– Что ты желаешь знать? – повторил голос, и его обладательница спустилась ниже. Теперь Мари видела, что ног куда больше, чем четыре. За ними последовало тело – паучье тело, неуклюжее и громоздкое по сравнению с этими грациозными ногами, похожее на мягкую игрушку. Увидев его целиком, Мари невольно вздрогнула и понадеялась, что паучиха этого не заметила. В самом центре ее лохматого тела она увидела женское лицо – темнокожее, с прекрасными светло-голубыми глазами и желтым камнем во лбу. Лицо было безмятежно, оно улыбалось отрешенно, казалось, глядя сквозь Мари.
– Кто вы? – спросила Мари, делая осторожный шаг назад и касаясь ладонью стены. Стена все еще была холодной и гранитной… Твердой. Не убежать.
– Я – Провидица, живущая в этом замке, – с готовностью отозвалась паучиха, спускаясь ниже. В ее голосе звучала радость, как будто она ждала, пока кто-нибудь спросит, долгие годы. Речь казалась отрепетированной, обкатанной на множестве слушателей, похожей на пол, вытертый множеством ног. – Я – тысячеглазый взор этого мира. Я – центр, в котором хранятся все знания, все истории, все тайны и секреты. Я – это я.
Желтый камень на ее лбу содрогнулся, и стены замка содрогнулись тоже и тихо прошептали:
– Я – это я.
– Я отвечу на любой вопрос, – продолжала паучиха, медленно спускаясь. Мари увидела, что за ее телом тянется серебристая нить толщиной с запястье.
– На любой вопрос, – подтвердил замок.
– Тому, кто этого достоин. Что ты хочешь найти? Подумай хорошенько, потому что другого шанса у тебя не будет. Взгляни на меня и вспомни.
– Вспомни.
– Вспомни.
– Вспомни!
Голубые глаза паучихи оказались совсем близко – на одном уровне с лицом Мари, и, хотя она пыталась отстраниться, ничего не вышло, наоборот, она сделала шаг вперед. Глаза как будто притягивали к себе, вдруг разом став огромными, заполнив собой, своей прозрачной голубизной весь мир вокруг…
– Мою дочь! – крикнула Марина так громко, что стены замка вздрогнули и умолкли. – Я ищу мою дочь!
Паучиха зашипела, отстранилась, и желтый камень у нее на лбу потускнел.
А потом Марина вдруг почувствовала прикосновение холодной стали к своему горлу.
– Как ты смеешь, путник? – зашипела паучиха, зловеще покачиваясь на своей нити, как кобра, готовящаяся к прыжку. – Как ты смеешь обнажать сталь в священном храме?
Марина скосила глаза и увидела у себя за спиной Эдгара – бледного, дрожащего.
– Эдгар. – Она попыталась сказать это громко, но из горла, прижатого ножом, вырвался только писк. – Вы?..
– Да. – Ему слова давались, кажется, еще труднее. – Марина… Вы должны… Понять…
Он перехватил нож, и лезвие порезало кожу – по ней как будто провели острой травинкой. Эдгар судорожно вздохнул.
– Если это и вправду загробный мир, я не могу вам навредить, так ведь? – Он судорожно вздохнул, и, скосив глаза еще сильнее, Марина увидела, что он улыбается, а по его лицу градом льется пот. – А если нет… Тогда, скорее всего, я даже не Эдгар Алан По…
– Эдгар, – на этот раз получилось еще тише, а лезвие глубже царапнуло кожу. – Пожалуйста…
Они шли через Мунковы болота, и она взглянула на огоньки через калейдоскоп, чтобы узнать нужное направление. Куда потом делся калейдоскоп? Она отдала его… Но кому и зачем? Воспоминания ускользали, и увитые пушистыми нитями стены замка крутились все быстрей и быстрей.
– Немедленно убери нож, путник. – Провидица, вращаясь на нити, выходящей из плюшевого брюшка, спустилась ниже. – Или будешь отвечать не передо мной.
– Я не могу выбирать между вами и ней. – Он говорил умоляюще, как будто ждал, что она разрешит ему убить себя. – Вирджинией. Даже если я – не он, я ведь… Я ведь помню жизнь с ней… Я нуждаюсь в ней. И я никогда не получу ее, если вы преуспеете.
Переправа через Серебрянку… Там она отдала калейдоскоп водным духам. Водные духи называли себя русалками, но были вовсе не похожи на них. Их волосы пахли красной икрой и маслом, их глаза светились, как кошачьи глаза в темноте, их кожа была такой прозрачной, что сквозь нее можно было видеть ток темной крови и пульсацию внутренних органов. А еще их зубы были острыми – очень острыми, как бритва, как хорошо заточенный нож, как край белого листа. Они требовали платы за переправу – и она отдала ее им. Там же она лишилась части елочных шариков? Или это было раньше, на болотах? И где она потеряла свой варган?
– Я ценю то, что вы сделали для меня. – Теперь голос Эдгара звучал ровно, спокойно, как будто, благодаря Марину, он уцепился за иллюзию нормальности, которой уже и не пахло в этом месте, под взглядом множества глаз.
– Наш путь вместе… И то, что вы сделали для меня… В Дальнем лесу.
Дальний лес. Темные громады деревьев – хвойных, потому что только из них состоял Дальний лес. Они прошли поля светлячков, чтобы попасть в него. Каждый светлячок был маленьким, хрупким, дрожащим сердцем. Ни она, ни Эдгар не знали, кому принадлежат эти сердца. Они не знали, причиняют ли кому-то вред, ненароком давя их ногами. Светлячки были повсюду – дрожащие, светящиеся, зеленые, живые. Не раздавить ни одного было невозможно. Они с Эдгаром шли очень осторожно, держась друг за друга, ставя ноги плавно, будто учась быть призраками… Но все равно давили светлячков – раз за разом, не зная последствий, не умея их избежать.
– Светлячки, – пробормотала она машинально и заметила, что Провидица опустилась еще ниже – теперь она нависала прямо над ними. Марина увидела короткое и толстое жало, растущее из низа ее брюшка.
– Да, – лезвие у ее шеи растерянно дрогнуло. – Светлячки… Я тоже их помню.
Провидица гневно зашипела.
– Светлячки – как случайные люди, которых мы встречаем, верно? – Эдгар По сглотнул. – Мы не знаем, никогда не знаем, как отразится на них наша встреча. Кого мы ненароком возвысим, кого минуем без следа, а кого – раздавим.
Там, в Дальнем лесу, она наступила на светлячка, на которого наступать не следовало. Как звали того светлячка?
– Эдгар. – Голос дрожал, и его имя на вкус было сухим и непривычным. – Пожалуйста… Отпустите меня.
Если все это сон, она проснется или умрет в этом сне?
Это не был сон. Теперь она знала это точно, наверняка. Это никогда не был сон – с самого начала.
– Я не могу. – Холодный нож сильнее прижался к ее коже, как озябший зверь. – Не могу отпустить вас. Зачем вы зовете меня «Эдгар»? Я – даже не он…
Он плакал.
– Я – никто… Я – ничто… Я – просто порождение чужого больного ума… Чья-то темная фантазия… Обреченная блуждать в этом бесцветном, черном мире… У меня ничего нет, кроме его формы, его памяти…
Дальний лес – бесчисленные домики на деревьях. Крыши из мха, купели с прозрачной водой, темные мерцающие листья ночных бражников. Неяркий свет в глиняных плошках. Цветы, плывущие по воде. Эта же вода – еще и жидкое пламя, в котором корчились и горели обрывки исписанных листов. Это горели дневники – бесчисленное количество дневников, и потерянные веселые и свободные дети, живущие в домиках на деревьях, скакали вокруг, крича… Что именно они кричали? Она не могла вспомнить.
Они ели жареную свинину – или что-то, очень похожее на свинину, – с кардамоном, корицей и красным перцем. Она помнила вкус специй до мелочей, но не могла вспомнить, почему точно знала: Анны нет среди этих детей, но Вирджиния может быть одной из них.
Дети хотели платы, и их заворожили звуки, которые один из них сумел извлечь из варгана – у Марины так ничего и не вышло.
Она всего один раз дернула за язычок у самых губ, и рот наполнился солью и медью, и было больно передним зубам, но из этой боли не родилось ни звука…
Тогда она отдала им варган? Ради чужой истории?
– Но вы не должны были помогать мне, – прошептал Эдгар, как будто отвечая на ее мысли. Или она говорила вслух? – Так вы только утвердились! Вы понимаете? Вы укрепились, ваша история проросла, а моя…
– Положи нож, ты, тень. – Теперь Провидица была прямо над ними, и кристалл на ее лбу сиял так, что было больно глазам. – Или она придет сюда… И, о поверь, ты не захочешь с ней встретиться.
– Я хочу с ней встретиться! – страстно вскричал он. – О, я понял это место… Понял его наконец. – Он расхохотался и встряхнул Марину. Она почувствовала, как по шее щекотно проползла капелька крови. – А вы, Марина? А вы? Вы ведь тоже уже все поняли?
– Довольно! – Провидица скользнула вперед и вниз очень быстро, быстрее, чем мог взгляд. Тонкие, черные, острые ноги обхватили Марину и ударили Эдгара с двух сторон – в бока, руки, плечи. Нож со звоном покатился по полу, и его подхватила похожая на ложку кошка, выгибающая спину, и унесла куда-то в один из самых темных углов.
Марина упала на пол и, лежа и чувствуя, как гулкая пустота от удара затихает в животе, смотрела, как Провидица хватает Эдгара. Серебряная нить подтянула ее выше, ноги работали споро – быстро, но без суеты. Теперь кристалл во лбу светил слабо, еле тлел, как умирающий костер, и глаза Провидицы снова стали спокойными, отстраненными, сытыми, как у сидящего перед очагом кота. Она аккуратно запеленала Эдгара в серебристую клейкую нить. Казалось, она сделала всего два или три широких, размашистых движений десятками своих ног. Марина вдруг увидела, что каждая из этих лохматых паучьих ног – еще и изящная бледная женская кисть с длинными пальцами, унизанными перстнями с разноцветными сверкающими камнями. Всего несколько движений уже превратили Эдгара в плотный серебристый кокон, под которым не было видно ничего. Провидица не тронула его лицо, но Эдгар не издавал ни звука. Его взгляд стал отстраненным, спокойным, почти счастливым – таким Марина его еще не видела. Его темные волосы тихонько двигались, как будто их ерошил приятный морской ветерок – теплый, как на курорте, куда они с Аней ездили каждый год с тех пор, как ей исполнилось…
– Что с ним? – Она приподнялась на локте, коснулась шеи. Марина была абсолютно уверена, что нож Эдгара ранил ее, и достаточно глубоко. Она помнила, как стекала по коже капелька крови… Но пальцы оказались чистыми, а шея – сухой.