будет наблюдать суровый папаня… Нельзя подать повод для насмешек.
― Доблесть и сила! — возглас отвлек Артура от размышлений.
― Во имя победы! — гаркнул наследник с остальными воинами.
― Во имя победы! — раздалось из толпы провожающих.
Наконец-то церемония проводов была окончена.
Колонна строевым шагом прошла ворота и вскоре исчезла в мареве солнечных лучей.
Роман знал, что времени у него не так уж много. Вполне возможно, что послезавтра вечером ненавистный соправитель вернется с победой. В крайнем случае, судьба подарит еще один день, и война закончится послепослезавтра, поэтому, как только были заперты ворота, царь пригласил для серьезного разговора казначея Степана, оставленного Антоном вместо себя. Уединились они в одном из кабинетов Дворца Собраний.
― Присаживайся, товарищ мой и сотрапезник, — любезно сказал Роман.
Казначей так и сделал. Теперь они сидели, разделенные столом, как границей.
― Что ты хочешь, соправитель? — на лице казначея играла иронично-надменная улыбка.
«Как же предсказуем этот незадачливый Роман! — думал он. — Истинный повелитель Лакедемона, Антон, предупреждал о подобных попытках. Что ж, любопытно, какая игра тут приготовлена… наверняка, что-то не очень чистое, но, разумеется, я готов в достаточно жесткой форме дать отпор».
― Славный Степан, сын Петра, — спокойно, с достоинством произнес Роман, — к сожалению, наш храбрейший из храбрых, Антон, сын Василия, отбыл в поход, а я в суматохе приготовлений совсем забыл об одном малозначащем документе, который должен был, однако, подписать я и мой достопочтенный соправитель.
― И что же это такое? — усмехнулся казначей, издевательски кривя толстые губы.
― Это разрешение на проход пятерых вооруженных ломакинцев через Лакедемон.
― Зачем, — рассмеялся Степан, — зачем тебе, мой любезный сотрапезник, понадобились клоуны с правого берега Миуса?
― Это дело государственной важности, уверяю тебя, но пока оно остается тайной, — царь почесал бородку.
― Ну и как я могу ставить свою подпись неизвестно под чем? — Степан развел руками. — Извини, нет.
― Как мне жаль слышать твой отказ, но, скажи, если бы тебя, — Роман чуть прищурил глаза, — попросил об этом царь Антон, ты бы выполнил его просьбу, ведь так?
― Не надо сравнивать орла и лягушку, о, дорогой временный соправитель мой.
― Ты очень дерзок, — рассмеялся Роман. — Высокомерен и дерзок. А знаешь, мой отважный товарищ, кем я был в прошлой жизни?
― Ходят такие слухи, что ты бывший гэбэшник, — пренебрежительно хмыкнул казначей. — Ну, а какая теперь разница?
― Понимаешь, — царь Роман, в мгновение ока превратившись из благородного льва в кровожадного ягуара, доверительно посмотрел в зрачки собеседнику, — ходят и другие слухи, что «бывшими» чекисты не бывают.
― И что? — впервые за время разговора Степан насторожился.
― А то, что все мы грешны, но свои грехи стараемся спрятать под смешными личинами, — ласково произнес Роман. — Например, какой-нибудь кровавый маньяк прячется за маской скромного отца семейства и примерного работника. Сколько таких случаев было в довоенную эпоху?
― К чему это ты, повелитель? — глаза казначея сузились в щелочки.
― Только лишь к тому, что некоторые за благочестием скрывают развратную душу, некоторые прячут за скромностью трусость, по-разному бывает, — вкрадчиво сказал царь. — А иногда бывает, что некоторые казначеи за надменностью и дерзостью прячут убогие мазохистские фантазии, которые осуществляют в борделе.
― Ну, сука… — тихо вымолвил Степан.
― Я вот прямо цитатами могу говорить, — Роман криво улыбнулся и, как бы между прочим, выложил на стол «Стечкин». — Захер-Мазох нервно курит в сторонке. Как там: «Моя несравненная госпожа, я твоя вонючая тряпка. Окажи милость своему раболепному песику вылизать твои божественные пятки». Это просто шедевр какой-то.
Казначей, окаменевший и бледный, забыл дышать в спертом кабинетном воздухе.
― Ладно бы полноправный гражданин заставлял проститутку целовать СЕБЕ ноги, но СТАРЕЙШИНЕ пресмыкаться перед шлюхой, перед рабыней, — правитель покачал головой. — Как расценят члены Совета, да и остальные граждане такую шокирующую новость? Нет, конечно, не убьют, но из Совета старейшин погонят…
― Что ты хочешь? — огромная капля пота покатилась по виску Степана.
― Но не волнуйся, — царь будто не заметил вопроса. — У нас у всех есть свои слабости. Я с пониманием отношусь к людям, которые с пониманием относятся ко мне.
― Что? — казначей ссутулился, сознавая, что ловушка захлопнулась и деваться некуда. — Что тебе нужно?
― Не мне, — поправил Роман, — не мне, а нам. Понимаешь меня? Ты меня понимаешь?
Казначей кивнул.
― А теперь, Стёпа Быков, спроси правильно: «Что НАМ нужно?» Мы ведь теперь одна команда и трудимся ради одного дела, и родина у нас одна. Итак…
― Что… — казначей сделал над собой усилие, — нам нужно?
― Вот видишь, как просто, — проворковал правитель, доставая из стола бумагу с печатями. — Нам нужно подписать вот этот документ, а именно: разрешение на прохождение вооруженного отряда ломакинцев через территорию Лакедемона. Как видишь, никакой особенной ответственности на тебя не ляжет.
― Но… — Степан кашлянул, — здесь стоит второе августа, а сегодня только первое.
― А нам нужно, чтобы там стоял завтрашний день. Понимаешь? А то нехорошо получится, царь Антон за порог, а мы уже за его спиной в этот же день бумаги всякие подписываем.
Казначей, больше ничего не спрашивая, обмакнул перо в чернила и поставил роспись.
― И так как мы в одной команде, то… — царь убрал разрешение со стола. — То ты можешь продолжать ходить к той же девочке за теми же воплощениями фантазий, это останется внутри нашей дружеской компании. Чего уж тут стесняться? Я человек широких взглядов и все понимаю. Только не вздумай ее обидеть, избить или что-нибудь в этом роде. Это будет нехорошо по отношению к соратникам. Договорились, Стёпа Быков?
Казначей, затравленно буравя взглядом стол, смог лишь кивнуть.
― Благодарю тебя, великодушный Степан, сын Петра, — правитель поднялся. — Я рад, что ты проникся пониманием и пошел навстречу моей скромной просьбе. Тебе обязательно воздастся.
Ранним утром, когда из Гаевки под предводительством царя Антона маленькая армия выдвигалась в сторону Таганрога, из ворот Ломакина вышел отряд из шести человек: правитель Роман, наместник Сурен Геворкян и еще четыре бойца. Ломакинцы были вооружены охотничьими карабинами и длинными ножами, заткнутыми за пояс.
Они беспрепятственно миновали насыпь, дамбу, затем, не привлекая излишнего внимания, проследовали по окраинам Лакедемона и покинули его в южном направлении. Полтора часа спустя царь Роман и сопровождающие стояли перед тем, что в Беглице называлось воротами. Охраны нигде не наблюдаюсь.
― Хорошо они здесь живут, спокойно, — сказал правитель, почесывая бородку. — Но надо бы внутрь попасть.
― Вадик, — скомандовал Сурен, — займись!
Худощавый шатен лет семнадцати-восемнадцати подпрыгнул, подтянулся, гимнастически ловким движением перекинул тело через ворота, и спустя полминуты одна из створок приоткрылась. Войдя внутрь периметра, отряд сразу наткнулся на оглушительно храпящего бородатого мужика, развалившегося поперек дырявого матраца под навесом из веток и листьев. Около стражника на земле валялось ружье.
― Караульный… — задумчиво произнес Роман. — Все-таки отвязно они здесь живут… Ладно, пусть спит, пошли.
Село в этот не такой уже ранний час было точно вымершее, по пути к дому старосты правитель и его спутники встретили только двух рабов, выгоняющих из хлева коз. Благодаря рассказу Алёны Третьей нужное жилище отыскалось сразу. Здоровенный, на полторы головы выше царя Романа русобородый ломакинец, с библейским именем Фома, постучал кулачищем в дверь, которая, казалось, сейчас провалится внутрь дома. Несмотря на солидные удары, окно на первом этаже открылось минут через пять. Из него показалось заспанная морда старосты:
― Ну чё за нах! Кто там бахает?!
В следующий миг в окно залетел седеющий брюнет Мага, а за ним Вадик. Послышалась возня, громыхание, женский крик, детский плач, а потом все стихло. Изнутри дверь открыл Вадик, и оставшиеся на улице члены группы вошли в дом.
В спальне, забившись в угол, прижимая к себе ребенка, сидела испуганная женщина в одной сорочке. На полу лежал староста со связанными руками и кляпом во рту, а на нем, фальшиво улыбаясь, сидел Мага:
― Слющай, нэ нада крычать, нэкто вас нэ тронэт.
― Женщину и ребенка под надзор в отдельную комнату, — скомандовал Роман.
― Славян, займись, — обратился Сурен к крепко сбитому пареньку, который был одного возраста с Вадиком.
― Хотя, погоди! — царь остановил женщину жестом. — Покажи своего ребенка, не бойся.
Правитель заглянул в глаза малыша. Зрачки мальчика были не круглыми, как у нормальных людей, а узкими, разрезающими серую радужку наподобие линзы и больше всего напоминали глаз кошки.
― Что у него с глазами? — спросил Роман.
― Так это, — женщина с испугом взирала то на царя, то на Сурена, то на гиганта Фому, — у нас уже два года как все такие дети.
― И почему?
― Так это… лекарство едим… дети здоровые рождаются и не умирает никто…
― А откуда вы берете лекарство?
― Так это… откудова мне знать! — запаниковала женщина, глядя на связанного старосту.
― Ладно, ладно, — успокаивающе проговорил Роман. — Ты не бойся, сейчас пойдешь в соседнюю комнату с этим парнем и будешь тихо сидеть. Тебя никто не тронет. Хорошо?
Женщина, кивнув, вжала голову в плечи и вышла, за ней последовал Славян.
― Теперь поговорим, — царь оглядел комнату в поисках несуществующего стула и сел на кровать.
Когда старосту подняли на ноги и освободили от кляпа, он отскочил в угол комнаты, отчаянно замотал головой и заверещал:
―