— Ну и как ты думаешь, Герхард, совершил бы он все свои великие деяния, если б наградой за них ему были не почет и памятники, а ненависть и презрение?!! Я понимаю, Герхард, ты замечательный человек, тебе трудно отказаться от людей, хоть они и отказались от тебя… Но вспомни — твоя жена вышла замуж, не спросив развода, как вдова, твоя дочка называет отцом чужого мужика. У тебя отняли ребенка, даже не спросив. Как будто ты умер.
— Не трави душу, Конрад… Будем откровенны, так лучше для Кристины…
— Да вот ни хрена, Герхард! Ты как личность самый достойный и лучший из нас. Эталон человечности. Я бы без колебаний доверил тебе своих собственных детей, если б они у меня были, и ни на миг не усомнился бы в их полной безопасности рядом с тобой. У твоей дочери отняли лучшего отца, которого только можно было бы пожелать любому ребенку. И это — преступление не только против тебя, но и против нее.
И тут на стене завопил коммуникатор внутренней связи:
— Кёрз, мать твою за ногу, почему твоя задница еще не в дирижабле?!!
Полковник Айсман в своем репертуаре. Интересно, почему комендантом базы «спецов» назначили человека, который нас ненавидит?
— Ладно, парни, пора подводить итоги. Я не лечу. Кто не со мной — ну, я не могу отказать вам в праве на свободу выбора, как это сделали люди, и желаю удачи.
Повисла тишина, я внутренне напрягся. Мой наработанный за годы авторитет среди собравшихся — посмотрим, чего он стоит.
— Да ну нахрен, — махнул рукой Маркус. — Вшестером, без двух лучших бойцов, включая лидера, наша ценность падает втрое, а шансы на выживание и того ниже. Посмотрим, что в итоге выйдет. Меня, признаться, тоже давно достало все.
Герхард и Михаэль переглянулись и почти синхронно пожали плечами.
— Мы тоже остаемся, раз такое дело. Не самоубийцы, в самом деле.
Фактически, исход определился однозначно: видя, как один за другим лучшие бойцы трех команд отказываются выходить на зачистку, остальные прекрасно понимали, что их шансы стремительно тают. Последовали короткие перепалки во второй и третьей командах — и все.
Только Вогель тяжело вздохнул и сказал:
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Конрад… Или, хотя бы, твой демарш не вылезет боком всем остальным, которые не то чтоб с тобой или против тебя — ты ведь выбора никому не оставил, не так ли?
— В случае чего — так все и говорите, что это была моя идея и я выбора вам не оставил. Итак, есть желающие осчастливить полковника, помимо меня?
— Ты это затеял — тебе и карты в руки.
Я подошел к коммуникатору и нажал кнопку.
— Конрад Кёрз вызывает Айсмана.
Самое ненавистное мне лицо появилось на экранчике.
— Кёрз, сучий потрох, почему ты до сих пор в раздевалке?!!
— От лица всех трех команд я выражаю протест против преследования Юджина Крэйна и сообщаю, что мы отказываемся выдвигаться на зачистку.
О, это лицо, эти круглые глаза, раздувающиеся ноздри и дергающийся уголок рта!
— Ты охренел?!!
— Никак нет.
— Пойдешь под суд вместе с ним!!! Только он — за убийство, а ты — за измену!!!
— За какую нахрен измену? Я вообще-то гражданское лицо, собака ты сутулая. — При этих словах у меня за спиной послышались смешки. — Это просто забастовка. Мы отказываемся выходить на работу, только и всего.
— Тогда собирайте манатки! Вы все уже к вечеру будете гнить на рудниках!
— Что такое? Карьера дала трещину? Гори в аду, ублюдок. Конец связи.
Я выключил коммуникатор и повернулся к бойцам.
— Ну что, парни, жребий брошен.
— Насчет собаки сутулой ты палку перегнул, — сказал Герхард. — То есть, ты-то прав, но лучше было этого не говорить. И… знаешь, о чем я подумал?
— О чем?
— О парнях в других командах. В тех шести. Их привезут и швырнут в мясорубку, из которой мало кто из них выберется… и тогда, ты прав, мы будем совсем уже незаменимыми. Скажи, Конрад, ты об этом просто не подумал или же напротив, заранее так рассчитал?
— Если у них есть хоть капля мозгов — они тоже откажутся. Проявив солидарность с нами, они и победят вместе с нами. А если не проявят — нечего и думать о них. Либо они одни из нас и вместе с нами — либо пусть и дальше остаются рабами, чья жизнь не стоит ничего, даже сожалений.
— Тут есть проблема, Конрад.
И по тому, как Герхард это произнес, я понял: да, действительно есть проблема. Я где-то просчитался, и старый товарищ это сразу подметил.
— Какая?
— Они не смогут проявить солидарность, потому что им никто не расскажет о том, что мы отказались. Придумают ложную причину, почему мы не занимаемся этим делом, или же скажут, что мы застряли на высоких этажах и нам нужна подмога… У них не будет выбора, как у нас. На чьей совести будут их потери?
— Проклятье…
— Вот то-то и оно.
Я сжал зубы. Да, это ошибка — моя ошибка. Которая будет стоить жизни многим моим собратьям по несчастью.
— Вот что, парни, я знаю, как ее исправить, но… В целом, это не сопряжено почти ни с каким дополнительным риском, но… Это получится только при условии, что вы пойдете со мной до конца. Если нет — я буду вынужден исправлять ошибку самостоятельно, и тогда рано или поздно наступит момент, когда мы с вами встретимся в бою как враги, потому что вас отправят за моей головой.
— Тваюжмать, Конрад! — воскликнул Маркус. — Некоторые ошибки были бы не столь разрушительны, если б не попытки все исправить! Что ты на этот раз задумал?!
— Мы сможем предупредить остальные команды и привлечь их на нашу сторону, если у нас будет связь. Для этого нам надо захватить штабные помещения базы, и тогда в нашем распоряжении будет радиостанция. И с ее помощью мы сможем донести до общественности нашу позицию, не позволив властям замять все втихую.
— А вот это уже точно мятеж, и тогда нам не светят даже урановые шахты.
Я улыбнулся и обвел своих товарищей глазами.
— Отнюдь. Я предлагаю довести начатое людьми до логического конца. Общество отказало нам в правах — мы откажемся от наших обязанностей. Все-таки, страна — это коллективный договор сограждан. Если наши сограждане нарушили договор о равенстве и неотъемлемых правах в отношении нас — мы покинем страну. А поскольку страна эта построена в том числе и нашими предками — мы возьмем с собой то, что наше по праву. Иными словами, мы провозгласим себя вне человеческого общества, а эту базу — как нашу суверенную территорию. И тем самым пресечем любые карательные меры против нас. Ни судов, ни рудников. У нас тут есть ядерный реактор, радиостанция и запасы оружия и продовольствия на годы.
— Самоубийство, — сказал Вогель.
— А мне нравится идея восстания, — поддержал меня Альберт, самый младший боец «первой». — Я устал жить в клетке, как зверь.
— Никаких самоубийств, никаких восстаний, наша позиция — мирное отделение. Нас тут двадцать девять «спецов» высочайшего уровня, а база хорошо укреплена. Я хочу поглядеть даже не на то, как военные будут нас выковыривать отсюда, а на то, где они возьмут самоубийц для этой миссии. И в целом расклад останется прежним: кто будет защищать столицу? Кроме нас ведь некому, особенно если другие команды перейдут на нашу сторону. Военные? Они понесут потери раз, другой, третий и сами начнут требовать вернуть нас обратно любой ценой. И тогда уже императору придется с нами договариваться — причем как с равными. Мы будем диктовать наши условия.
— А если ты снова ошибешься?
— От этого никто не застрахован. Только вот что я скажу вам, парни. Никто не даст нам ни прав, ни свободы, если мы сами не возьмем. Чем бы все это не кончилось — я хочу пожить немного без цепей. Итак, парни, пора решаться. Кто остается со мной — тот остается. Кто не хочет — выход сами знаете где. Скажете, что вы ни при чем, да и все.
Присутствующие начали переглядываться, но на выход не пошел никто. Моя семья остается со мной — и это окрыляет.
— Тогда план такой. Выходим в полном вооружении. «Первая» со мной идет брать под контроль пункт управления, «вторая» занимает склады, чтобы исключить саботаж, третья — нижний уровень и инфраструктуру. Из военного персонала тут всего человек сорок, лейтенант Андерсон вроде адекватный тип — с ними не должно быть проблем, они знают, что не потянут против нас, и скорей всего уйдут по-хорошему. Обслуживающий персонал, особенно инженеров реактора, необходимо задержать. Это не захват заложников, они должны будут ознакомить нас с обслуживанием всего хозяйства, а потом мы их отпустим. То же самое — связисты. Готовы? Тогда вперед.
Все три команды пришли в движение — четко и слаженно. Мы пошли на выход из арсенала, но стоило мне выйти в коридор, как я лицом к лицу столкнулся с лейтенантом Андерсоном и еще несколькими бойцами из его охранного подразделения.
— Э-э, такое дело, Конрад, — сказал он, — мне приказано всех вас арестовать.
— Этот приказ нелегитимный, лейтенант, — улыбнулся я ему.
— Он исходит от полковника Айсмана, как бы.
— Боюсь, вы отстали от жизни, лейтенант, минуты на три. Мы, спецконтингет команд первой, второй и третьей, находимся вне юрисдикции Айсмана. Мы больше не подданные Рейха и императора и не признаем над собой ничьей власти, а территория базы — наше суверенное владение, где вам и вашим людям более не позволено находиться. Сдайте оружие и идите на выход.
У него и его людей глаза полезли на лоб, солдаты начали пятиться.
— Это… мятеж?!!
— Мы решили покинуть человеческое общество. Лейтенант, не взваливайте на себя чужие проблемы. Лично вы ни в чем не виноваты — пусть расхлебывают виновные. Вас дома ждут жена и дети — а у меня ни жены, ни детей нет. Вы рискуете потерять больше, чем я. Сдайте оружие и ступайте с миром. И по пути заберите всех остальных своих людей, хорошо? Пусть расставание пройдет без кровопролития.
— Конрад, вы отдаете себе отчет в том, что делаете?
— Не пытайтесь взывать к моему разуму, лейтенант, лучше проявите его сами. Ронни, проводи к выходу.
Я не ошибся: Андерсон, осознавая безнадежность расклада, предпочел вывести свое подразделение в полном составе. Путь к командному пункту практически свободен.