ь. Ее запах, ее шепот, ее стоны – она подалась навстречу, обхватила его ногами, задирая рубище, стараясь стать как можно ближе, как будто можно совсем потерять границу между телами. Каждое прикосновение Акиры заставляло ее стремиться вперед, будто он был чем-то необходимым. Руки Кари стаскивали с него одежду с досадой и яростным желанием, лязганьем холодных цепей, но даже без одежды он все еще оставался покрыт белым узором старой боли, тогда как она была совсем беззащитна.
Никто никогда его так пронзительно не хотел, и эта откровенность, эти всхлипы, эти опущенные ресницы, дрожащие от страсти руки, закушенные губы – всего лишь от того, что он так близко, от мимолетного касания – заставляли Акиру плавиться. Он содрал с нее мешок и опустил на тюремную солому. Ладони неслись по худой выгнутой спине, шее, гладили ее волосы – горячие и перепутанные, такие непривычно короткие. Кари следовала за любым его желанием, которого он даже не обозначал, как будто знала все, чего он хочет, и хотела того же. Она вскрикивала ему в плечо.
Кари любила его в этот момент – исступленно хотела темное, красивое лицо, с нежностью проводя по узким скулам пальцами, чтобы затем скользнуть ими ему в рот, как будто ей не хватало инструментов, доступных женщине для познания мужчины. Кари была неудержима, и Акира впервые забыл о том, что секс – это расчетливая механическая игра. Она впилась пальцами в его лопатки и выдохнула в уголок рта его собственное имя. Открыв глаза, Акира увидел, как Кари улыбается – так, будто в мире не существовало ни одного предела.
– Пастыри скоро придут за тобой.
– Да, – согласилась она. – Они придут за мной.
Кари осторожно трогала его брови и губы, будто хотела запомнить особенности лица. Посол взъерошил ей волосы, и в этот момент понял, что на его кисти больше нет шрамов. Рисунок на теле изменился, как будто прошлое можно просто стереть с помощью прикосновений. Кари изучила почти каждую его часть, и везде, где ее руки ласкали кожу, шрамы исчезли.
Если бы посол не был мастером лжи, он подобрал бы подходящие фразы, но слова не появлялись. Не могла ничего сказать и Кари, потому что впервые за очень-очень долгое время она чувствовала, что беспокойство покинуло ее. Путь расстилался впереди, словно осязаемая и совершенно очевидная равнина, которую можно рассмотреть с высоты. Никакие сомнения или страхи ее не тревожили. Близость Акиры дарила ни с чем не сравнимую безмятежность, чистую радость жизни, которая искрилась, как роса.
– Как ты собираешься уйти с «Господа воинств»? – наконец спросила она. – Когда охранников обнаружат, ты не сможешь обмануть пастырей и инквизиторов.
– Я прыгну в реку Риэль с дирижабля, когда мы будем пролетать над ней. – Посол встал и подобрал одежду. – Ты же говоришь, что я воин-легенда. Стоит это проверить.
Он усмехнулся, откинув волосы, и помог Кари встать. Какой непохожей на суровую, грубую захватчицу она сейчас казалась – широко раскрытые глаза, мягкие губы и полуулыбка, полная задумчивости.
– Я буду ждать песен шуай о тебе, Акира.
– Ты собираешься выжить. Я рад этому, сейет.
Оба они задумали совершить невозможное. Он сжал ее пальцы на прощанье и вышел. Ключ повернулся в замке. Между ними снова оказалась решетка.
Посол не хотел оставлять Кари палачам, но он достаточно разобрался в этой женщине, чтобы не пытаться заставить ее изменить решение. Кари не интересовали слова, а ему только предстояло испробовать, что такое свобода. Акира знал, что вернется, а Кари была уверена, что никогда больше его не увидит. Полукровка-шуай покинул камеру, положил ключ в карман обездвиженного охранника и поднялся на палубу. Воздух уже пах рекой.
Впервые со времен детства посол понимал свои чувства, мир перестал быть полым. Он мог отстраняться от их течения, но знал, что они существуют. Ветер казался наполненным запахами новых земель, которые ему только предстоит увидеть. Краски стали ярче. Акира был счастлив, подставляя смуглое лицо воздушным потокам.
– Посол!
Терновник вышел из каюты, держась за виски. Мантия волочилась по палубе и замедляла его. Король шел в темноте прямо к Акире, следуя звериному чутью или подсказкам дара, а полукровка наблюдал за нервными движениями одержимого, словно за повадками незнакомого животного. Терновника тянуло вперед, но он с трудом контролировал свое тело. Оно отказывало, обманывало, и это разъярило Тристана Четвертого до черноты в глазах.
– Я твой король, шуай… – зашипел он, хотя хотел попросить. – Я знаю, что Годар изменила тебя. Она изменяет всех, как болезнь… Ты!
Терновник смотрел на шею и руки посла в тусклом свете ночного освещения корабля, не находя шрамов, не узнавая полукровку. Акира скинул верхнюю одежду, проверил ножны. Король смотрел на приготовления воина, потеряв дар речи. Перед ним стоял новый человек, которого он больше не знал. Черные словно смоль волосы трепал ветер. Глаза не казались холодными, он как будто сбросил тяжелый груз.
– Что она сделала с тобой? – надломившимся голосом спросил король. – Неужели она действительно может лечить людей? Но это невозможно без сил Бога… Что ты делаешь?
Полотно реки раскинулось внизу серебристой лентой. Дирижабли летали так высоко, что различить детали было нельзя. Удастся ли ему выжить? Шуай не знал. Но теперь у него была цель, а значит – направление.
– Я собираюсь стать легендой.
Акира побежал к краю дирижабля, сильно отталкиваясь крепкими ногами, взлетел над поручнями, зависнув на краткий миг, а затем вес взял свое – и Акира начал падать вниз. Разрываемый воздух свистел и бил его изо всех сил. Посол закрыл глаза, думая лишь о том, как вспороть лежащую далеко внизу воду. Все мысли исчезли, время замедлилось. Он не видел, как птицы в испуге разлетаются прочь. Не замечал, как страшно приближается гладь воды. Не слышал крика Терновника, который повис на поручнях, пытаясь разглядеть судьбу посла-полукровки. Акира не слышал и не видел ничего, превратившись в клинок пустоты из трактатов старых мастеров меча.
Глава 17Поход отверженных
Лагерь кхола поник, сдулся, словно проколотый баллон дирижабля. После отлета флота Армады мы остались наедине с Черным городом и затянутыми туманом горами, рядом с пепелищем Сеаны и изрытым боями полем. Шел мелкий дождь, ветер был бесприютным и колючим. Несколько дирижаблей с крестами все еще наблюдали за происходящим, но основной флот отошел за Радир. Хотелось бы верить, что так церковь демонстрировала соблюдение соглашений, но на деле пастыри просто не считали нужным рисковать дирижаблями – башни странно действовали на предметы и людей, их вибрация разрушала. В тумане, за черными отростками города мертвых, кораблей уже не было видно. «Люди ясности» приветствовали отлет флота церковников веселыми криками, но они еще не знали, что «Господь воинств» увез Кари с собой.
Я был убит ее поступком и ощущал себя брошенным, обманутым. Кари незаметно стала моим учителем, чем-то значительным, хотя я постоянно это отрицал. И вот теперь пришлось лицом к лицу столкнуться с собственной тоской, гневом, болью, даже ревностью. Я надел ее цвета, а она бросила меня. Бросила всех.
Обменять свою жизнь на наши – благородный поступок, но мы собирались стоять намертво, совершать подвиги, бросать вызов вечности. И я ненавидел ее до скрежета зубов, особенно потому, что не мог всерьез возненавидеть. Если произошедшее и являлось самопожертвованием, Кари напрочь забыла все нужные атрибуты: ни сожаления, ни возвышенности, ни смирения, только сплошная издевка и грубость. Она развлекалась, получала удовольствие, а не приносила себя в жертву. На что она надеется?
Беззащитность Кари на корабле церковников не выходила у меня из головы. То, как она смотрела на посла, и то, как ее утащили прочь, волоча по палубе. Я не мог думать больше ни о чем, даже мертвецы, выходящие из Иш-ва, перестали меня занимать. Методы дознания церковников были мне исчерпывающе знакомы, и полное безрассудство поступка еретички выбивало из колеи. Кто так ведет войну? Кто так принимает решения? Все отодвинулось на второй план, потонуло в ощущении невыносимости происходящего.
– Она избавилась от нас, словно от надоевшей, грязной одежды. Скинула – и пошла дальше.
Мы сидели в пещере, пытаясь согреться. Доминик мрачно жевал кусок хлеба, барабаня пальцами по колену.
– Кари выкупила у Армады нашу свободу, – произнес он. – Кхола не умрут в пещерах, а унесут с собой воспоминания о том, как испугались церковники. Они вольны идти куда хотят. Это едва ли не лучшее, на что можно было рассчитывать. Кари не раз говорила, что не собирается становиться нашим мессией или пророком. Она создала новое племя, новый народ. Мы должны уйти в земли шуай, оставив Лурд на волю мертвецов.
– Пусть так. Но что она собирается сделать? – не мог успокоиться я.
– Да заткнись ты уже, – огрызнулся Каин. – Вот завелся! Все мы уже через это прошли. Каждый назначал ее своим личным вождем, с нимбом, с идеалами преданности, и оказывался в полном дерьме. Она обманывает надежды всех вокруг – и врагов, и союзников, потому что ненавидит правила, кодексы. Годар плевала на твои представления о том, как она должна поступать. Мне кажется, у нее отдельное развлечение – заставлять всех таращить глаза.
Каин сплюнул себе под ноги, чтобы подчеркнуть мысль, и продолжил:
– Хочешь чего-то несбыточного? Годар это сделает запросто. Уверен, она считает, что мы уже на полпути к шуай, собираемся жонглировать огненными шарами. Лютер вон потирает руки, представляя, как начнет изучать рийат. А ты, у кого и так этой силы завались, все ноешь.
– Кари хочет стать богом, – зачем-то добавил Доминик, наконец-то перестав стучать пальцами. – Я бы не стал ей мешать.
– Превратиться в бога, оказавшись в руках палача Армады? Блестящая идея.
Какими же глупцами они мне казались в тот миг. В Кари не было ничего божественного, рядом с ней не пели ангелы, она не сдвигала горы. Но чем больше я злился, тем сильнее понимал, что для меня Кари давно стала человеком, за которого легко умереть. Любой вождь Лурда отдал бы за это все на свете, а она просто сбросила нас, словно надоедливых насекомых, и отправилась в неизвестную тьму одна. Я отчаянно хотел ей помочь, а Кари не нуждалась в помощи – и это было чертовски больно.