– Это другой Шемяка, – безуспешно пытался объяснить Андрей Михайлович. – Коля, у тебя два высших образования и Академия Генштаба, и ты…
– Я не гуманитарий, и в такие тонкости не вдаюсь, – последовал ответ. – Ну что, идёшь на тверского князя?
– Чёрт с тобой, уговорил, – вздохнул Самарин. – Филина возьмёшь?
– Как же без специалиста по местному населению? Конечно, возьму.
А вот Вадима Кукушкина, несмотря на все его требования и стремление удивить мир подвигами, оставили караулить лодку и раненого гонца. Автомат, правда, выдали, но запретили ввязываться в неприятности по собственной инициативе. Троих дружинников, сопровождавших московского посланца, тоже не взяли, а чтобы не обидеть недоверием, преподнесли это как охрану ценнейшего и учёнейшего лекаря-боярина, способного поставить на ноги даже смертельно раненого человека. Да те и сами не горели желанием куда-то идти и с кем-то воевать.
На прощание Андрей Михайлович отозвал племянника в сторону и извиняющимся тоном спросил:
– Вадим, ты понимаешь, что хороший врач в этом времени ценнее любого генерала?
Кукушкин отмахнулся:
– Ладно уж, проваливайте свои подвиги совершать.
На том и расстались. Проводив уходящие группы, Вадим побродил по берегу, оценивая маскировку. Он доверял профессионалам, но занимаясь хоть чем-нибудь, можно приглушить острое чувство собственной бесполезности и ненужности. Так-то всё правильно дядя Андрей сказал, но торчать в глуши и ничего не делать… напрягает, что ли?
Вообще-то по меркам москвича из двадцать первого века Нагатино не такая уж и глушь, тут до Кремля совсем немного ехать, по пробкам не больше пяти часов. А если подняться вверх по течению до устья Яузы, то будет место, где Вадим живёт в будущем. Кстати, о будущем… там хорошо, там есть сортир с унитазом, и не приходится отбиваться от крупных злющих комаров во время благочестивых размышлений под ближайшим кустиком.
– А ведь у нас должны быть репелленты? – сам у себя спросил Кукушкин, и сам себе ответил. – Да их в лодке целый ящик!
Поиски почти сразу же увенчались успехом, но от скуки Вадим на этом не остановился, и принялся исследовать весь груз запасливых старых вояк. Видимо, они собирались на необитаемый остров, потому что прихватили с собой множество вещей, вроде бы и не нужных на войне. Вот зачем им старый советский магнитофон «Тембр», усилитель к нему, здоровенные колонки в деревянном корпусе, и большая коробка с аккуратно подписанными катушками? Лучше бы водки пару ящиков лишних взяли вместо древнего хлама.
– Так, а это что тут у нас?
В левом рундуке, служащим кроватью, обнаружились канистры с неизвестной жидкостью – шесть штук по десять литров. На бензин или другое горючее не похоже – их никто не станет хранить в пластиковой таре, а этикетки отсутствуют. Неужели спирт? Похвальная запасливость? Но какой, этиловый или изопропиловый?
Вадим алкоголем не увлекался, а исследование решил провести чисто в научных целях. Грамотный человек всегда найдёт способ отличить отраву от качественного продукта. Достаточно отлить пару капель в стаканчик, и…
– Старые ублюдки!
Налить не успел, зато хватило сил закрутить крышку канистры, и на четвереньках наощупь, задыхаясь от рвущего грудь кашля, выбраться из кокпита на свежий воздух. Где эти сволочи умыкнули такое количество запрещённого во всём мире хлорпикрина, он уже не интересовался.
Только к утру удалось вернуться на лодку, и первое, что сделал Вадим, можно было с определённой натяжкой назвать лечением – коньяк хоть и не способен окончательно справиться с последствиями отравления, зато помогает забыть о них. И вместе с лёгкой эйфорией в голову пришла замечательная мысль. После второго взгляда и повторения лечебной процедуры она всё ещё оставалась замечательной. Что там дядя Андрей про авантюры говорил? А это и не авантюра вовсе, а очень даже верное дело со стопроцентными шансами на успех.
Но сначала стоит обсудить вопрос с московским посланцем:
– Послушай, Улыба, есть у меня предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
– Да? – в глазах московского дворянина загорелся огонёк интереса. – Зарезать кого надо, боярин? Это мы завсегда, да только нога…
– Рана тебе не помешает, мы на лодке поплывём.
– Далеко?
– Не очень, но отсюда не видать, – улыбнулся Вадим. – Предлагаю прославиться и войти в летописи великим героем!
Улыба поморщился:
– Чтобы в летописи войти, у меня серебра не хватит. Причём монаси злокозненные чешуйками брезгуют, а за одну строчку две тысячи талеров требуют. «Приидоша Улыба на град Москов, и побиваху многих, а иных плениша.» Вот скажи, боярин, стоит это двух тысяч? И ладно бы ещё русской речью писали, так всё болгарской норовят, дабы учёность показать.
Вадим давно заметил, что устный язык в этом времени очень отличается от языка письменного, но никак не думал, что виноваты болгары. Впрочем, болгары, как и греки с румынами, являются одной из разновидностью турок, и вечно от них на Руси проблемы. Националистом себя Кукушкин не считал, но не любил ни первых, ни вторых, ни третьих. А ещё египтян. Наверное, сказывались проведённые на тёплых морях отпуска с тамошней едой и жутким несварением желудка.
Слова Улыбы, и ещё надпись на катушке с магнитофонной плёнкой, помогли окончательно сформироваться гениальному плану.
– Вот болгары и помогут нам прогнать Казимира от Москвы!
По местным меркам войско у Казимира огромное, тысячи три или даже четыре, и это не считая всевозможных подсобников вроде слуг и прочих прихлебателей. Поэтому обложили Москву плотно, что и мышь не проскочит незамеченной. И ещё этот лагерь никогда не спит, даже ночью в нём постоянно передвигаются с места на место большие отряды и малые дружины, переставляются шатры и переносятся коновязи.
Улыба на вопрос Кукушкина пожал плечами:
– Завсегда так осады проходят. Ежели на прежней стоянке шагу ступить нельзя, чтобы в кучу добра не вляпаться, так и перебираются на другую. Кому охота в нечистотах сидеть? Разве только немцам, да и то не всем. Вот фрязины, те чистоту блюдут, и даже моются два раза в год.
– Да ладно? Не может быть такого.
– Вот тебе истинный крест, боярин.
– А где может быть Казимир?
– Да везде. Он роскошных шатров не любит, потому как это первейшая цель для любого пушкаря.
– Поближе бы взглянуть, – вздохнул Вадим, в очередной раз сожалея, что запасливые старики не прихватили приборы ночного видения.
– Куда уж ближе, боярин? – удивился один из дружинников московского посланца. – И без того под самым Кремлём стоим.
Действительно, Кукушкин подвёл лодку почти к самым стенам и приткнулся к противоположному берегу, где болото не позволило литвинам расположиться слишком близко к воде. И правильно генерал сказал, что это корыто сделано браконьерами – выхлопная труба выведена под днище, и звук работающего двигателя невозможно услышать уже в пяти шагах. Лодка-призрак…
– Ладно, начинаем работать. Кто со мной по доброй воле?
Добровольцами вызвались все трое, но одного пришлось оставить с Улыбой. Остальных Кукушкин нагрузил канистрами, сам взял автомат в руки, повесил рюкзак на плечо, и произнёс традиционную фразу:
– Попрыгали!
Дружинники выпрыгнули из лодки на топкий берег, и Вадиму ничего не оставалось, как последовать за ними. А что делать, если средневековые жители не читают современные приключенческие книги? Он же читал внимательно, и хорошо запомнил как устанавливаются любимые всеми диверсантами растяжки.
В принципе, ничего хитрого те растяжки не представляют. Металлические штыри, обычно используемые для установки палатки, лежат в рюкзаке, там же три гранаты и три тротиловые шашки, катушка плетёной лески в кармане… Вот, пожалуй, и всё. Да, и те самые злополучные канистры в количестве трёх штук.
– Высока, высока над землёй синева, это мирное небо над Родиной, но простые и строгие слышу слова… – напевал почти беззвучно Кукушкин, приматывая гранату и тротиловую шашку к канистре. – Я вам покажу настоящую мать Кузьмы.
Чуть в стороне послышался шелест травы, и следом появился дружинник со смешным именем Волчок. Он протянул катушку с леской:
– Колышек на вершок торчать оставил, и привязал накрепко.
– Молодец. А где Аникита?
– Там, – Волчок ткнул пальцем куда-то в темноту.
Окликать нельзя, условные знаки оговорить заранее позабыли, и пришлось искать, осторожно проползая между кочками почти пересохшего болота. Лето жаркое, под ногами не чавкает, но лагерь тут поставить не захотели. Что и требовалось.
Да чтоб его черти забрали, – тихонько выругался Волчок и крякнул уткой. На утиный голос отозвалось несколько селезней, а на близкой реке по воде захлопали крылья.
– Тута я, – отозвался Аникита. – По ветру поставил, как и уговаривались.
Быстро закончив со второй закладкой, третью Вадим решил не устанавливать. Ветер удачно дует со стороны реки, и облако разлетевшейся от взрывов слезогонки теоретически должно накрыть часть литовской армии. Вроде больше и не нужно, но не тащить же третью канистру обратно?
– Да пошло оно всё конём! – тихо, но эмоционально выразился Кукушкин.
– Нельзя так, – с осуждением в голосе сказал Волчок. – Коней травить последнее дело, это же не люди.
– А людей, значит, можно?
– Ежели нужно, то можно. Невинных не бывает, а виновного Господь нашей рукой покарает.
– Интересно рассуждаешь.
– По справедливости рассуждаю.
– По справедливости? – задумался Вадим. – Ладно, ставим третью растяжку, чтобы на всех хватило с гарантией.
– А на той стороне?
– Обязательно. И пусть никто не уйдёт обиженным, как учат нас классики советской фантастики.
– Греки, что ли? – уточнил Аникита.
Кукушкин вспомнил имена тех классиков, и согласился:
– Пожалуй, что греки. Но в хорошем смысле этого слова.
Великий Князь Литовский пребывал в прекрасном настроении и радовался жизни. Она тем более прекрасна, что на освободившийся после гибели старшего брата от проклятых турок на польский престол позвали именно его, Казимира-Андрея Ягеллончика. Посольство от Сейма, уставшего от усобиц за два года безвластия, не застало его под Можайском, и догнало только здесь, под стенами московитской белокаменной твердыни. В высшей степени замечательное посольство, состоящее из полусотни хорошо вооружённых высокородных и образованнейших шляхтичей, в равной степени владеющих мечом и латынью.