— Которая уже прикрыта Законами Магии.
Она кивнула.
— И так Совет ограничит себя. Любой чародей будет свободен распоряжаться своей силой любым способом, который он выберет — при условии, что он не нарушит Законов. Не прибегая к использованию черной магии, объем разрушений, который может нанести отдельный представитель, ограничен. Как показал тебе горький опыт, Гарри, Законы Магии не для правосудия. Белый Совет не для правосудия. Они ограничивают власть. — Она слабо улыбнулась. — И, порой, Совету хорошо удается защитить человечество от сверхъестественных угроз.
— И этого достаточно для тебя? — спросил.
— Это не идеально, — признала она. — Но это лучшее, что мы придумали. И дела, на которые я потратила свою жизнь, подтверждают это.
— Туше, — сказал я.
— Спасибо.
Я погладил ее пальцы своими.
— Значит, ты говоришь, что моя мать была недальновидной.
— Она была сложной женщиной, — сказала Анастасия. — Блестящей, непостоянной, страстной, убежденной, идеалистичной, очаровательной, обидной, храброй, опрометчивой, надменной — и недальновидной, да. Среди многих других качеств. Она любила указывать на области серой магии, как она их называла, и постоянно ставила под вопрос их законность. — Анастасия пожала плечами. — Высший Совет приказал Стражам не сводить с нее глаз. Что было почти невозможно.
— Почему?
— Эта женщина имела множество контактов среди Фей. Именно поэтому каждый называл ее Маргарет ЛаФей. Она знала больше путей через Небывальщину, чем любой до нее и после. Она могла бы позавтракать в Пекине, отведать ланч в Риме, и поужинать в Сиэтле, а на чашку кофе завернуть в Сидней или Кейптаун. — Она вздохнула. — Маргарет исчезла однажды на четыре или пять лет. Все полагали, что она наконец поссорилась с кем-то из Фэйри. Она никогда не выглядела, как человек, который может держать язык за зубами, даже когда знала что к чему.
— Интересно, что это такое.
Анастасия печально улыбнулась мне.
— Но она не провела все время среди Фэйри, не так ли?
Я бросил взгляд в зеркало заднего вида, назад на Шато Рейт.
— И Томас сын самого Белого Короля.
Я не ответил.
Она тяжело вздохнула.
— С виду ты так отличаешься от него. За исключением подбородка. И разреза глаз.
Я не сказал ничего, пока мы не добрались до дома. Ролс сочетался с гравием не больше, чем шампанское с крекером Джэкс. Я заглушил двигатель и прислушался к тому, как он начал щелкать по мере охлаждения. Солнце к тому времени ушло за горизонт, и удлинившиеся тени начали приводить в действие уличные фонари.
— Ты расскажешь кому-нибудь? — спросил я тихо.
Она выглянула в окно, обдумывая вопрос. Затем произнесла.
— Не до тех пор, пока считаю это несущественным.
Я повернулся посмотреть на нее.
— Ты знаешь, что произойдет, если они узнают. Они используют его.
Она смотрела прямо перед машиной.
— Знаю.
Я спокойно заговорил, вкладывая вес в каждое слово.
— Через. Мой. Труп.
Анастасия закрыла на мгновение глаза, и затем открыла их снова. Ее лицо не дрогнуло. Она медленно, неохотно освободила свою руку и положила ее на свои колени. Затем прошептала:
— Я молю Бога, чтобы этот момент никогда не наступил.
Мы сидели в машине рядом, но порознь.
По какой-то причине стало холодней. Тишина казалась глубже.
Люччио подняла подбородок и посмотрела на меня.
— Что ты теперь будешь делать?
— А ты как думаешь? — Я сжал кулаки так сильно, что выступили костяшки пальцев, крутанул шеей, и открыл дверь. — Я собираюсь найти своего брата.
Глава 29
Через два часа и полдюжины попыток отследить заклинание, я зарычал и швырнул стопку блокнотов в угол стола в моей подвальной лаборатории. Они шлепнулись об стену под полкой Боба Черепа, и посыпались на бетонный пол.
— Это было вполне ожидаемо, — сказал Боб очень тихо. Оранжевые огоньки, похожие на отблески далекого костра, светились в глазницах побелевшего человеческого черепа, лежавшего на его собственной верхней полке лаборатории, наряду с дюжиной полурасплавленных свечей и полудюжиной дамских романов в мягкой обложке. — Кровные узы, связывающих мать и дитя — крепче, чем те, которые связывают братьев по одному из родителей.
Я взглянул на череп и тоже понизил голос.
— Ты просто не можешь провести день, не сказав мне «я же тебе говорил».
— Я не смогу помочь делу, если ты будешь все время ошибаться и при этом игнорировать мои советы, хозяин. Я просто покорный слуга.
Я не мог кричать на моего нематериального помощника из-за других людей, живущих надо мной, так что я утешил себя, схватив карандаш с полки и запустив его в Боба. Он попал ластиком в череп прямо между глаз.
— Зависть, твое имя, Дрезден, — произнес Боб с ханжеским вздохом.
Я прохаживался по лаборатории, пытаясь разогнать удручающую энергию. Никудышная прогулка. Пять шагов, поворот, пять шагов, поворот. Комната представляла собой сыроватое бетонное помещение. К трем стенам были приставлены рабочие столы, над которыми я приделал полки из проволоки. Рабочие столы и полки были захламлены всякой всячиной, книгами, реагентами, инструментами, различными кусочками ткани, необходимыми для занятий алхимией, и двумя десятками книг и блокнотов.
Длинный стол посредине комнаты был сейчас накрыт куском брезента, а в дальнем конце лаборатории в пол был вмонтирован идеальный круг из чистой меди. Остатки нескольких попыток отслеживания были разбросаны по полу вокруг круга, в то время как реквизиты и основы большинства последних провалившихся заклинаний были внутри него.
— Одна из них должна была дать хоть что-нибудь, — сказал я Бобу. — Может и не точное местоположение Томаса — но, по крайней мере, верное направление.
— Если только он не мертв, — сказал Боб, — в этом случае ты просто бегал кругами.
— Он не умер, — сказал я тихо. — Вонючка хочет сделки.
— Ага-ага, — поиздевался Боб. — Потому что все знают, как благородны нааглошии.
— Он жив, — сказал я тихо. — Или, по крайней мере, я буду исходить из этого в своих попытках.
Боб каким-то образом стал выглядеть озадаченным.
— Почему?
Потому что ты хочешь, что бы с твоим братом все было хорошо, прошептал тихий голос в моей голове.
— Потому что остальное совершенно бесполезно в решении этой ситуации, — сказал я вслух. — Кто-то, стоящий за кулисами, использует перевертыша и, вполне возможно, Мадлен Рейт. И если я найду Томаса, я найду Вонючку и Мадлен, а значит, я смогу распутать нити, пока весь этот беспорядок не исчезнет.
— Да, — протяжно проговорил Боб. — И ты думаешь, что распутывание нитей займет много времени? Поскольку перевертыш собирается сделать то же самое с твоими кишками.
Я прорычал.
— Да. Я думаю, я получил его номер.
— Правда?
— Я все время пытаюсь вырубить Вонючку сам, — сказал я. — Но его защита слишком хороша, и он чертовски быстр.
— Он бессмертное богоподобное существо, — сказал Боб. — Конечно, он хорош.
Я взмахнул рукой.
— Моя мысль в том, что я пытался побороть его сам. В следующий раз, когда я его увижу, я наброшу на него путы, просто собью его с ног и замедлю, чтобы тот, кто будет со мной, смог сделать точный выстрел.
— Это может сработать… — признал Боб.
— Спасибо.
— …если он такой идиот, что выучился защищаться только от прямых энергетических атак, — Боб продолжил, как будто я ничего не сказал. — С которым, я думаю, сработало бы одно из твоих отслеживающих заклинаний. Он знает как защищаться от связывания, Гарри.
Я вздохнул.
— У меня возникла проблема с полом.
Боб медленно мигнул.
— Ух. Вау. Хотел бы я сказать что-то, что сделает все более запутанным, босс, но не знаю как.
— Не мой… ай. — Я бросил другой карандаш. В Боба он не попал, и отскочил от стены за ним. — Про перевертыша. Это на самом деле мужчина? Мне звать его он?
Боб закатил свои глаза-огоньки.
— Это бессмертный полубог, Гарри. Это не порождение. Это не нуждается в рекомбинации ДНК. Таким образом пол к нему просто неприменим. Это только тебя волнуют стриптизерки.
— Тогда почему ты пялишься на обнаженных девушек при каждой возможности, — сказал я, — а не на голых мужиков?
— Это эстетический выбор, — сказал Боб надменно. — Как род, женщины существуют на удаленной от мужчин плоскости, что приводит к художественной оценке их внешней красоты.
— И у них сиськи, — сказал я.
— И у них сиськи! — согласился Боб с вожделением.
Я вздохнул, закрыл глаза и потер веки.
— Ты сказал, перевертыш был полубогом?
— Ты используешь английские слова, которые их не слишком точно описывают. Большинство перевертышей просто люди — сильные, опасные, часто психически больные, но люди. Они перенимают традиции и навыки наказания алчных у исконного населения. Нааглошии.
— Населения вроде Вонючки.
— Вот-вот, точно, — ответил Боб, его тихий голос зазвучал серьезнее. — Согласно некоторым историям навахо, нааглошии — настоящие посланники Святых, когда они впервые учили человечество Благословенному Пути.
— Посланники? — сказал я. — Вроде ангелов?
— Или вроде таких парней на байках в Нью-Йорке? — сказал Боб. — Не все курьеры созданы одинаковыми, мистер Наименьший Общий Знаменатель. В любом случае, предполагалось, что настоящие посланники, нааглошии, уйдут вместе со Святыми Людьми, когда они покинут смертный мир. Но некоторые из них этого не сделали. Они остались здесь, и их эгоизм испортил силу, подаренную им Святыми. Вуаля, Вонючка.
Я хмыкнул. Информация Боба была легендой, которая могла быть искажена временем или поколениями рассказчиков. Тогда не было никакого пути узнать объективную истину, но удивительно, какое количество знаний оставалось в устной традиции сообществ североамериканских индейцев.
— Когда это случилось?
— Сложно сказать, — сказал Боб. — В традициях навахо ничего не говориться, как убить нааглошии, это делает их умнее вас, обезьян. Предыстория нескольких тысячелетий.