— Дядь Остап… — Тихо, как будто опасаясь нарушить установившееся тягостное молчание, подает голос девушка, будто почувствовав мои мысли. — Я знаю, кто от лихоманки может вылечить… — Как-то не очень уверенно. — Только это… Отпустите Марка. — Надо же, вспомнила меня.
— Да? — Остап повернулся к Маше. — Так дело ж не в лекарях. Вишь, какое дело — платить за лечение то и нечем.
— Он не берет денег. — Так же неуверенно отвечает она.
— Надо же, лекарь-бессеребренник. Такие разве бывают? Эх, красавица… — Остап чуть скривился. — Да и видишь, говорит всех местных перебрал, а без толку.
— О нем никто не знает. О лекаре. — Будто до этого сомневалась, а сейчас решилась. — Он и не всегда берется лечить.
— А ты откуда тогда знаешь?
— Отец говорил, что, когда мне пять годков было, я лихоманку подхватила. Он уж и не знал, куда обратиться, как услышал об этом лекаре. Тот меня и выходил. Бесплатно.
— И что же это за лекарь такой интересный? — В голосе Остапа слышаться сомнения.
— Отшельник. — Маша выпрямилась, видя, что ей не верят, уставилась сердито на воина.
— Отшельник, говоришь…Что-то ничего я не слышал про такого в этих местах, девонька. Может брешешь ты все, друга своего спасая? — Метаморфоза происходит с воином на моих глазах. Вроде только что он был таким усталым и ослабленным потерей крови, а сейчас весь подобрался, будто зверь почуявший кровь.
— Не вру. — Маша смотрит прямо, не отводя взгляд.
— Так может ты знаешь, где искать этого твоего лекаря? — Чуть усмехнувшись, прищурив глаза спрашивает Остап. Второй воин, все это время молчит, внимательно слушая.
— Нет… — Маша опускает взгляд вниз, тут же вся сникнув. — Папа знал, но он… — Резко оборвав фразу, Маша отворачивается, закрывая лицо руками.
— Эх, красавица. Получается, у Ульянки только один шанс. Ты уж меня прости, но… — Слова Остапа, с сожалением и грустью, выносят мне приговор.
Ну все, меня сдадут в управу, как ментального мага, получат награду и… Странно, но вот сейчас я не могу их осуждать. Ни Саню, ни Остапа. Кто я им? Просто подросток. К тому же, прав пограничник, убийца я.
Ничего не попишешь. Маша попыталась, придумав какого-то отшельника-лекаря в лесу. Хотя… Почему придумала? Она ведь и до этого, когда выхаживала меня про него говорила. Еще тогда было ощущение непонятное какое-то у меня. А сейчас.
— Я знаю. — Слова даются с трудом, горло пересохло и хочется пить. — Я знаю, где искать этого вашего лекаря.
Глава 3
Вот это эффект. Я даже не ожидал, если честно. Просто… Ну, вспомнил кое-кого, соотнес со словами о том, что в этих местах, сильных лекарей не имеется. И понял, что, в общем-то знаю отшельника, о котором Маша говорила.
А вот реакция, на то, что я пришел в сознание, прям радует глаз и тешит самолюбие. Ну дык… Остап тут же принимает стойку, с боевым ножом в руках. И когда только успел. А это, второй пограничник, прыжком оказывается у стены, хватаясь за шпагу.
Интересно, и чего это они? Как будто ликана увидели. Стоят, зыркают злобными глазищами. Я им тут вариант предлагаю, как решить их проблему, а они опять драться собираются. И как они это себе представляют, интересно. Я их бодать лбом что ли буду? Связанный по рукам и ногам-то. Да даже если каким-то чудом прямо сейчас исчезнут веревки, я толком и пошевелится не смогу. Затекли мышцы.
— Марк, ты как? — Собственно, вот и причина моего поднявшегося, несмотря на сложную ситуацию, настроения.
Маша, до этого словно прилепившаяся к теплому боку печи, срывается с места и почти моментально оказывается около меня, ощупывая со всех сторон. Правда, прикосновений почти не чувствую сквозь одежду-то. Но все равно, приятно черт подери… После всех ударов, которые мне пришлось принять на свое тело, так и вовсе — глоток воды в пустыне. Кстати, попить тоже не помешало.
— Нормально. Живой. — Хрипя отвечаю, пытаясь натянуть на лицо улыбку. Губы, то ли обморозить умудрился, то ли пересохли из-за жары, только сейчас ощущаю, что в подсобке не просто тепло, а жарко, трескаются, начиная саднить. — Пить хочу.
Неудивительно, что пить так хочется. Вся вода, которая была в организме, уже с потом вышла. Интересно, сколько я вот так провалялся?
— Мария… осторожнее. А лучше и вовсе отойди от него. Он опасен. — О, Остап голос подает. И зыркает так, будто примеривается, как лучше мне горло перерезать.
— Да вы что, дядь Остап, это же Марк! — Девушка поворачивается к пограничникам лицом, стараясь укрыть меня спиной. — Видите, он меня уже узнает. Ну, дядь Остап… Вы же сказали, что… — В ее голосе слышатся плаксивые нотки.
— Маша. — Пограничник говорит вкрадчиво, как-то даже медленно, будто боясь кого спугнуть. — Он менталист, поэтому лучше не рискуй. Отойди пожалуйста. — И смотрит так, меня аж жуть берет.
— Нет. — В тоне Маши слышится решимость. — Он мой… друг. — Легкая заминка, и твердое окончание. Чего это она, слова забывать начинает. Видимо от волнения. — И вообще, он никому плохого ничего не сделал и знает, где найти лекаря для его дочери. — Кивает подбородком в сторону второго воина.
— А с чего ты взяла, что он не врет? — Вот же неугомонный. — Подслушал наш разговор и решил воспользоваться информацией.
— Марк никогда не врет! — Твердо заявляет Маша. — Если сказал, значит так и есть.
— Да? Может и про то кто он на самом деле такой не соврал? Княжич, что скажешь? Не соврал? — Через враз поникшую голову Маши, задает вопрос мне.
Вот сволочь. А девушка, так же поникнув головой, как лунатик пошла в сторону. Ну да… Она простолюдинка, а из высшей знати. И этот чертов пограничник ей об этом напомнил. Жаль, только в плечо ему попал, а не в горло. И добить не успел. Ну зачем он так… Для меня все эти титулы, ничего и не значат. Точнее, не так. В отношении Маши не значат. Не считаю я себя выше по положению, чем она. А этот…
— Маш… — вопрос Остапа просто игнорирую. — Маш, мы просто никогда об этом не говорили. Ты не спрашивала, а я… Я думал, что ты не станешь со мной общаться, если узнаешь кто мой отец. — Плевать я хотел на этих запутавшихся в самих себе воинов. Мне важнее девушка, остановившаяся в двух метрах от меня. Молчит, только плечи подрагивают. — Ты мой единственный друг. Прости, что не сказал.
Похоже, никакого эффекта мои слова не возымели. Это… Не знаю даже, как объяснить. Просто, я вдруг понял, что все… Маша никогда уже не будет относится ко мне по-прежнему. Чтобы я не сказал, чтобы не сделал. И все из-за одной фразы этого недобитка. Тянули его за язык. Жалость и сострадание, зародившиеся во мне, когда я услышал про больную лихоманкой девушку, растворились под напором злости и тоски. Меня лишили друга, даже больше чем друга…
— Чего смотришь? Решил получить награду, давай. Не строй из себя добренького. Только девчонку отпустите. — Поворачиваюсь к Остапу, ловлю его взгляд. — Я ведь и правда хотел помочь, когда услышал про его дочь. — Кивок подбродком в сторону Сани. — А теперь сами ищите лекаря. Денег за меня хватит. Бойцы… — в последнее слово я вложил все презрение, какое только мог. И в самом деле, пока слушал разговор, сочувствие проснулось, но сейчас.
Справится с девчонкой и едва стоящим на ногах подростком, вот и вся доблесть этих бравых вояк. И даже слова о дочери больной, по сути ничего не меняют. Если б и правда такой любящий отец был, на все бы пошел, но денег нашел давно. Не такая уж и громадная сумма, если вдуматься.
Злость неплохо прочистила мозги и теперь я смог оценить более критически все, чему был свидетелем. И пока я вижу это так. И мое мнение вполне обосновано.
— Как скажешь, княжич. — Остап скривил губы в подобие улыбки. Но глаза так и остались холодными и равнодушными. Он уже все решил.
— Остап. — Саня, все это время молчавший, опускает шпагу. В его глазах тоска, я вижу. — Не могу я так… — Оружие со звоном летит в сторону. — Ты прав, ну какой из него убийца. Ребенок он. Да и, если Ульянка узнает, что я продал человека, не поймет. Ты ж ее знаешь, она упрямая… — В голосе командира пограничников такая тоска и боль, что мне аж самому некмофортно становится, несмотря на то, что способности эмпата по-прежнему не работают. — Не простит…
— Сань, ты чего? Сам же меня убеждал, а сейчас взад сдаешь? — Особого удивления в голосе Остапа нет.
— Знаешь, я как тот плакат с его портретом увидел, все думал, что вот он шанс, даже мысли были в город пойти, поискать. — Тяжело, будто в горле ком стоит, роняет слова воин. — И тут вот он. Но не могу, Остап, не могу… Дочь не простит.
— Командир, а как же Ульяна? — Остап поджал губы, задумавшись. — Она же умрет…
— А если не помогут маги губернские? Как я на могилку к ней пойду, Остап? Как? — Бывалый воин, в глазах которого стоят слезы, прошел к лежанке и сел на нее, обхватив голову руками. Тоска… От него веяло тоской.
А я что-то сам уже запутался, в своем отношении к этим двум воинам. И… Не знаю. Вроде была злость и ее не стало. Почему-то, не знаю даже с чего, вдруг подумал, а как себя чувствовали себя мои родители, когда я потерялся? Да что там, даже отец, когда я заблудился в семь лет в горах, чуть с ума не сошел, пока я домой не вернулся. Точнее, пока меня не вернули. Он ведь тогда, постарел лет на десять… Сейчас, вспоминая тот момент, понимаю, что к чему. А тогда, мне было весело. Как же, приключение…
— Сань, ты это… Мы как в расположение вернемся, я с ребятами поговорю. Может чего и придумаем. — Остап, будто забыв о моем существовании, подходит к своему напарнику и кладет ему на плечо руку. — Ты главное, того… Не отчаивайся. — Видно, что воину сложно подбирать слова. Не привычный он.
Вот и говорю, не поймешь ничего. С одной стороны, опасность, что меня все же сдадут в управу, никуда не делась, а с другой. У меня уже и самого мелькают мысли добровольно сдаться, за награду, деньги отдать этим двоим. Ну, только попросить, чтобы они за Машей присмотрели… Она все так же стоит отвернувшись, беззвучно рыдая. Хоть и вижу только спину, но и так понятно.