Доминика я не видел с начала боев – он руководил маленьким флотом Кари, нанося Армаде неожиданные и чувствительные удары.
– Так вы знаете! – вырвалось у меня. – И вам все равно?
– Конечно, нам не все равно, – нахмурился Тео. – Но Черный город нам неподвластен. Мы и знаем-то про него ничтожно мало.
– Я собрала вас не поэтому, – прервала нас Кари. – Я хотела предупредить, что скоро уйду.
– Куда уйдешь? – не понял Раймонд. – Мы же побеждаем!
Тео поднял бровь и затянулся поглубже.
– Именно поэтому я и покину лагерь.
Кари почему-то посмотрела на Каина, но тот ничего не сказал, отступив в тень. Доминик провел рукой по темным волосам, потом тронул рукоять меча, но тоже промолчал.
– Я уважаю твои решения, Кари, какими бы странными они ни казались, – сказал Тео. – Уверен, что и это решение продумано. Но кто станет спайкой для всей этой толпы, если ты уйдешь?
– Любой, кто сможет, – пожала плечами еретичка. – Может быть, ты. Может, Доминик, он отличный командир. Любой из вас подойдет.
– Рийат не станут нам подчиняться, – вступил в разговор Каин. – Ни один из нас не умеет видеть, чего хотят люди. Я буду биться против Армады изо всех сил, но не думаю, что у нас получится одержать победу без тебя.
– Рийат мне не подчиняются. Они пришли сюда, потому что сочли это необходимым. К тому же инквизитор уже наладил кое-какие связи. – Кари усмехнулась. – Для вас пришло время самим выбирать, как быть, – уйти в горы к шуай, сразиться с Армадой или, может, что-то еще? Мне очень интересно, что вы решите. Все, что может понадобиться, уже в ваших руках.
– Ты издеваешься над нами, Кари? Мы не какие-то пешки, которыми можно играть, – возмутился Раймонд. – Куда ты уходишь? Зачем? Объясни хоть что-то…
Я не мог узнать вечно беззаботного дворянина. Голос стрелка-щеголя изменился, стал неподдельно серьезен. Он боялся потерять Кари. Но она была непоколебима:
– Есть вещи, которые я должна сделать. И на моем пути не встанет никто – ни враг, ни друг. Мы с вами собирались уничтожить религию и сокрушить Бога-отца. Цель пока не достигнута.
– Мне плевать на религию! Моя религия – это ты, – в отчаянии проговорил Раймонд. – Ты – вот мой образ жизни, мой бог, моя мораль. А ты хочешь бросить все, что мы здесь делали, оставить людей в руках Армады… Это просто немыслимо. Это невозможно…
Кари опустила взгляд.
– Как ты можешь так поступать со всеми, кто здесь собрался? Все они доверяют тебе. Я доверяю тебе… Это предательство!
Доминик что-то шепнул Раймонду, но есть моменты, когда мужчина неспособен прислушаться к голосу разума. Кари усмехнулась, услышав слова, которых ожидала.
– Я уже говорила, что я не ваш мессия. Может, ты думаешь, что младенцу нравится рождаться? Из тепла, в котором слышится стук сердца, он вываливается наружу, мокрый и грязный. Я не слышала, чтобы младенцы смеялись. Родиться страшно и больно, они кричат и плачут. Таково рождение. Но после страх проходит, и из мокрых младенцев получаются воины. То же происходит и с вами. Всем кхола пора родиться, хоть это и больно.
На Раймонда было страшно смотреть. Он боролся с собой, готовый то ли наброситься на Кари, то ли наложить на себя руки. Раймонд привык верить каждому ее слову, но в этот раз чувства слишком сильно расходились с тем, что ему предлагалось сделать.
– Я так не могу, Кари… Так просто нельзя… Так нельзя! Я пойду с тобой, куда бы ты ни собралась. Я должен тебя защитить.
Предводительница качнула головой:
– Мне не нужны попутчики.
– Раймонд… – Тео положил руку ему на плечо.
– Иди к черту! Ты не можешь так поступать с людьми… Твои уроки всегда чересчур жестоки, Годар…
– Мне очень жаль, кариа[4]. Но с собой я никого не беру.
– Лучше бы ты меня убила.
Раймонд оттолкнул друга и начал срывать с руки алый кусок шелка. Туго намотанная ткань не поддавалась, он дергал ее все сильнее и сильнее, а мы молча смотрели на то, как Раймонд пытается избавиться от цветов Кари. Я знал, что в любом случае ему это не поможет. Спустя вечность изорванный шелковый платок упал на пол. Некоторое время Раймонд ошеломленно смотрел на него, а затем быстро вышел вон.
Кари смотрела в угол, скрестив руки. Она как будто окаменела. Тео несколько раз раскрывал рот, чтобы как-то смягчить произошедшее, но не находил подходящих слов. Доминик Герма выглядел озадаченным, но из всех четверых его, кажется, меньше всего удивили слова Кари. На лице Каина появилось непонятное выражение, в котором можно было распознать сочувствие. И в этот момент я сделал то, чего от себя совершенно не ожидал.
Я наклонился и поднял алый лоскут ткани с земли.
– Какого дьявола ты творишь, инквизитор? – Каин окончательно утратил невозмутимость, потому что я медленно отряхнул и расправил порванную ткань.
Кари подняла глаза.
Я ответил ей вызывающим взглядом, не торопясь вытянул руку и накинул на нее остатки алого платка. Потом обмотал концы и связал их неровным узлом. Я осознал, что дико зол, – меня злило безмолвие Четверки, уязвимость Раймонда, упертость Кари, ее плотно сжатые губы, сдвинутые брови, взлохмаченные волосы. Хочет уйти? Прекрасно. Пусть катится к шуай или куда там она собралась, чертова еретичка, а мы завершим то, что начато. Я уже многому у нее научился, так что было смешно это отрицать. Ее цвета стали моими: черный с фиолетовым остался в прошлом, а алый мне подходил.
Возможно, судьба Раймонда заключалась в том, чтобы уйти. Но я – другое дело.
Я, черт возьми, только начал.
Глава 14Исход мертвецов
Терновник лежал в каюте «Господа воинств» и ощущал всепоглощающий страх. Король устал, но заснуть не мог. Больше физической боли в измученном боями теле его терзали опасения, что его разоблачат. Что все увидят, как он никчемен. Все вокруг представлялись врагами, которые только и ждут, когда он выставит себя дураком. Он балансировал между желанием расплакаться, отдав себя в руки инквизиции, и необходимостью выживать. Воля к жизни не позволяла расползтись окончательно, но выглядел король жалким и потерянным. Убийство будто иссушило тело и душу. Триумф вытек по капле, оставив пустой сосуд.
Терновник не был способен сдаться. Под маской святоши скрывался гордец. Принадлежащие другим мысли утихли, но он знал, что вскоре они вернутся, с новой силой поселившись в центре живота, в пальцах, в горле, в голове. Сдерживать их было невозможно, но ему приходилось. Любой мог понять, что с королем происходит что-то странное, а наличие инквизиторов рядом усугубляло страх. Он хотел избавиться от инквизиции, но как? Вряд ли сомнения, которое он пытался зародить, будет достаточно. Король обхватил колени и начал раскачиваться, стараясь успокоиться. Он никому не мог довериться, ни с кем не мог поговорить.
Город мертвых снова гудел. Он углубился в воду, распространяя туман и смертельную вибрацию. Когда братья веры пошли зачерпнуть воды, она оказалась полна мертвой рыбы. Вся вода ниже по течению стала непригодной для питья, а значит, и земля вскоре будет отравлена. И во всем этом виноваты проклятые еретики. Никто не понимает, что творится и что с этим делать. Сит, самая большая река Лурда, может превратиться в темный поток смерти.
Пастыри планировали отслужить молебен, чтобы поставить преграду на пути Черного города, но пастырь Симон достаточно быстро понял, что не стоит подвергать авторитет церкви сомнению. Остроугольные башни не выглядели податливыми на чтение молитв.
Терновника отвлек уверенный стук и голос из-за двери:
– Мой король?
– Я устал, Епифания. И не хочу никого видеть.
«А особенно – инквизитора», – внутренне сжался он.
– Я понимаю, мой король. Но пастырь Симон хочет провести переговоры с еретиками, надеясь снять дьявольское заклятие с воды. И они не хотят приглашать вас, хотя мне это кажется неподобающим. Ведь даже Линд присутствует, старший из инквизиторов на корабле.
Терновник издал стон и сел на кровати. Еще одна битва с пастырями? Игра в витиеватую дипломатию церкви его вымотала не меньше видений, чувств и смертей. Но, как известно, когда люди говорят: «Я больше не могу», они могут еще достаточно, хотя это мало кого радует. Король отпер дверь, будто взобрался на эшафот.
Епифания смотрела на него с настороженностью и одновременным обожанием. Казалось бы, Тристан Четвертый сделал все, чтобы оттолкнуть от себя людей, но она прощала ему и убийства, словно простую необходимость, и обман, хотя должна была ощущать ложь, будто занозу. Короля переполняло омерзение по отношению к самому себе. Ему хотелось, чтобы Епифания видела то же самое.
– Я приношу извинения, мой король.
Терновник легко узнал страх, скрытый под маской сурового слуги. Епифания не хотела сердить короля войны, она подозревала, на что тот способен. Испуг подарил королю чувство власти над окружающими, только что полностью утерянное, и он сделал приглашающий жест:
– Входи.
Терновник впустил ее и закрыл дверь на засов. Так он ощущал себя увереннее. Король-святой ожидал появления отряда инквизиторов, готовых его арестовать. Маленькая роскошная каюта была его пещерой, в которой устанавливались его собственные правила, тогда как с «Господом воинств» это было не так очевидно.
– Я приношу извинение за беспокойство, мой король… – снова повторила дева-инквизитор, мимолетно остановив взгляд на расстегнутой рубашке короля.
Терновник совершенно забыл о приличиях – слишком болела голова. Неубранная постель личных покоев, беспорядок в одежде – все это было возмутительно с точки зрения морали и обычаев при дворе, однако женские опасения – последнее, что волновало Тристана Четвертого в тот момент.
– Никаких извинений не нужно, – произнес он, наблюдая за тем, как Епифания машинально кладет ладонь на рукоять меча. – Расскажите о том, на что готов пойти пастырь Симон, чтобы не выглядеть жалким дураком перед Советом.