— Ты не наденешь бикини, — ворчу я. — Никогда.
Ее глаза встречаются с моими, и в следующую секунду на ее лице расплывается улыбка.
— А что, если я пообещаю носить бикини только перед тобой?
Я снова смотрю на дорожку.
— Тогда ты сможешь носить его каждый день.
Она, посмеиваясь, слегка толкает меня плечом.
— Ты неисправим.
Мы заходим в дом и относим сумки на кухню, где ставим их на стол.
— Может, пока не будем сообщать Эвинке хорошие новости? Я бы хотела сделать это лично, чтобы мы могли увидеть ее лицо.
Я киваю.
— Конечно. Я не против.
— Ты хочешь сына или дочь? — Спрашивает Грейс, когда мы начинаем все распаковывать.
Расставляя банки с фасолью на полке, я отвечаю:
— Мне вообще-то все равно. Главное, чтобы наш ребенок был здоров. Конечно, было бы здорово иметь и сына, и дочку.
Она провожает меня взглядом, пока я несу большой мешок муки в кладовую, а потом восклицает:
— О боже, мы ведь сможем обустроить и украсить детскую!
— Да, — соглашаюсь я, ухмыляясь, проходя мимо нее за мешком сахара. — Мы сможем украсить стену маленькими пистолетами и гранатами.
Она заливается смехом.
— Голубые для мальчика и ро...
Я выхожу из кладовой и, увидев хмурое лицо Грейс, спешу к ней.
Положив одну руку ей на плечо, а другую – на живот, я спрашиваю:
— Что случилось? Что-то болит?
Она качает головой, и ее голос звучит напряженно, когда она говорит:
— Я ненавижу розовый цвет. До сегодняшнего дня я никогда не думала, что это будет иметь значение.
— Это просто цвет, miláčik.
Она откидывает голову назад, и ее глаза встречаются с моими.
— Раньше он заставлял меня носить розовое каждый божий день.
Прошло много времени с тех пор, как мы в последний раз говорили о Мэллоне, и это вызывает у меня адскую волну ярости.
Если бы у меня было одно желание, я бы вернул этого ублюдка к жизни, чтобы помучить его.
В моем голосе звучат мрачность и жажда отмщения, когда я говорю:
— Тогда в нашем доме никогда не будет розового цвета.
— Это было бы несправедливо по отношению к нашей дочери. Он может оказаться ее любимым цветом, — бормочет Грейс. — Я просто не хочу думать о нем каждый раз, когда вижу что-то розовое.
— Может быть, если мы будем ассоциировать этот цвет с приятными вещами, это изменит твое отношение к нему, — говорю я. — Маленькие розовые зайчики. Розовые плюшевые мишки. Розовые детские туфельки.
Уголок ее рта слегка приподнимается.
— Или мы можем просто заставить ее полюбить фиолетовый цвет.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб, а затем прижимаюсь к ней всем телом.
— Как захочешь, так и будет, moja láska. — Я поднимаю руку и глажу ее по волосам.
Мой телефон начинает звонить, и, неохотно отпуская Грейс, я достаю устройство из кармана.
— Что? — Рычу я.
— Что ж, и тебе привет, — раздается в трубке голос Сантьяго. — Я помешал тебе заниматься сексом или что-то в этом роде?
— Нет, я распаковываю припасы, — бормочу я.
— О, это все объясняет. Я тоже ненавижу ходить по магазинам.
Закрыв глаза, я вздыхаю.
— Зачем ты звонишь?
— Мне больно, Доминик, — говорит он серьезным тоном. — Вот он я, выкроил время из своего напряженного рабочего дня, чтобы позвонить тебе, а ты даже не пытаешься сделать вид, что рад меня слышать.
Я застываю на месте, и мне кажется, что мой мозг отказывается работать должным образом.
В следующую секунду в трубке раздается его смех.
— Я просто прикалываюсь над тобой. Слушай, я планирую устроить вечеринку в честь Хэллоуина. Ты придешь?
Я медленно качаю головой, бормоча:
— Какого хрена?
— Вечеринка. Костюмы. Веселье. Ты можешь прийти в образе сварливого медведя, а твоя прекрасная жена может нарядиться ангелом, потому что она определенно ангелочек, раз может справиться с твоей капризной задницей.
— Нет. — Я продолжаю качать головой. — Определенно нет.
— Да ладно. Общение с людьми пойдет тебе на пользу.
— Нет, не пойдет, — возражаю я. — Я ни за что не пойду ни на какую вечеринку.
Я настолько застигнут врасплох этим звонком, что передаю телефон Грейс и говорю:
— Разберись с Сантьяго.
Она хихикает, взяв телефон.
— Привет, это Грейс. Почему ты мучаешь моего мужа? — Она смеется над чем-то, что он говорит, поэтому я снова выхватываю телефон.
— Не смеши мою жену, — бормочу я в динамик.
— И ты меня еще называешь сумасшедшим, — говорит он.
— Я вешаю трубку, — ворчу я.
— Ты научишься любить меня, Доминик.
Я завершаю звонок и снова качаю головой.
— Этот мужчина – что-то с чем-то, — говорит Грейс, доставая чай и кофе.
— В смысле, что-то с чем-то? — Рявкаю я, идя за ней. — Для тебя он никто.
Ее смех наполняет кладовку.
— О-о-о, ты ревнуешь?
Я прижимаю ее к полке и игриво хмурюсь.
— Можешь не сомневаться, я ревную. Никогда не смейся над тем, что говорит Сантьяго.
— Это невозможно. Он забавный.
Я качаю головой.
— Он раздражает.
Я хватаю ее за бедра и притягиваю к себе, а затем опускаю руки к ее попке.
Зная, что мне нужно, Грейс обнимает меня за шею и говорит:
— Ты единственный мужчина, который имеет для меня значение. Единственный, кто может удовлетворить меня.
Я наклоняюсь и в дюйме от ее рта рычу:
— И?
— Единственный, кто услышит мой крик во время оргазма.
— Хочешь, чтобы я заставил тебя кричать, moja žena?
— Да, пожалуйста, — стонет моя женщина, сильно прижимаясь своим телом к моему.
— Dobré dievča, — ворчу я, прижимая ее к себе, прежде чем снять с нее трусики, чтобы трахнуть ее так сильно, что она будет чувствовать меня между ног еще несколько дней.
Глава 29

Грейс
Когда Доминик останавливает Хаммер возле нового частного самолета, я быстро выхожу.
Со счастливой улыбкой на лице я подхожу к Эвинке и крепко обнимаю ее.
Мы отстраняемся, и, моля Бога, чтобы я ничего не напортачила, я показываю жестами:
— Я беременна. У нас с Домиником будет ребенок.
Ее глаза расширяются от удивления, затем ее руки взлетают, и я изо всех сил стараюсь поспевать за ней, пока она показывает:
— Ты можешь общаться на языке жестов! Ты беременна! Это просто фантастика.
— Доминик учил меня, — говорю я.
В следующую секунду Эвинка снова заключает меня в объятия и крепко прижимает к себе.
— Я хотела иметь возможность лучше общаться с тобой. — Отстранившись, я вижу, как она счастлива, и это чувство компенсирует все усилия, которые я потратила.
— Теперь мы можем посплетничать о Доминике, — показывает она.
— Нет, ты не можете, — бормочет Доминик, подталкивая меня к самолету. — Пойдем.
Она качает головой.
— Она была с тобой несколько месяцев. Теперь моя очередь проводить с ней время.
Когда мы поднимаемся на борт самолета, Эвинка тянет меня к креслу и садится рядом со мной, отчего Доминик бросает на нее игривый взгляд.
Мы пристегиваем ремни безопасности, затем я говорю:
— Просто показывай помедленнее. Я все еще учусь.
Она кивает:
— На каком ты сроке?
Я жестикулирую:
— Думаю, где-то на третьем месяце. Я встречаюсь с врачом в Чили, и тогда мы точно узнаем.
На ее губах появляется мягкая улыбка.
— Я так рада за вас с Домиником.
— Спасибо.
Боже, она радуется за меня больше, чем Сиара, когда я рассказала ей об этом.
При мысли о сестре у меня сжимается сердце, но мне уже не так больно. Я смирилась с тем фактом, что она выбрала для себя другую жизнь, в которой мне нет места.
Эвинка бросает взгляд на Доминика, который смотрит в окно, затем снова обращает свое внимание на меня.
— Я знаю, что он непростой человек и очень быстро выходит из себя, но спасибо тебе за то, что делаешь его счастливым.
Я качаю головой.
— Он единственный, кто делает меня счастливой. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой любимой и защищенной.
Она снова улыбается.
— Рада это слышать.
Самолет взлетает, и после того, как мы оказываемся в воздухе, она показывает жестами:
— Доминик сказал мне, что вы переезжаете в Чили. Как ты к этому относишься?
— Я понимаю, почему мы должны переехать, но я буду скучать по горам. — Я бросаю взгляд на нее, а затем снова смотрю на свои руки. — Ты останешься в Словакии или тоже переедешь?
Она беззвучно смеется.
— Я буду там, где Доминику нужно, чтобы я была.
— Мне нравится, что вы есть друг у друга, — показываю я. — Он рассказал мне о вашем пребывании в детском доме.
Эвинка смотрит на него с любовью в глазах.
— Он всегда был весь в синяках, потому что дрался либо за то, чтобы раздобыть мне еду, либо за то, чтобы не подпускать ко мне ублюдков. Без Доминика я бы здесь не сидела.
Господи. Мое сердце.
Не в силах сдержаться, я заключаю Эвинку в объятия и шепчу:
— Мне так жаль, что тебе пришлось пережить подобное.
Когда я отпускаю ее, она пожимает плечами.
— Эта жизнь сделала нас теми, кто мы есть сегодня.
С нежной улыбкой на лице я показываю:
— Вы – два человека, которых я очень люблю.
Ее губы изгибаются в улыбке.
— Два человека, которые убьют любого, кто будет угрожать тебе.
Теперь я чувствую сильную связь с Эвинкой, потому что могу общаться с ней на более глубоком уровне.
— Я пойду посижу с Домиником, — говорю я, отстегивая ремень безопасности.
Она кивает и достает свой сотовый, пока я встаю.
Когда я пересекаю салон и иду к Доминику, самолет внезапно трясет, когда он попадает в зону турбулентности.
— О Боже. — Я теряю равновесие и отшатываюсь в сторону, затем самолет трясет еще сильнее, и на секунду мои ноги отрываются от пола.