– Я надеялась увидеть Троицу, – невпопад произнесла Годар. – О них ходит столько легенд. С детства я слышала увлекательные рассказы. Главное оружие церкви. Мужи, исполненные благодати. Не то что остальные, способные лишь показывать фокусы крестьянам… Но мертвецы уже здесь, а вот Троица все где-то ходит…
Бунтовщица резко вынула ладони из волос и оперлась на руки, глядя на пастырей.
– И я вот думаю – может, я зря сюда прилетела? Похоже, никакой Троицы вовсе нет.
Годар негромко рассмеялась. Ей нравилось дразнить пастырей, но делала она это как-то вполсилы, без огонька, будто задавала вопросы, на которые отлично знала ответы.
Гневные крики снова заполнили зал Совета. Кто-то из стариков бросил в еретичку свой посох, не совладав с гневом, но тот не долетел, упал с сухим звуком на край мозаики и еще некоторое время катился по полу. Король следил за ним, завороженный однообразным вращением. Присутствующие собрались растерзать блудницу Сеаны, потому что богохульство переходило всякие пределы. Охране приходилось отталкивать особенно сильно негодующих поборников добродетели.
На лице Терновника застыла смесь презрения и изумления. Вряд ли он прежде видел настолько горячие прения между членами Совета, ведь его сюда не допускали.
– Обвинения в ведьмовстве уже были рассмотрены, но кое-что мы пропустили. – Пастырь Вик сделал вид, что не обратил внимания на кощунственные слова. – Зачем ты прокляла посла шуай и заставила его спрыгнуть с корабля, отняв собственную жизнь и совершив непростительный грех? Несмотря на происхождение, Акира верно служил церкви, пока не столкнулся с твоей ересью. Ты заставила его предать церковь.
Глаз Терновника дернулся. Он потер его, но тот продолжал подергиваться, отвлекая и раздражая. Черноволосая дева-инквизитор положила руку королю на плечо, пытаясь успокоить.
Годар мотнула головой:
– Я не убивала посла. Избавила от иллюзий, не более.
Впервые в ее голосе появился намек на досаду.
– Да неужели? Ты заставила Акиру спрыгнуть с корабля, и теперь он мертв! – Терновник вскочил, его терпение исчерпалось. – Разве это не называется «убить»?
– Ну, когда церковь сжигает еретиков, она говорит, что дарит им милость. – Годар пожала плечами. – Так что я не понимаю вашего негодования, мой король.
Тристан Четвертый разорвал оцепление, сделав несколько шагов и приказав его пропустить. Вопреки ожиданиям Вика охрана подчинилась, поражаясь собственной податливости. Вряд ли в этом было проявление демонических сил, только опасение перед одержимым, боязнь заразиться или военные легенды, пришедшие из ущелья Сеаны. Каждый из простых воинов хотел наказать еретичку ничуть не меньше, чем король, поэтому они просто поддались его величеству, позволяя сделать то, что не могли совершить без приказа сами.
Глаза правителя сузились. Бунтовщица сжалась, как зверек, с любопытством наблюдая, что будет происходить дальше. Между Годар и молодым королем-убийцей натянулись струны. Терновник оказался рядом с преступницей, продолжавшей сидеть на полу, неимоверно быстро. Шагая, он спиной чувствовал, как наконечники стрел стоявших по краям зала лучников повернулись в его сторону. Кто-то из инквизиторов целился из громоздкого револьвера, готовый выстрелить как в Терновника, так и в еретичку.
– Я убью тебя.
– Несомненно. – Годар прищурилась, не изменив позы. – Фактически я здесь именно для этого.
– Замолчи! – Терновник почти оглушил ее сильным ударом. – Считаешь, все продумала? Думаешь, в тебе нет изъянов? Воображаешь себя неуязвимой, черт тебя дери…
Он сопровождал каждое слово оплеухой, а потом просто схватил пленницу за плечи и начал трясти:
– Избавила от иллюзий!.. Да что ты можешь знать о мире? Об этом чертовом аде… Ты просто жалкая пешка, Годар. Ты – пешка. Никакой ум не выведет из этого лабиринта.
– Тристан, остановись! – вскрикнул пастырь Вик. – Она нам еще нужна!
Терновник взмахнул рукой, и старик осекся. Что-то мешало ему говорить.
– Они тебя не оценят, – произнесла Годар. – А вот лагерь кхола все еще может тебя принять, несмотря на… попутчика. По сравнению со многими здесь ты – просто невинный младенец. Ты ведь чувствуешь это, правда?
– Я никогда не поддамся, ведьма. Считаешь себя умнее всех? Думаешь, никто не сможет понять, что у тебя внутри? – Терновник продолжал встряхивать ее, словно хотел вытрясти душу.
Бунтовщица даже не пыталась дать отпор, и эта безучастность, нежелание принимать его всерьез доводили Терновника до безумия. Он был для нее помехой, не больше.
– Зачем ты убила посла? Это бессмыслица! В тебе нет ничего человеческого.
– Я бы никогда так не поступила, – мягко произнесла Годар, и тепло голоса, сочувствие в нем окутали издерганного Терновника. – Я люблю Акиру.
Король вздрогнул от неожиданности – и провалился в Годар, рухнул, словно в океан. Он собирался штурмовать, разбивать стены, раздавить эту женщину остатками силы или вызвать на бой, но вместо этого с разбега свалился куда-то в глубину. Годар даже не думала защищаться. Чужие ощущения испепеляющей силы ворвались в его голову, тело, затопили целиком, словно наводнение.
В кожу изнутри било бесчисленное количество маленьких родников. Не существовало ничего более невыносимого, чем эта обжигающая, всеохватная любовь, делающая каждого человека стоящим сострадания. Так хотелось прикоснуться к каждому лицу, прижаться губами к коже за ухом и прошептать, что все будет хорошо. Притяжение легко превращалось в страсть – и вот уже Годар горела от желаний, перевоплощалась в инструмент для удовлетворения любой жажды. Чувства сменяли друг друга так быстро и неуловимо, что Терновнику казалось, будто в него ворвалась целая толпа.
– Я люблю всех, – шепнула Годар и легко оттолкнула его рукой. – Даже тебя, Тристан.
Почти неощутимый толчок заставил ошарашенного короля вынырнуть из чужого восприятия. Он покачнулся, начал пытаться удержаться, чтобы не упасть. На поверхности – в зале Советов – не осталось тепла, только чужой страх и надсадное ожидание.
– Я не стремлюсь сохранить в себе человеческое, король, – пожала плечами еретичка, а Терновнику хотелось вернуться обратно, погрузиться в буйство слепящих желаний. – Человек – это сплошные ограничения.
Годар снова села на пол и посмотрела на пастырей. Те недоуменно переглядывались, пытаясь понять, что происходит. Пастырь Вик все еще сражался с собственным горлом, не желающим произносить ни слова.
Обвиняемая расположилась поудобнее, мотнула головой, а затем шлепнула ладонями об пол. Прислушавшись к безобидному звуку, ударила снова. Кожа ласково прикасалась к фигурным камням. Годар выглядела так, словно затеяла незнакомую игру. Только разбитые Терновником губы и ссадины на лице портили картину.
– Зачем ты здесь? – спросил король.
– Я могу исцелить любого человека. – Голос Годар смягчился, наполнился теплом и мечтой. – Могу сделать из разбитого целое. Я знаю, что вам всю жизнь говорили иное, но вера в Бога-отца не нужна, чтобы совершать нечто поразительное, как она не нужна, чтобы дышать. Кто-нибудь хочет увидеть настоящее чудо?
– Да как ты смеешь! – вскричал пастырь Симон. – Исцелять могут только святые, а не шлюхи вроде тебя!
Он отодвинул кашляющего Вика и выступил вперед. Необходимо было срочно что-то предпринять, иначе контроль над святыми ослабнет. А кто еще сможет защитить Лурд от мертвых?
– Пастыри не хотят терять своих рабов. – Годар обвела взглядом Совет. – Но инквизиторы и святые должны стремиться узнать правду. И я могу вам ее показать.
– Схватите ее и отправьте в подвал! – разъярился Терновник. – Она уже совратила одного инквизитора, на этом пора остановиться. Хватит с нас ярмарочных фокусов!
Братья и сестры веры зашумели.
– Если она все равно ничего не может, пусть попробует, – предложил лорд-инквизитор Линд. – Всем будет интересно увидеть, как дьявол в очередной раз попадет впросак.
– Я согласен, – прокряхтел какой-то сухой старик небольшого роста со скрюченной от болезни рукой. – Пусть покажет, на что способна. Вылечи меня, если считаешь себя такой всемогущей. Но дьявол только обещает, а ничего не делает. Чудеса подвластны лишь Богу.
– Да, но он запрещает совершать их, ведь это грех гордыни, – усмехнулась Годар. – Какой смысл в обладании властью, если ты никогда ею не воспользуешься? Разве не прекрасно гордиться тем, что можешь раздвигать волны моря? Видеть безграничную красоту любви? Зажигать пламя или направлять облака?
– Откажись, Трион! Твоя душа будет проклята, глупец! – крикнул кто-то.
– Исцели меня, ведьма. Я хочу знать правду. Хочу раздвигать облака.
Терновник обернулся на знакомый низкий голос. В этот раз Епифания пришла на собрание без меча, не в силах опять к нему прикоснуться, и ощущение скверны измучило ее. Король-тиран порабощал, превращал ее в слугу, и остатки гордости вскипели в ответ на вызов Годар. Лицо женщины-воина потеряло обычную самоуверенность, а глаза – блеск, но она совершала первый в жизни проступок с гордостью воина, которую Терновник старался у нее отнять.
– Тьфу ты, – сплюнул кто-то из пастырей. – На костер ее!
Годар ответила понимающим кивком. Она продолжила прикасаться ладонями к полу. Шлепки становились все громче, пока она не ударила со значением, прогнувшись над ладонями, будто припечатывала изо всех сил. Воздух пошел еле заметной рябью. Рябь тут же исчезла, словно обман зрения, – пробежала и растворилась, как мираж в жарком мареве лета. Терновник ощущал, как от тела Годар расходится невидимый шторм, который устремляется к пастырю Вику, к Симону, ко всем тем, кого он привык воспринимать незыблемыми столпами церкви. Будто трещина при землетрясении, разрывающая почву.
Непонятная ему незримая волна налетела на людей, находившихся перед еретичкой, охватила их целиком, но никто из них этого не понимал. Епифания дрожала, поднеся кулак ко рту. Проклятая ведьма творила колдовство, и Терновник не смог ей помешать. Не было никаких демонов, противостоять оказалось некому.