– Всего лишь устал. Несколько часов перевозил запасы в горы для испытаний Лютера. Он утверждает, что в схватке побеждает тот, у кого больше пороха. Не понимаю, где ему удалось раздобыть столько селитры.
– Понять Лютера? Для этого у нас недостаточно мозгов.
– Пожалуй. Но и Армада – это не просто слово, Мартир. Это армия сурово вымуштрованных фанатиков, перевес в обеспечении и…
– Ты назвал своих бывших братьев фанатиками. Видишь, мы одерживаем победу, еще не начав.
Столь подкупающая легкость перед лицом неминуемого поражения от Армады обязана быть либо продуктом исключительной самодисциплины, либо поразительной глупости. За несколько прошедших дней я понял, что молодой щеголь ничего не знает о том, что случилось в особняке Годар. Все, что занимало Раймонда, – это приключения, стрельба, драки, женщины и, конечно, сам Раймонд. Он идеально вписывался в типаж обаятельного повесы, с той разницей, что был не копией, а эталоном. Я слышал, что он обучался в столице, но, как еретику удалось сохранить стиль в дыре вроде Сеаны, не мог и предположить.
Я не успел ответить, как он заговорил:
– Тебе повезло оказаться здесь, Дрейк. Аш-ти станет местом, где каждый вдохнет запах звезд. Искусства, страсти, свободный поиск, изобретения – все это распространится, лишая Лурд силы. Нет ничего хуже скуки, а что может быть скучнее церквей? – Раймонд поднял бровь.
Мы висели над лагерем в гондоле небольшого воздушного судна под названием «Веселая блудница». До отказа наполненный газом баллон «Блудницы» выглядел неряшливо, но нагрузку выдерживал, доказывая верность расчетов Тео Лютера. Церковь запрещала производить порох и взрывчатку – монополия на них принадлежала пастырям. То же самое касалось и воздушных кораблей, так что «Блудница» с парой узких пушек на борту нарушала сразу оба нерушимых закона. Частным лицам не позволялось покупать или строить дирижабли, что сохраняло преимущество церкви в подавлении восстаний. Воздушные корабли в Лурде, пересеченном реками и горными цепями, означали свободу – свободу торговли, переездов, легкость войны и возможность скрыться от налогов и надзора. В землях, окруженных язычниками и еретиками, такая свобода опасна, поэтому пастыри забрали ее.
– Единственная стоящая вещь в религии – музыка, – продолжал мысль Раймонд. – Страсти рождают удивительную гармонию, в которой голоса и инструменты стремятся к небесам. Сладость церковных песнопений… Сколько там томления, сколько печали!
«Блудница» парила, ожидая команды Тео, Раймонд поддерживал беседу, а я забыл обо всем – и летел. Внизу ползли людские фигурки, распался на поля и площади Аш-ти, подпираемый сзади горой, расстилалась, омывая темный город под обрывом, река. Местные звали ее Ситом, что означало «полотно». Через Сит нельзя протянуть мост, лишь корабли или дирижабли могут его пересечь. Холодные воды несутся вперед, словно время.
На борту дирижабля земля утрачивала свое значение, детали сглаживались, города и горы рассыпались на элементы захватывающих узоров. Трудно поверить, что законы, придуманные далеко внизу, действуют здесь, где ты купаешься в облаках. Находясь в воздухе над Сеаной, я понял редких пиратов, пытающихся украсть дирижабли Лурда. Посягнувших на имущество церкви ждала казнь, но ради того, чтобы оказаться среди облаков, стоило рискнуть.
Город мертвых, ревниво охраняемый туманом, не открывал своих тайн и с высоты. Темные шпили под обрывом, окутанные пеленой, словно невесомым полотном, едва различались. Впервые мне стало интересно, как выглядят другие города шуай. Я осознал, что никогда не видел их селений прежде, не был в их землях и никогда не хотел, запертый в границах Лурда точно так же, как в границах доктрины Бога-отца. Эта слепота, равнодушие показались странными. Шуай, не признающие нашего бога, стояли ниже всех на лестнице сословий Лурда. Но черный город-близнец, скрытый речным туманом, спрятанный в прорези скал, выглядел нечеловеческим, огромным, полным тайн и мощи. Его строили не рабы.
– Что ты знаешь о нем? – Я показал Раймонду на город. – Только не говори про руины. Я видел необычные башни посреди тумана. Они уходят внутрь земли, словно стержни какого-то механизма. Туман тоже не похож на обыкновенный, он же никогда не исчезает! Странно, что я никогда раньше не хотел спуститься вниз…
– Похоже, ты внезапно прозрел, – усмехнулся Раймонд. – Кари ничего не говорила о городе. Только то, что мертвые спят и им нужна тишина. Я решил, что это кладбище шуай, чужая магия, куда лучше не лезть. Может, его опустошили в результате войны, сочли проклятым и бросили.
– Мы обязательно должны отправиться туда.
– Когда будет время.
Я чувствовал себя раненым.
Еретичка вернула мне зрение, не придавая этому значения, не обставляя происходящее как пышный церковный обряд или милость. Она сделала это безыскусно, будто подобное мог совершить любой. Словно ребенок, выпотрошивший жабу, мог пожалеть о глупой жестокости – и оживить испорченное тельце. Когда я плакал у нее на коленях, ошеломленный, безъязыкий, то разбился на части и восстал новым человеком, который еще не до конца осознал, кто он. Перед тем, что сделала Кари, я чувствовал детское преклонение, трепет человека, увидевшего настоящее чудо. Все выглядело иначе – резким, обжигающе реальным.
«Это искушение, с которым ты не справляешься. Праведник не станет совершать чудеса просто так. Дьявол соблазняет людей легкими дарами, – твердил внутренний голос, хорошо знающий священные тексты. – Твои новые глаза – глаза бесов. Теперь ты не сможешь видеть, как раньше». Такие мысли отравляли, терзали рассудок. Следовало понять, что Годар проклята, почувствовать нутром инквизитора и бежать подальше от Аш-ти, спасая душу. Но я не мог. Я должен был узнать больше.
Церковь учила, что чудеса существуют, что они во власти Бога, нужно только уповать на него, быть особенным, благочестивым. В результате никто не был особенным. Никто, кроме святых, не мог совершать никаких чудес, но и для них чудеса стояли под запретом, потому что свидетельствовали о чрезмерной гордыне. Кари Годар не опасалась ни гордыни, ни грехов. Бесстыжая грубость некрасивой женщины не знала преград. Она ожидала, что люди сами станут богами или хотя бы постараются ими стать.
Я попробовал представить себя богом, глядя на уходящие за горизонт земли шуай, и понял, что хочу делать то же, что и Кари, – сломать законы, проникнуть в суть вещей и лишить идею божьего наказания всяких оснований. Гордость, которую яростно бичевал во мне Робер Кре, считала бога-надзирателя лишним. Неужели это Кари и имела в виду, говоря о сходстве между нами?
– Что означает «ишья»?
– Чужак, – прищурился, вспоминая, Раймонд. – Но не чужак как кто-то изначально чуждый, а пришелец, который скоро станет своим. Чужеземный гость, который останется.
– Ты не думал, что Кари – демон?
Раймонд пожал плечами:
– Много раз. Но мне плевать, если это так. Если Кари – демон, я на их стороне.
Тео испытывал новые пушки, так что мы выпускали надутые газом шары и отлетали подальше, давая подручным изобретателя возможность тренировать стрельбу по небольшим целям. Усовершенствование дирижаблей интересовало изобретателя гораздо сильнее, чем игры в войну, но он покорялся необходимости, производя оружие. Траектории зарядов сильно разнились, и я опасался, что единственной жертвой их опытов в конце концов станет «Веселая блудница» вместе с нами на борту. Раймонда же происходящее раззадорило – он встречал каждый залп с земли довольной усмешкой. Впрочем, даже при условии точного и мощного огня из тщательно скрытых в скалах орудий у еретиков не было шансов. У Армады гораздо больше пушек, чем Тео сможет создать за год.
– Спускаемся, – внезапно сказал Раймонд, отдав сигнал капитану.
– Что случилось?
Раймонд посмотрел в подзорную трубу:
– Кажется, приехали изгнанники шуай, хотя отсюда ни черта не разглядишь. Такое я пропустить не могу. – Он развернулся. – Одержимые, рийат – выбирай, как больше нравится. Кари хочет уговорить их драться с Армадой. Как по мне, так это все равно что позвать на свою сторону смерч.
– Одержимые? – Неприятный холод пополз по позвоночнику. – Дай трубу.
Я торопливо поднес инструмент к глазу. Группа людей, которую я с трудом мог рассмотреть с помощью системы линз Тео, ничем не отличалась от остальных.
– Ничего особенного ты там не увидишь. Они не одержимы дьяволом, Дрейк, никакой серы и дыма, – посмеивался Раймонд. – Хотя пастыри наверняка будут другого мнения… Но приближаться к ним без надобности точно не стоит. Шуай говорят, что не рийат владеют силой, а силы владеют ими. Они чересчур… увлекаются. Даже собственный народ отправляет рийат в ссылку подальше от больших селений, чтобы изгнанники никому не навредили.
От того, как дипломатично Раймонд подбирал слова, я начал закипать. Не думаю, что он понимал, насколько меня оскорбляют такие уловки. Лишившись веры, я потерял возможность с легкостью указывать Раймонду на его умолчания, но даже логики и ума достаточно, чтобы увидеть, как он огибает правду.
– Силы? – Вспоминались рассказы пастырей о тех, кто позволяет дьяволу овладеть ими. – Изгнанники убивают? Шуай не воюют, они бесхребетны.
Раймонд покачал головой:
– Ты мало знаешь о шуай. Их народ не сражается с Лурдом не из трусости, а из желания дать пастырям шанс остановиться. Мы здесь гости. Не знаю, Бог-отец перенес Лурд из другого мира или произошло что-то иное, но мы здесь чужаки, опухоль. Когда шуай видят убийство, то испытывают глубокое сожаление, а не желание немедленно замараться тем же. Мир для них – хаос, им чужды наши моральные уроки, но убить – значит отобрать шанс развиваться. В итоге шуай стараются остановить Армаду, но не пытаются ее уничтожить. Единственная причина, по которой Лурд все еще стоит, – это терпение шуай.
– Это самая невероятная чушь, которую я слышал. Никто не позволит врагам убивать своих братьев и сестер, надеясь, что убийцы «исправятся». Язычники просто трусливы – вот и все. О каких «силах» ты говорил?