– Я ищу кого-то, – сказала женщина вслух, просто чтобы послушать, как это звучит, и тут же поняла: так оно и есть. Она совершенно определенно искала кого-то. Кого-то очень важного – иначе чего ради она проделала путь, который привел ее на золотистый песок тракта посреди Темного леса?
– Ну, удачи в поисках, – бормотнул серенький, прибавляя шагу. Он все сильнее кутался в капюшон и потихоньку растворялся в воздухе. – А мне – только спросить.
– Я тоже ищу кого-то, – робко прошептал у нее за плечом женский шелестящий голос, похожий на шорох листвы, – как хорошо, что мы вышли на Материнский тракт, не правда ли?
Женщина повернулась было, но голос испуганно остановил ее:
– О нет, не стоит… Прошу, не нужно поворачиваться. Если повернетесь – никого не увидите. Понимаете… Я есть, только когда на меня никто не смотрит. Нас здесь таких много. В общем-то, почти все.
Женщина не стала поворачиваться и заговорила тихо, стараясь не спугнуть новую собеседницу:
– Вы помните, кого ищете?
– Не совсем, – в шелестящем голоске не было печали. – Видите ли, я вообще очень плохо помню себя, когда не сплю. Во сне все четко, а когда просыпаюсь… Постоянно путаюсь в событиях, и во времени, и в пространстве… Иногда я даже думаю: что, если на самом деле именно то, что здесь, – сон, а то, что там, – явь?
Женщине показалось, что это может быть неплохим объяснением.
– Почему нет?
На мгновение голосок умолк, словно это предположение показалось невидимке кощунственным.
– Не может быть… Я здесь родилась. Помню свое детство – оно, как лоскутное одеяло… Но я его помню. Разве такое было бы возможно, если бы все это время именно здесь был сон?
Женщина не ответила, пытаясь вернуть разговор к тому, что ее волновало.
– Я тоже не помню, кого ищу. Помню только, что это очень важно. Думаете, Провидица сможет помочь?
– У Провидицы тысяча глаз, – уважительно пропел голосок, – если кто-то здесь и может найти кого угодно, то это она. Но все же, я думаю, было бы лучше вам вспомнить, кого вы хотите найти… Хотя бы в общих чертах. Например, кровь может играть здесь свою роль. Вы не помните, тот, кого вы ищете, родня вам по крови или нет?
Женщина с трудом удержалась от того, чтобы обернуться к голосу.
– Не помню, не уверена. – Она сощурилась, как будто это могло помочь различить истину. – Но, кажется, да.
– Вы потеряли друг друга здесь?
Она снова изо всех сил напрягла память.
– Может быть… Я помню, что была здесь с мужчиной… Да, точно, со мной был мужчина!.. Но потом он пропал.
– Как хорошо. – Голос, кажется, искренне обрадовался ее успехам. – Кровный родственник, мужчина. Если вспомните еще совсем немного, этого может хватить!
Мимо них, прижимая к груди голубые огоньки, прошла целая вереница высоких женщин, каждая из которых держала за руку по девочке лет семи.
– Кто это? – спросила женщина, оборачиваясь, и голос успел шепнуть в ответ:
– Их смерти… – прежде чем умолкнуть. За спиной у женщины никого не было.
Женщина вдруг подумала, что, возможно, за спиной у нее никого и не было, что все это время она говорила сама с собой… Впрочем, уже через пару минут она почувствовала, что не уверена и в этом.
В любом случае теперь она знала о себе чуть больше. Торопливо идя по мерцающей в темноте золотистой дороге навстречу парящему вдалеке городу, она лихорадочно шептала:
– Мужчина. Близкий по крови… Или нет? Но это точно, точно, точно был мужчина…
На мгновение она остановилась как вкопанная от мысли о том, что мужчина, который смутно вспоминался ей сейчас, мог быть не тем, кого она искала.
Женщина отогнала эту мысль. Не время было сомневаться. Город парил у нее перед глазами, и она старалась не моргать, боясь, что он исчезнет. Глаза защипало, как будто их запорошило песком с Материнского тракта.
– Нужно спешить, – пробормотал кролик, прыгающий неподалеку, – еще немного провозимся, и Нет исчезнет. Ищи его потом свищи.
– Он появится в следующую пятницу, – прогудел в нос вывернутый наизнанку человек.
– Или в четверг, после дождя, – шепнул кто-то.
– Или никогда, – каркнул кто-то из леса.
– Никогда! Никогда! – отозвались мохнатые верхушки елей, и женщина прибавила шагу, припустив изо всех сил. Почему-то чем быстрее она бежала, тем дальше маячил желанный город и тем размытее и нереальнее становились фигуры окружавших ее путников. Она почувствовала, как по спине струится пот, и замедлила шаг – сперва немного, потом пошла еле-еле, вязко, как в замедленной съемке, с трудом переставляя ноги. Почему-то ей показалось, что сразу после этого город стал ближе.
Сразу после этого город стал ближе.
А еще с ним творилось что-то неладное. Она вдруг поняла, что этот город – одновременно и город, парящий у нее над головой, и ее собственный двор. Двор, но не городской, а двор крохотной дачи, куда она выезжала летом – выезжала сама и вывозила кого-то еще. Двор был пустынным, на нем не росло ничего, кроме репейника и крапивы у забора – еще там был малинник, очень старый, посаженный прежними хозяевами участка. В малиннике тоже было много крапивы, а еще много улиток, а вот малины там было днем с огнем не сыскать – пару раз они пытались, но это было очень давно, и ягоды, которые удавалось найти, были зелеными почему-то, по никому не известной причине они так и оставались зелеными, переставали расти и зреть, их даже птицы не склевывали, а они и подавно не собирали. В конце концов ягоды коричневели и пропадали – так же пропадали и яблоки на одной-единственной старенькой яблоне, о которой никто не заботился, – каждый год она думала, что надо бы сделать хоть что-то, поискать, что нужно для счастья яблоням, но каждый год заново забывала об этом, и участок продолжал стоять все таким ж заросшим и неприкаянным. Однажды маленькая девочка, совсем ребенок, чьего лица она сейчас никак не могла вспомнить, попыталась высадить на участке что-то. Кажется, она просто вырвала цветок вместе с корнями, вкопала по самый цветочный пояс в землю и долго поливала из старой проржавевшей до дыр в боках лейки. На следующие утро цветок улегся на землю, распластав бессильно листья и головки, распластав лепестки, как погребальный саван, и маленькая девочка плакала долго и громко. Она тогда ничего не сделала с этим – что могла она сделать, не разбираясь в цветах и листьях? А через какое-то время свое дело сделали солнце и ветер – и от цветка ничего не осталось, кроме этого воспоминания, которое до сих пор она не извлекала наружу никогда – она была в этом абсолютно уверена, несмотря на то, что даже не знала, кто именно она и кем была маленькая девочка на дачном участке, оплакивающая гибель цветка.
Кто была эта маленькая девочка? Она прилагала все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы вспомнить, но ничего не вспоминалось, и тогда она стала строить догадки. Может быть, девочка – она сама? Может быть, это ее собственное воспоминание? Совершенно невозможно ничего вспомнить, когда так болит голова и все так странно, ведь она даже не сумела разобраться в природе города – это город, парящий над головой, или все-таки дачный участок? Все так двоилось… Что разобрать, различить, расподобить казалось совершенно невозможным.
– Наконец-то ты в городе, – шепнул тонкий голосок у нее над ухом, – поздравляем. Сложно только начать, а дальше у всех все всегда само идет как по маслу… Но все равно – поздравляем.
Город распахнулся ей навстречу, как большая музыкальная шкатулка, – и музыка правда разлилась в воздухе.
Город рос вверх, и ей пришлось двигаться с усилием, в гору, но он начинался у самого подножия. Крыши домов смотрели на нее, потому что тут и там среди черепицы она замечала глаза – желтые, голубые, карие, с круглым или вертикальным зрачком или без зрачка вовсе. Глаза моргали, подмигивали, пялились или сощуривались, глядя на нее. Десятки кошек всевозможных размеров и расцветок бежали из-под ее шагов, когда женщина шла вперед.
Она заметила, что и женщины, ведущие маленьких девочек за руки, и кролик, и вывернутый наизнанку человек, и человек с фаршем вместо лица, и все остальные идут рядом с ней, хотя на какое-то время она потеряла их из виду. Они оживленно переговаривались и глазели на город, как и она сама.
Тут и там звенели крохотные колокола на ветвях деревьев, проходили лоточники с ароматным товаром, который никак не удавалось разглядеть, летел привязанный к карнизам тонкий разноцветный шелк, пахли незнакомые пряности и выпечка с корицей и мускатом, мяукали кошки, переговаривались люди и звери в разноцветных одеждах. Мостовые под ногами вдруг разом взъерошились перьями, а потом покорно опали и стали совсем обыкновенными, только тихонько поднимались и опускались, как бока спокойно спящего зверя.
Сотни переулочков и маленьких дорожек ответвлялись от тракта, который привел ее сюда, и некоторые из них шли не вправо или влево, а вглубь или даже вверх. Она сама видела, как, тихо беседуя между собой, две женщины в разноцветных платках медленно пошли по дорожке вверх все выше и выше, прямо в небо.
Попасть в город оказалось действительно просто: это ей только казалось, что самое сложное – добраться сюда. Она продолжала идти в гору, и становилось все труднее. Конечно, она понятия не имела, куда именно идет, поэтому продолжала брести по Материнскому тракту, гудящему под ногами. Постепенно все, кто шел рядом, отделились, отстали или обогнали ее, и женщина осталась одна.
Город тоже опустел сразу – это произошло в тот же миг, как она подумала: «Кажется, я осталась одна», как будто воспринял это как просьбу или команду. Теперь ее сопровождали только кошки. Они мяукали все громче и громче, и это начало действовать на нервы.
– Не стоит злиться на кошек. – Старая цветочница, сидевшая под мостом, первая, кого она встретила за долгое время, погрозила ей пальцем: – Злиться – это вообще не по правилам.
Женщина помассировала виски и с облегчением увидела, что рядом нет ни цветочницы, ни кошек, ни моста. Конечно, все это ей просто привиделось – теперь она видела только город, спокойно и дружелюбно разглядывающий ее своими глазастыми крышами, и слышала только тихий мелодичный колокольный звон.