А тут, тяжело опираясь выскобленным до синевы подбородком на стиснутые на рукояти меча кулаки, сидит последний гроссмейстер Ливонского ордена. Вообще-то он искренне надеется, что не последний, но у татар и московитов, в чьём совместном владении сейчас многострадальная Ливония, имеют на то своё мнение. Но магистр смог сохранить казну ордена, и увести в Богемию большую часть братьев-рыцарей. Много ли мало, но почти полторы тысячи мечей за собой ведёт — в той же Священной империи вполне достаточно, чтобы завоевать средних размеров княжество или герцогство, и с успехом оборонять его от нехороших поползновений обиженный соседей.
Рядом на горе шёлковых подушек чудом уцелевший чингизид, крепко держащий в кулаке ногайскую степную вольницу. Чудом уцелевший, потому что на потомков великого Темучина снизошли проклятие и моровое поветрие, заключавшееся в неожиданных выстрелах из винтовок с оптическим прицелом, растяжек у юрты, ночных миномётных обстрелах кочевого стана, и прочих неприятностях, не менее смертельных. Этот уцелел, и способен бросить в бой около тридцати тысяч сабель. Или больше, но кто же посчитает…
Вот полномочный представитель венецианских работорговцев, поставленных на родине вне закона специальной буллой Римского Папы, запрещающей торговлю христианами, предающей анафеме и отлучающий от церкви любого в ней участвующего. Колоссальные убытки заставили почтенные семейства искать помощи на стороне. И вот вроде бы её нашли, осталось только определиться с ценой. Но это не так важно — деньги есть дело наживное, и потраченное сейчас сторицей вернётся потом. Главное, не переплатить.
И ещё восемь человек при власти, деньгах и вооружённой силе. Но о них как-нибудь потом, ибо благородное собрание уже начинается, и нет времени на пустопорожние рассуждения.
Председателем единогласно избран настоятель северной обители. Расстрижение, совершённое по воле самозваного патриарха, незаконно, и он навсегда останется лицом духовным, близким к господу и ангелам небесным. Кому, как не ему вести собрание, посвящённое достижению богоугодных целей?
— Итак, мы все провели предварительные переговоры и утрясли некоторые разногласия, — начал свою речь святой отец. — Теперь всего-то и осталось, так это принять общее и устраивающее всех решение. У кого-нибудь есть возражения или особое видение проблемы? Нет, и это хорошо. И вот что я предлагаю сделать в первую очередь…
Глава 14
Остров Хортица, что на Днепре ниже порогов, вновь бурлил, напоминая то ли Вавилонское столпотворение, то ли кипящий едким варевом адский котёл. Собравшиеся здесь многие тысячи народа, причём в большинстве своём народа вооружённого и решительного, готовились исполнить единогласную волю собрания отцов-командиров, выраженное ясно и недвусмысленно — все в Крым!
А почему бы нет, если там никто не ожидает удара? А место хорошее и всех устраивающее — кому-то приглянулись степи на самом полуострове и за Перекопом, кто-то положил глаз на горные цитадели Мангупа и всего захиревшего княжества Феодоро, другим по сердцу южные склоны гор, самим Господом предназначенные для виноградников, и, само собой, прибрежные города с крепостями, уходящие в совместное владение. Крым — лакомый кусочек, который и оборонять легко, и откуда торговлю вести удобно, и даже всё море под рукой держать.
Но сначала… а сначала было решено дать народу немного заработать на оживлённом торговом пути, пока есть возможность сделать это до ледостава. И уже потом, когда осеннюю грязь скуёт морозами, но ещё не навалит снега, ударить по Крыму, по его немногочисленным защитникам. Откуда там взяться множеству воинов, если оно без надобности? На Чёрном море что у Руси, что у Чингизской империи соперников нет, внешние угрозы отсутствуют, и нет смысла держать там войска. Так, внутренняя стража для поддержания порядка, и всё…
— Если повезёт, то можно и самого Папу Римского захватить, когда он на свадьбу к Ивану Московскому мимо проплывать будет! — рисовали радужные перспективы командиры. — Представляете, сколько он будет стоить? Да там на всех и сразу серебра с золотом хватит!
— Разве так можно? — сомневались самые недоверчивые и осторожные. — Всё же Папа Римский.
— А что бы нет? Во времена войны франков с англичанами нескольких Пап в плен брали, да потом отпускали за выкуп. И ничего, небо на землю от этого не упало и реки вспять не поворотились.
— Именно так! Деньги не пахнут, как древние говорили, и они полностью правы.
И вот на простор речной волны вырвалась целая флотилия из сорока с лишним штук разномастных посудин. На каждой от пяти до пятидесяти человек, в зависимости от вместительности. Но и пять вооружённых до зубов бойцов на утлой лодчонке представляют из себя грозную силу против ничего не подозревающей добычи — лишь бы на борт попасть, а там пойдёт потеха!
Но вот на эти два ушкуя, что неторопливо машут вёслами и подгоняемы против течения попутным ветерком, придётся собраться всем. Сильный противник! Крупный куш! Лакомый кусочек!
Днепр. Борт ушкуя «Похмельная Стратим»
— Это что за херня? — удивился Маментий Бартош, когда на передовом ушкуе «Полкан Полуночник» затрубил тревожный рог, и из зарослей прибрежных камышей, из-за излучины крупного острова и из мелких речных стариц выскочил лодочно-лодейный флот, и решительно устремился наперехват с самыми недобрыми намереньями. Они, эти самые намеренья, выражались в виде размахивания оружием над головой, и громких матерных выкриках. — Командам к отражению нападения! Всем стрелкам на палубу! Пушки на железный дроб!
— Подсиживаешь? Хочешь хлеб отнять? — попрекнул командующего Семён Третьяковский. — Вон, своей охране приказывай, а в бою я тут главный!
Маментий не стал спорить, так как капитан ушкуя полностью прав. У него и опыта боёв на воде предостаточно, и принцип единоначалия никто не отменял. Бартош отдаёт глобальные команды, а уж их исполнение ложится на плечи подчинённых. Потом только проконтролировать, похвалить за удачные решения и наказать за провалы, но никак не лично руководить мелкими стычками. Или крупными, вот как сейчас.
Вообще-то Семёну напрямую подчиняется только парусно-вёсельная команда ушкуя, это три с небольшим десятка человек, да судовая рать из пятидесяти бойцов. А сотня стрелков из Нижегородского и Московского полков сопровождают Бартоша, но в данном случае и они обязаны выполнять приказы капитана, не входящие в противоречие с основной задачей.
Третьяковский вооружился здоровенным жестяным рупором, многократно усиливающим голос:
— Стрелять по ближайшим татям по мере готовности! Ближе сотни этих… мать их… метров никого не подпускать! Пушкарям приготовиться! Огонь открывать с той же сотни метров!
И тут же захлопали выстрелы. Это нижегородские и московские стрелки, как самые опытные и надёжные вооружены карабинами СКС беловодского производства. То есть прямиком из двадцать первого века, хотя произведены в двадцатом веке. Но при правильном хранении для хорошего карабина и сотня лет не срок.
А вот подключились арисаки судовых ратей. У гребцов и парусной команды уже местные ППШ-1 с меньшей дальнобойностью, и они подключатся к общему концерту чуть позже.
Град пуль обрушился на челны и лодки разбойников, нанося огромный ущерб, но не охладил наступательный порыв. Это не битва в чистом поле, где потери видны сразу и действуют на психику. Тут иначе… упал кто-то за борт на соседней лодке, да и чёрт бы с ним. И рядом, прямо под ноги свалился боец с дыркой в железном шлеме. И что? Он свалился, а ты живой, ты готов вцепиться в горло богатому и такому близкому врагу… Да и не слишком то заметны эти потери.
До ушкуев рукой подать, и по звуку сигнального рога заскрипели натягиваемые луки. Мгновение, и небо будто потемнело от тучи стрел, закрывших солнце. Стрелы падали в воду недолётами и перелётами, с громким стуком впивались в борта и поднятые щиты, с лязгом и скрежетом рикошетили от доспехов. И если бы на ушкуях все были в этих доспехах… Так нет же, и десятой части в них нет по причине спокойного плавания по давным-давно мирной реке. На дежурных только, и то не на всех.
Результаты обстрела неприятно удивили и вызвали досаду пополам с сожалением — так далеко могут бить только турецкие и монгольские луки, но искусство изготовления последних почти забыто. Нынешние же степные деревяшки с кожаными тетивами годны лишь на охоте при стрельбе почти в упор. А тут…
А тут сразу человек пятнадцать в убыль! Кто-то с руганью отползал под защиту борта, чтобы перевязаться в безопасности, а кто-то молча падал на палубу и больше не шевелился. Чуть ли не десятую часть единым залпом! Какая сука продала этим ублюдкам хорошее оружие?
Но ничего, на любой яд существует противоядие. Ладно, пусть не на любой, но на этот-то уж точно оно есть.
— Пушкари! Пали!
Одновременно грохнули все четыре гладкоствольные противоабордажные пушки. И ещё раз! И ещё!
Бах! Бабах!
Сменные коморы с железной картечью позволяли достичь невиданную скорострельность, ограниченную лишь нагревом ствола. Да и то в упор можно лупить даже из раскалённого орудия без опасений разрыва, а на близком расстоянии кучность и разброс уже не имеют никакого значения. Разве что затвор приходится открывать не одному человеку, а уже вдвоём или втроём. Ну и его замена после боя, но это задача всего-то на несколько часов. Можно пренебречь перегревом.
Железные картечины величиной с крупную вишню наконец-то правильно подействовали на нападавших. Они легко проходили сквозь кольчуги и тегиляи, увлекая за собой в раны рваное железо и клочки конского волоса, пробивали пластинчатый доспех и кирасы. Последние не всегда, но оставляли такие вмятины, что под теми не оставалось целых рёбер и неповреждённых внутренностей. Буквально в обратную сторону выгибало до самого позвоночника. Чаще всего и вместе с ним.
Лодкам тоже наносился значительный ущерб. Тонкие доски — совсем не преграда и не защита. Они пробивались насквозь вместе с телами за ними, а порой картечь выламывала целые куски обшивки даже на более крепких лодьях. Потопить не потопит, но и живого не оставит.