За время, прошедшее с момента переселения, Калёнов исходил городок, что называется, вдоль и поперёк и знал все его природные и архитектурные достопримечательности. Хотя по церквям, – а их в городе насчитывалось больше десятка, – не ходил, поклоняясь более древним, нежели Иисус Христос, ведическим богам.
Кроме того, что он уже почти десять лет руководил охраной пансионата «Акварели», Максим Олегович имел «тайную страсть», а именно – коллекционировал печати из поделочных пород, стекла и хрусталя. Никто его этому не учил, ни отец, ни дед, а сам Максим Олегович увлёкся «печатным хобби» случайно, когда ему в Екатеринбурге во время командировки подарили копию печати «Архимандрит Нилъ» из горного хрусталя. Заинтересовавшись изделием, дома он залез в Интернет, узнал, что первая в России печать была вырезана из агата аж в тысяча семьсот восемьдесят втором году для Приказа общественного присутствия Пермского наместничества, и с тех пор погрузился в коллекционирование с головой, добывая печати во всех уголках страны и за рубежом. К нынешнему времени его коллекция состояла более чем из четырёхсот изделий этого вида, причём не только сувенирного производства, но что ни на есть реального прикладного происхождения, среди которых были и такие шедевры, как найденная в ломбарде Новгорода немецкая печать «К. К. Гортъ де Гроттъ» из розового кварца.
Калёнов не удержался, открыл дверцу стеклянного шкафа, – всего их было четыре, он заказывал шкафы специально, – потёр пальцем фигурку медведя, вырезанную из цельного штуфа малахита, нос которого тоже являлся печатью «Уральский камнерез», на удачу, закрыл и начал одеваться.
Без пяти минут восемь он был уже в пансионате, от дома до территории которого было всего девять километров.
Пансионат «Акварели» построили в начале века, и к двадцатым годам он приобрёл известность не только среди местных жителей, но и в районе, и в области, и по всей России благодаря прекрасному расположению: смешанный ухоженный лес, река, луга, пруды, чистота, порядок, – и развитому сервису с бесплатным вай-фаем. На его территории располагалось восемнадцать коттеджей разного уровня, был даже один именной суперлюкс – Фудзи, и отдыхать в пансионате могли одновременно до ста пятидесяти человек. Ехали сюда действительно отовсюду, даже с севера, и пансионат считался прекрасным местом для семейного отдыха.
Поставив машину на крытую стоянку для служебных авто (Максим Олегович ездил на белом купе «Хёндэ Кисс» очень приличного качества и дизайна), он первым делом обошёл территорию, выглядывая «непорядок» и привычно не находя причин для разноса подчинённых, затем вернулся в свой кабинетик в служебном флигеле, рядом с помещением охраны, имеющем хорошо оснащённый комплекс наблюдения. После чего занялся рутинными делами, которых всегда хватало.
Надо было кое-что подремонтировать на границах подконтрольной территории, заменить пару телекамер, залатать порванную кабаном сетку на южном участке, откорректировать расписание дежурств на май, обсудить с замом, бывшим военным, план мероприятий по улучшению качества охраны, и так далее, и тому подобное. К счастью, Калёнов давно отладил систему обеспечения безопасности отдыхающих, подобрав штат опытных охранников, коих на весь пансионат насчитывалось больше двух десятков человек, и мог не беспокоиться насчёт возникновения инцидентов на его территории. Система контроля и связи пансионата позволяла реагировать на любые проявления некорректного поведения отдыхающих (случалось и такое), а также на попытки несанкционированного проникновения на территорию. В распоряжении охраны имелись электромобильчики «Итало», вмещавшие до четырёх человек, и при необходимости на них можно было пересечь территорию пансионата по диагонали за две-три минуты.
В одиннадцать часов утра Калёнова вызвал к себе директор пансионата.
Максим Олегович выключил компьютер, вышел из флигеля, добрался до главного корпуса заведения и открыл дверь приёмной.
– Заходите, Максим Олегович, – сказала секретарша директора Тоня, – ждёт.
Калёнов вошёл в просторный светлый кабинет руководителя пансионата, окнами выходящий в лес.
Директор «Акварелей» Валерий Романович Симанчук разговаривал с кем-то по мобильному. Сделал знак начальнику охраны: входи. Был он тучен, громаден, как борец сумо, и малоподвижен. Ему исполнилось пятьдесят семь лет, но выглядел он старше лет на десять, контрастно отличаясь от Максима Олеговича, который был старше, но выглядел моложе. Последние лет пятнадцать Симанчук боролся с полнотой, но борьба шла с переменным успехом, и стоило ему скинуть десяток килограммов, как организм начинал отказываться от активного образа жизни, а вовсе не наоборот, как обещали медики. Грань консенсуса между мерой похудения и полнотой Валерий Романович так и не нашёл.
Калёнов сел на стул, разглядывая лицо директора. Судя по опущенным уголкам губ, настроение у Симанчука было минорное, а землистый цвет лица говорил о том, что в борьбе с недугом он терпит очередное поражение.
– Я вас понял, Сергей Сергеевич, – закончил разговор Валерий Романович, наливаясь кровью. – Никого я выселять не буду! Человек заселился до двадцатого мая и будет проживать в этом номере по праву. Нет, не боюсь, вы не генеральный прокурор, а я не ваш слуга. Как вам будет угодно, делайте выводы. Всего хорошего.
Симанчук поднял телефон над головой, словно собираясь бросить его на пол, но сдержался. Помял ладонью лицо, приходя в себя, криво усмехнулся в ответ на оценивающий взгляд Калёнова.
– Мэр Наро-Фоминска… пообещал кому-то в верхах отдых в нашем уголке, требует освободить Фудзи.
– Там же поселился товарищ из Мурманска, с женой и ребёнком.
– Бригадир арктических строителей Колычев.
– Что будешь делать? Наро-фоминский мэр известен как приближённая к премьеру персона. Пожалуется.
– Да пусть жалуется, хоть к самому президенту идёт на приём, мы не в концлагере живём. Хотя, если честно, в очередной раз я, гражданин и патриот России, страны, для которой я кое-что сделал в жизни и готов за неё драться с любым врагом, убеждаюсь в том, что она спокойно может вышвырнуть меня на свалку! И я бессилен перед чиновничьим хамьём и быдлом, уверенным в своей исключительности и безнаказанности, в праве распоряжаться моей судьбой. Им наплевать на всё, чем я дорожу. Понимаешь?
– Понимаю, – сочувственно кивнул Калёнов. – Что у тебя произошло, кроме этого разговора? – Он показал глазами на смартфон в руке директора.
Симанчук бросил его на стол, достал из небольшого бара бутылку минеральной воды, налил полстакана, выпил. Лицо его стало ещё угрюмей.
– Да есть проблема…
– Поделишься?
– У тебя ведь тоже есть внуки.
– Старшему уже за двадцать, работает, второй учится. Младшая Степанида восьми лет от роду.
– Вот и у меня внук… и с ним беда. Не хочу тебя грузить, Олегыч.
– Нет такого слабого человека, – улыбнулся Калёнов, – который был бы не в состоянии перенести чужого несчастья. Рассказывай, я перегрузок не боюсь, а может быть, и помогу чем. Что с внуком? Не дай бог, в ИГИЛ вовлекли?
Симанчук поморщился.
– Попробовали бы нас в советские времена завербовать в ИГИЛ! Помню своё детство: ни у меня, ни у моих родителей, простых людей из российской глубинки, не было ни малейших сомнений в том, что СССР – самое справедливое в мире государство. Каждый пацан знал, что надо учиться, учиться и учиться! Что служба в армии – почётная обязанность, что книги и спорт – это хорошо, а богатство и вседозволенность – плохо! А что сейчас?
– Четвёртая технологическая революция, – усмехнулся Калёнов. – Сумасшедший поток информации и куча соблазнов.
Валерий Романович снова поморщился.
– Вот-вот, именно что сплошные соблазны. Мы напрочь утратили авторитет в глазах детей. То, что мы знаем и умеем, для наших продвинутых потомков – отстой, наша жизнь им кажется абсолютно неинтересной, а наш опыт – ненужным. Вместо того чтобы почитать умную интересную книжку, они сутками пялятся в экраны компьютеров и находят там всё, что совершенно не полезно!
– Я где-то читал, что у молодёжи внимание концентрируется на одном объекте всего на восемь секунд. Причём им предпочтительна визуальная информация – фотки, смайлики, таблицы и картинки. Книги для них – демотиваторы, с ними же работать нужно, напрягать мозги.
– Вот и получаем в результате проблемы, юзерную «серую слизь» вместо добрых детишек.
– Да что случилось, Валерий Романович?
– Ты что-нибудь про «Синего кита» слышал?
Калёнов задумался.
– Что-то такое помнится… некое интернет-сообщество…
– Это суицидальный сайт, формирующий в Интернете так называемые «группы смерти».
– Верно, вспомнил, в начале десятых шум пошёл. Но ведь этого «Синего кита» взяли за глотку, заблокировали.
– Зато ему на смену пришёл другой такой же – «Розовый слон». Похитрей и помасштабней.
– О «Слоне» не слышал. В игрушки я не играю, в Сети не сижу. В чём проблема?
– Внук. – Симанчук сделал большой глоток минералки, отставил стакан. – Ванька.
Калёнов подождал продолжения.
– Я его видел в пансионате пару раз, мы даже разговаривали. Сколько ему?
– Четырнадцать, учится в восьмом классе.
– Нормальный парень с виду…
Валерий Романович тяжело задышал, подождал, пока отпустило, махнул рукой.
– Нормальный… как будто… сын с невесткой дали волю, оставили парня практически без контроля, вот он и сидит безвылазно в компьютере. А недавно обнаружилось, что Ванька числится в «группе смерти». Объяснить, что это такое?
Калёнов помолчал.
– Каким образом Иван туда затесался? Я слышал, там тусуются дети из неблагополучных семей.
– Как раз по большей части из благополучных, – фыркнул директор. – Статистика есть. Иван никогда ни в чём не нуждался, – Валерий Романович скривил губы, – кроме разве что внимания. Каюсь, я тоже виноват, мало с ним занимался. Вот и приходится теперь расплачиваться.
– Но он же не стал следовать… э-э, советам?