет на самолет, на поезд, на велосипед, плевать. Вернусь к себе. Скорее, подальше от этого места.
Всегда есть выход, успокаиваю себя. Успокаиваю себя и возвращаюсь в гостиницу. Тело само идет обратно.
Соня видит меня, прыгает с ногами на меня и обнимает.
– А я боялась, что Киря обманет и ты не вернешься.
Прыщавый смотрит на меня и подмигивает. Он знает, что мне некуда идти. Знает, что теперь меня не устроит мирно жить в своей квартире и бегать трусцой по утрам. Он знает, что мне нужны ответы…
– Не уходи больше. Мы должны держаться вместе. – Соня, кажется, сейчас заплачет. – Мы семья!
Киря разводит руками, говорит, что приходится чем-то жертвовать. Я не совсем понимаю, о чем он, но думаю о моем решении вернуться.
– Я клянусь, что не буду никого убивать. Я пообещала, и ты пообещай, что не сбежишь.
– Он не сбежит. И он вернулся не ради тебя.
Соня разжимает объятья и смотрит то на меня, то на Кирилла.
– Ему нужны ответы. Он и сам теперь это понял. – Мелкий сверкает своей брекетовой улыбкой. – Понял… Ведь так?
Я молчу. Прыщавый прав.
– И пока он не получит свои ответы, будет с нами.
Кажется, слова Кирилла, сказанные мне, заставляют Соню задуматься. Она не до конца понимает, о чем это он, но чувствует, о чем это я. Она тоже ощущает этот дискомфорт, в глубине ее сидят сомнения, словно чешется и не можешь почесать, знаешь, что что-то беспокоит, но словами не получается рассказать.
Прыщавый прав, я остаюсь. Некуда идти.
Мне душно.
Нечем дышать.
– Да, – говорю, – Я останусь.
Соня понимает, как неприятно мне это говорить. Кирилл понимает, что я почти сорвался с его крючка. Я стою посреди комнаты как оплеванный, как побитая дворняжка и понимаю, что от Кирилла помощи больше ждать не приходится.
– Зря ты так. – Кирилл переходит на отцовский тон. – Помогу чем смогу. В конце концов, именно благодаря мне ты сейчас тот, кем являешься.
Он снова читает мои мысли. И смеется. Не издевательски смеется, скорее самодовольно. Словно он так и хотел, словно наконец сработала его многоходовая комбинация.
Душно.
Я не так представлял будущее.
Мы продолжаем притворяться, поднимаемся на второй этаж.
Мужчина идет следом, но больше с нами не разговаривает. Он что-то недовольно бубнит себе под нос и ведет нас наверх.
Возможно, он сейчас принимает нас за детективов, осматривающих место преступления, или считает нас экскурсоводами, которые проводят его по Лувру. Или нет?
Второй этаж весь покрыт пылью. Похоже, папа Кирилла не соврал. Сюда не ступала нога человека несколько десятков лет.
Мы останавливаемся.
– Давай.
Соня указывает на дверь спальни и предлагает мне открыть. Я подхожу ближе, отодвигаю в сторону мужчину. Рука тянется к замку, но что-то внутри меня подсказывает – не надо, не открывай.
– Вежливый и приветливый, – бубнит мужчина у меня за спиной.
– Что? – Я оборачиваюсь и переспрашиваю.
– Внимательный и почтительный, – говорит мужчина и продолжает смотреть в пустоту перед собой.
Внимательный и почтительный? Холодок пробегает у меня по спине.
– О чем это он?
– А мне откуда знать? Я замаскировала нас под его родственников. Он сейчас считает нас своими близкими, родней какой-нибудь.
– Что ты хочешь сказать? – Встаю вплотную к мужчине так, чтобы он наверняка смотрел прямо на меня, и обращаюсь к нему: – Почему ты это говоришь?
– Солнышко, – он расползается в нежной улыбке, – ты же сама повторяла эти правила. Сама повторяла… Сама… Услужливый и внимательный. Помнишь?
Его глаза слезятся. Он плачет. Смотрит на меня и плачет.
Соня машет, мол, хватит возиться, открывай уже.
А я не могу оторвать взгляд от рыдающего человека. Мне отчего-то знакомо его лицо.
– Тормоз. – Соня отталкивает меня и идет к двери. – Сама открою.
Мы заходим в комнату, мужчина остается плакать на ступеньках. Я на всякий случай оставляю дверь приоткрытой.
Обычная спальня.
Детская.
– Судя по всему, в этой комнате жила девочка, – говорит Соня голосом опытного детектива. Она ходит по комнате и описывает, что видит. – Куклы, мягкие игрушки, зеркальца, розовые занавески.
– И что? – перебиваю ее. – Ты хоть что-то понимаешь?
Соня разочарованно разводит руками и смотрит на меня.
– Нет.
Я рассматриваю обстановку.
Все ответы должны быть здесь. Или нет?
На столе коробочка с наклейками, самодельные открытки. На стенах детские рисунки. Кровать аккуратно застелена, и сверху на покрывале расставлены разноцветные плюшевые игрушки.
Ничего не понимаю.
– Смотри. – Соня протягивает фоторамку. – Наверное, это она здесь жила. А это, наверное, ее мама.
На снимке женщина обнимает девочку. Они улыбаются. Фотография отличная, живая. Персонажи не позируют, удачный момент.
Я непроизвольно улыбаюсь.
– Миленькие, да?
Я киваю и возвращаю снимок.
– Стой! – выдергиваю рамку из рук Сони. – Кажется… Я, кажется, их знаю.
Вытаскиваю фото из рамки, подхожу к окну.
– Очень знакомое… Знакомые лица.
Не могу вспомнить откуда, но я их прекрасно знаю.
Соня садится ближе. Смотрит в надежде, что я хоть что-то вспомню или пойму.
Нет, как ни старайся, не получается.
– Нет, – говорю. – Не выходит.
– Ладно, пошли отсюда. Пустая трата времени.
Мы прощаемся с мужчиной. Я жму ему руку и интересуюсь, кто на этом снимке.
– Солнышко, это же ты с мамой. Не узнаешь? Солнышко, что с тобой? Ты все забыла? Приветливый и внимательный.
Я говорю, что узнаю, и прошу разрешения оставить фотографию себе.
– Бери, моя хорошая. Все что угодно бери. Услужливый и тактичный.
Соня напоследок зачем-то снова притворяется пожарным, говорит мужчине какие-то наставления, предупреждает, чтоб был и впредь осторожен с электричеством, и обещает вернуться, если понадобимся. Стучит его по плечу, и мы уходим.
В кармане фотография со знакомыми мне откуда-то людьми, вопросов меньше не становится, ответов не прибавляется.
Уходим.
– Может, стоило поселиться на какое-то время в том доме?
Я не отвечаю. Достаю и еще раз смотрю на снимок.
Соня показывает в сторону кафе, предлагает перейти улицу и сесть за столик. Мне знаком этот перекресток. Я видел его. В воспоминаниях Сони. В тех самых, где грузовик сбил насмерть ее маму.
– Пошли.
Я молча повинуюсь. Шагаю и рассматриваю фотографию. Что-то здесь не так. Переходим на зеленый, я никогда не нарушаю правила дорожного движения.
Доходим до середины дороги.
Слышится визг тормозов.
На нас, не сбавляя скорости, несется грузовик. Точь-в-точь как в тех воспоминаниях. Колеса скрипят, тормоза визжат, он мчится прямо на нас.
Я стараюсь прикрыть собой Соню, ловлю ее спокойный взгляд, она смотрит, словно ничего особенного не происходит, словно она не замечает машину.
Слышу стук, хруст костей, крики прохожих.
Знакомая картинка. Киоск возле пешеходного. Не просто похоже, все в точности, как в детских воспоминаниях Сони.
Острая боль в затылке, рук совсем не чувствую. Вижу перед собой протектор покрышки, теплый асфальт с лужей моей крови. Чьи-то ноги в ботинках проходят возле моего лица.
И фото…
Снимок лежит в метре от меня.
Не могу пошевелиться.
Пробегаюсь взглядом по сторонам, Сони нигде не видно. Что с ней стало? В груди давит. Давит не от физической боли. От того, что я на сто процентов уверен – Соня мертва.
В голове звучит голос Кири:
«Вежливый и внимательный». «Услужливый и тактичный».
– Ты будешь внимательный и тактичный. Повторяй за мной, вежливый и услужливый.
И я повторяю.
– Пойми, – говорит голос Кири в голове, – я не могу тебя простить. Мама учила: за плохие поступки нужно наказывать.
Я повторяю: «Вежливый и внимательный», «Комфортна ли температура в салоне?»
– Ты не можешь умереть. Но есть вещи похуже смерти. Я это знаю. – Голос Кирилла дрожит.
Я не вижу прыщавого, но знаю, он плачет.
– Есть вещи гораздо хуже смерти. И я тебе покажу их! – Его голос становится девчачьим.
Определенно теперь говорит девочка.
– Повторяй за мной, подонок! «Тактичный и внимательный».
Я шевелю губами, чувствую, как изо рта сочится кровь. «Всего доброго, сэр», «Могу ли я вам помочь, мэм?»
Я все вспомнил.
Слезы вперемешку с кровью потекли из глаз.
– Ты убил ее! – кричит девчачий голос Кирилла у меня в голове.
Да. Я ее убил.
Я все вспомнил.
Это я. Я сбил маму той девочки из воспоминаний Сони. Я. Но я не виноват! Это случайность! Глупая случайность…