– Я… Кажется, с полчаса. А вы?
От простого вопроса его лицо вдруг исказилось, и у рта пролегла еще более горестная складка:
– Я… Не уверен. Не уверен, что помню. – Он сощурился, явно изо всех сил пытаясь вспомнить – и терпя неудачу. – Должно быть, с самого начала.
– С самого начала? – Она запнулась, тряхнула головой, надеясь, что это поможет ей собраться. Туман наползал, музыка звучала все вкрадчивее, и Марина почувствовала, что ее клонит в сон. Что будет, если она уснет в этом сне? Она ощутила в горле комок подступающей паники и торопливо заговорила: – Послушайте, я ищу девушку шестнадцати лет, темноволосую, Аню… Анну. Я легла под кровать… Господи. – Она потерла виски, прерывисто вздохнула. – Я понимаю, как это звучит, но я легла под кровать, как она, и вот… Я здесь. Мне нужно найти ее. Вы знаете, где она?
Некоторое время он молчал, размышляя. Его лицо оставалось спокойным на протяжении всего ее сбивчивого, безумного монолога, но она успела заметить – или ей показалось, что успела, – как на самом дне его глубоких грустных глаз вспыхнул огонек при звуке имени Анны. В этот миг он тут же прикрыл глаза, как будто гася этот огонек ресницами, и вот бледное лицо снова стало спокойным – как лесное озерцо, по которому прошла секундная рябь.
– Я не знаю, где она, но… Я полагаю, если вы должны разыскать ее, то так и будет. Видите ли, здесь происходит только то, что должно случиться. Ни больше ни меньше. Если Анна захочет, чтобы вы ее нашли… Вы ее найдете. Мне хочется верить, что так все работает здесь…
– Здесь – где? – Она обещала себе не перебивать его, но не выдержала. – Где мы? Что это за место?
Он вдруг заметно оживился и рассеянно погладил туман, льнущий к его ногам.
– О, как славно, как любезно, что вы об этом спросили. Видите ли, здесь бывает не с кем поговорить, а у меня сложилась своя любопытная гипотеза по поводу этого места.
Он легонько толкнул ногой туман, дружески, как заигравшегося пса, и тот послушно поплыл прочь, унося с собой музыку и навеваемую ею сонливость. Марина ощутила, как силы возвращаются к ней, и приободрилась.
– И какая?
– Я полагаю, что это загробный мир, – охотно пояснил незнакомец.
Вдруг стало холодно. Марина нервно дернула плечом, крепко обхватила себя руками. Теплее не стало.
– Что?
Незнакомец задумчиво посмотрел наверх, прищурился, рассматривая лунные кратеры или что-то другое, видимое только ему.
– Да, знаю, звучит странно… Но как еще все это объяснить? Мы оба, как я понял по вашему рассказу, оказались здесь ни с того ни с сего. Все здесь напоминает не что иное, как странный сон, навеянный незвучным пением призрачных женщин, похожих на фей, похожих… – Он осекся и потряс головой, словно прогоняя наваждение. – Прошу меня простить. Так вот, все это похоже на сон. Глубокий сон, живущий по собственным законам, с легкостью отрицающий известные нам… Но, поверьте, я уже много раз пробовал проснуться. Отсюда, из этой страны сна, нет пробуждения. Что же, кроме смерти, мы можем предположить?
– Кроличью нору, – пробормотала Марина, почувствовав, что язык цепенеет. Незнакомец посмотрел на нее с неожиданным интересом.
– Кроличья нора? Это красиво. Что вы имеете в виду?
Марина собиралась ответить, поборов вспышку секундного удивления – в конце концов, персонажи этого сна не обязаны быть начитанными людьми, – когда за их спинами вдруг раздался долгий протяжный вой. Бледное лицо незнакомца стало еще бледнее, и он резко отвел взгляд.
– Мне пора идти. Советую и вам последовать моему примеру. Они скоро будут здесь.
– Они?
– Да. Псы господни, я полагаю… Волки, рыщущие во мраке этой вечной ночи… Как правило, они гонят оленя, но я не стал бы проверять, заинтересует ли их иная добыча.
– Э… Понятно. – Марина постаралась как можно незаметнее подтянуть пижамные штаны. – Тогда пойдемте. – Сон ли, не сон – вой звучал достаточно недружелюбно, и встречаться с «псами господними» не хотелось. – Я же могу пойти с вами?
– Разумеется. – Незнакомец слегка поклонился и кивнул в сторону, противоположную той, откуда явилась Марина. – Я собирался идти туда, к морю. Сегодня у берега – Ночь матерей, и я подумал, что могу найти там то, что ищу. Возможно, там и вы тоже найдете, что ищете.
Марина последовала за незнакомцем, чувствуя, как босые ноги, утопающие во мху, мерзнут все сильнее. Воздух в лесу по-прежнему был спокоен, поэтому казалось, что холод приносит с собой низкий вой, который монотонно плыл и плыл среди спиралей деревьев. С каждым новым звуком Марина чувствовала, как холодеет живот и привстают тонкие волоски на шее и руках. Она плюнула на то, чтобы убеждать себя, что во сне бояться нечего. Блуждать так блуждать, бояться так бояться, если это даст хоть какую-то надежду на возвращение Ани домой. Несколько раз она прокрутила эту мысль в голове. Если это сон – бояться нечего, стоит потерпеть, особенно если это поможет найти Аню. Но как сон может помочь ее найти? И, если не может, не стоит ли остановиться, лечь на мох и дождаться обладателей протяжных звериных голосов, чтобы вернуться домой? По опыту Марина знала: со смертью во сне сон всегда заканчивается.
Вот только – как и положено во сне – она уже не была так уверена, что это сон. И еще – как и положено во сне – не была уверена, что хочет обратно, а главное, что, если и хотела бы, – это самое обратно для нее все еще существует.
Мысли медленно плыли в голове по спирали, дробились маленькими кусочками из калейдоскопа…
Провожатый Марины шел молча, и даже его спина казалась серьезной, сосредоточенной. Он выглядел глубоко погруженным в собственные мысли, и все же, спустя, наверное, полчаса пути через лес, Марина решилась прервать молчание:
– Простите, вы не знаете… Там, у моря, одежду можно найти?
Он вздрогнул, как от удара, остановился как вкопанный, медленно обернулся, а потом вдруг рассмеялся с выражением облегчения на лице.
– Ах, это вы… Простите. Представьте, забыл, что вы тоже здесь. Привык, что я здесь один.
– Один?.. – Марина запнулась, нервно потерла ладони одну о другую. – Подождите, в смысле, вообще один? Тут, кроме нас, никого?..
– О нет. – Он качнул головой. – Страна сна густо населена… Скоро вы сами убедитесь. Но я предпочитаю одиночество. Моя жизнь здесь – если это можно назвать жизнью – проходит в ожидании, а ждать лучше всего одному.
Продолжая говорить, они снова пошли в глубь леса, но Марина заметила, что в закрученных ветвях начинают появляться просветы – теплые, рыжевато-кирпичные, как свет от живого огня.
– Вы спрашивали про одежду, думаю, можно будет попробовать найти что-то для вас. Думаю, там же вы узнаете, куда двигаться дальше. Многие приходят на Ночь матерей. Берег не бывает пустым – никогда.
– «Никогда»?.. То есть… Вы здесь давно, так?
Провожатый пожал плечами:
– Время здесь текуче. Я не знаю, что означает ваше «давно», как и не знаю, что это значит здесь. Для меня слово «давно» давно потеряло смысл. – Он негромко рассмеялся. – Хотя вначале я вел счет времени. Сразу после того, как… – Он запнулся и умолк.
– После того как… – осторожно подсказала Марина, и он вознаградил ее взглядом, полным возмущения. Она вдруг почувствовала себя так, как будто, сама того не зная, допустила чудовищную бестактность.
– После того как умер, разумеется, – пробормотал он. – Иначе с чего бы я счел это место загробным миром? Я помню, как умер, совершенно отчетливо. Помню эти отвратительные беленые стены в больнице Балтимора, потек на стене. – Он замедлил шаг, чтобы смахнуть с манжеты крохотного зеленого светлячка.
Да, светлячка. Марина наконец вспомнила. Зеленые светящиеся червячки, как те, каких Аня ребенком ловила на даче, на которую они ездили несколько лет подряд.
– …Помню поджатые губы сестры милосердия, склонившейся надо мной… Помню, как кто-то, чьего лица я не видел, спрашивает: «Кто такой Рейнольдс? Кто такой Рейнольдс?» Помню, как вспоминаю Вирджинию, точнее… Стараюсь вспоминать. Этот голос, и этот потек на стене, знаете… Они сбивали с толку. Очертаниями этот потек напоминал какую-то птицу, и я все смотрел на него и думал: вот так это и случится? В этой дыре, с мыслями о том, что пятно на стене похоже на птицу?.. И я пытался думать о Вирджинии, чтобы во всем этом появилось хоть что-то прекрасное, что-то высокое, но я не мог, а потом… Темнота. Мрак. Он наползал из углов, со всех сторон, он был все ближе и ближе, и я ничего не мог сделать, и я… И я появился здесь.
Мох, казалось, стал более влажным, зачавкал под ногами, но зато начал теплеть. Заунывный вой за спиной наконец стих.
– Мне… Жаль, – неловко пробормотала Марина. Она понятия не имела, что еще можно сказать в ответ на такое. – А кто такой Рейнольдс? – робко спросила она, чтобы хоть что-то добавить.
Шедший рядом с ней только вздохнул:
– Увы… Я пытался вспомнить тогда, пытался сейчас… Не помню.
Лес закончился резко, миновав положенную любому порядочному лесу стадию подлеска. Без единого перехода он прервался, и, сделав еще шаг в чащу, Марина вдруг сразу оказалась на морском берегу.
Берег был покрыт крупной галькой одинакового размера, серой, формой напоминающей яйца. Марина сделала неуверенный шаг вперед и поняла, что по большей части это они и есть. Сразу несколько камушков неподалеку треснули, и что-то маленькое и влажное закопошилось внутри скорлупок, освобождаясь от плена. От следующего шага ничего не случилось: как будто теперь пляж был предупрежден о вторжении. Теперь яйца-камни были спокойны. От тех, что треснули, торопливо двинулись в сторону моря крохотные черепашата.
Они не успели проползти и пары метров, хотя двигались удивительно быстро для существ, только что появившихся на свет. Сверху, как по команде, спланировали крупные черные птицы, подхватили черепашат и унесли.
– Не расстраивайтесь, – сказал спутник, перехватив ее взгляд, – что они не доползли до воды. Они никогда не доползают.
Волны бились о берег, шуршали галькой где-то в отдалении. В темноте угадывалась близость моря, но, казалось, идти до кромки воды еще сотни метров. Марина сделала еще шаг и вдруг различила костры на берегу – десятки костров – и удивилась, что не увидела их сразу. Именно костры посылали теплые блики в чащу, и рядом с ними виднелись смутные фигуры разных размеров и форм. Подул ветер, пахнущий водорослями и солью, и донес звуки музыки. Кто-то играл на струнном инструменте, не знакомом Марине. На гитару было не похоже.