Переводчики выражают глубокую признательность Наталье Евгеньевне Марковой за помощь в переводе этого раздела.
1. Систематизирующаяся система
I. Семиология и семиотики
I. 1. Заявленная Пирсом в последние десятилетия прошлого века, постулированная Соссюром в начале нашего, а еще до того предугаданная Локком[416], семиология ныне предстает не только как развивающаяся дисциплина, но как дисциплина самоопределяющаяся, все еще ищущая собственный предмет и выясняющая самостоятельность собственных методов. И позволительно задаться вопросом, а не следует ли ее рассматривать как некую междисциплинарную науку, в которой все феномены культуры изучаются под «назойливым» знаком коммуникации, для чего подбирается наиболее пригодный инструментарий для каждого сектора, способный выявить коммуникативную природу изучаемого явления.
I. 2. Начнем с того, что само название дисциплины является темой дискуссий Семиотика или семиология? О семиологии говорят, имея в виду определение, данное Соссюром[417], а о семиотике, когда на ум приходят Пирс и Моррис[418]. И еще о семиологии можно говорить в тех случаях, когда речь идет о дисциплине общего порядка, которая изучает знаки вообще, включая и лингвистические. Однако Барт перевернул соссюровское определение, трактуя семиологию как некую транслингвистику, которая изучает все знаковые системы как сводимые к законам языка[419]. В связи с чем считается, что тот, кто стремится изучать знаковые системы независимо от лингвистики (как мы в этой книге), должен называться семиотиком[420]. И термин «семиотика» сегодня предпочитают американские и советские исследователи (и вообще ему отдают предпочтение в славянских странах). С другой стороны, бартовское толкование не мешает нам вернуться к Соссюру, восстановив первоначальный смысл термина.
В этой книге мы использовали слово «семиология», ну нас есть основания продолжать употреблять именно его. В такой стране, как наша, в которой одна часть населения называет обедом то, что другая часть называет ужином, и одни называют вторым завтраком то, что другие именуют обедом, вопрос, в конечном счете, упирается в то, в котором часу явится гость, приглашенный «к обеду».
А потому – и да будет ясно, чем мы руководствуемся или какая конвенция обуславливает наш дискурс, – мы будем именовать «семиологией» общую теорию исследования феноменов коммуникации, рассматриваемых как построение сообщений на основе конвенциональных кодов, или знаковых систем, и мы будем именовать «семиотиками» отдельные системы знаков в той мере, в какой они отдельны и, стало быть, формализованы (выделены в качестве таковых или поддаются формализации, внезапно проявляясь там, где о кодах и не помышляли). В иных случаях придется признать, что семиология выявляет не подлинные «семиотики», но репертуары символов (некоторые называют их semie), которые, не попадая под разряд семиотик, все же должны по способу функционирования приписываться к тем или иным базовым семиотикам.
I. 3. Как видим, здесь предлагается эмпирическая, а не систематическая дефиниция. Мы склонны были бы принять (хотя бы для целей каталогизации, которую мы предлагаем в главе 2 настоящего раздела) классификацию, разрабатывавшуюся Ельмслевым уже начиная с 1943 г.[421]
По Ельмслеву, кроме естественных языков следовало бы выделять другие знаковые системы, позже переводимые в систему естественного языка, они-то и составили бы семиотики. Семиотики подразделялись бы на денотативные и коннотативные. Денотативными притом будут семиотики, в которых порознь ни план содержания, ни план выражения не составляют семиотики. Между тем коннотативная семиотика в качестве плана выражения (согласно схеме, предложенной в а. 2.1.8) имеет денотативную семиотику.
Затем семиотики можно было бы подразделить на научные и ненаучные.
Семиология предстала бы тогда метасемиотикой, имеющей своим предметом ненаучную семиотику. Изучение специальной семиологической терминологии сделалось бы задачей метасемиологии. Ельмслев даже предлагает некую коннотативную метасемиотику, которая имела бы своим объектом коннотативные семиотики. Но эта классификация оставляет многие вопросы нерешенными. Например, имеются такие системы, как игры, которые служат моделями для научных семиотик, но Ельмслев предпочитает не называть их семиотиками. Также можно задаваться вопросом, почему общая семиология не должна изучать все семиотики, включая научные (как она в значительной степени и поступает) и коннотативные.
Наконец, Ельмслев полагает, что к коннотативным семиотикам относятся и «коннотационные» – connotatori (тоны, регистры, жесты и т. д.), которые потом рассматривает как имеющие отношение не к форме плана выражения, а к его субстанции и которые традиционно не подпадают под ведение семиологии, поскольку изучением этих материальных явлений занимается метасемиология. Таким образом, метасемиология с одной стороны, выступает как металингвистическая формализация инструментария общесемиологических исследований (соотносясь в этом смысле с characteristica universalis, о которой речь ниже), а с другой – сближается с дисциплиной, которая во времена Ельмслева еще не сложилась, а именно с паралингвистикой и ее относительно независимыми ответвлениями кинезикой и проссемикой (см. гл. 2). Кроме того, предмет метасемиологии как исследования субстанции и экстралингвистических феноменов частично включает в себя изучение языковых универсалий и психолингвистику, при этом некоторые аспекты (например, коннотационные), изучаемые паралингвистикой и психолингвистикой, должны были рассматриваться как метасемиологией, так и коннотативной метасемиотикой. Наконец, Ельмслев полагает, что частью коннотативной метасемиотики являются исследования тех экстралингвистических реалий (социологических, психологических, религиозных и т. д.), которые не поддаются анализу семиологии как науки о денотативных семиотиках. Между тем сегодня семантические исследования, которые, по Ельмслеву, должны были быть частью денотативной семиотики, организуют в систему те единицы значения, которыми как раз и являются психологические, социальные и религиозные факты (как мы увидим позже, это подтверждается исследованиями моделирующих систем, культурной типологии или семантических полей в отдельных обществах).
I. 4. Эти замечания не имеют целью выхолостить исторический смысл и оперативный характер ельмслевской систематизации, имеющей принципиальное значение. Ельмслев был тем, кто, после Соссюра, отдал себе отчет в том, что «не сыскать такой не-семиотики, которая не была бы частью какой-либо семиотики, и в конечном счете нет такого объекта, который не попадал бы в поле зрения лингвистической теории» (мы бы сказали семиологической); и стало быть, «лингвистическая теория по своей внутренней необходимости не только констатирует наличие языковой системы с ее схемой и узусом, всеобщими и индивидуальными свойствами, но также видит через язык человека и человеческое сообщество, а равно всю сферу человеческого познания». И именно Ельмслев является тем, кто, как замечает Липски, привлек внимание лингвистов и общей семиологии к проблеме существования и обнаружения смыслоразличителей на уровне плана содержания (с чем и связана семиологическая проблема коннотативных кодов, которую нам уже неоднократно доводилось рассматривать). Впрочем, сам Липски отмечает, что разведение плана выражения и плана содержания, непрерывно воспроизводящееся в ходе семиотического коннотирования, пока что прояснило далеко не все вопросы (почему он приходит к выводу, что пока еще «план содержания – это скорее область континуального, нежели дискретного»)[422].
А потому остановимся на том, что на нынешнем этапе семиологических исследований оказывается весьма затруднительным окончательно очертить их границы, построив строгую иерархию семиотик и метасемиотик[423] и во второй главе данного раздела, не плодя лишних схем, мы представим всего лишь некий эмпирический перечень наиболее острых проблем. И в этом смысле обобщающая гипотеза Ельмслева служит нам стимулом в деле теоретической систематизации этих проблем[424].
II. По поводу возможной каталогизации
II. 1. Попытаемся дать сводную картину всех когда-либо описанных учеными семиотик. Актуальное состояние вопроса не позволяет дать строгую сисхематизацию, ограничивая наши возможности катологизацией, не носящей исчерпывающего характера. В библиографических сносках приводятся примеры упоминаемых исследований и указываются источники. Вместе с тем приведение полной библиографии представляется затруднительным, и мы предпочитаем отослать читателя к библиографическим бюллетеням, которые выпускаются достаточно часто, освещая положение дел в данной сфере[425].
II. 2. В нижеследующем перечне размеры параграфов необязательно отвечают важности рассматриваемого раздела. Мы уделяем большее внимание наименее изученным разделам, опускаем библиографические сведения для тех разделов, о которых говорилось в другой части книги; в случае признанных семиотик, таких как естественные языки, мы ограничиваемся простым упоминанием.
Разумеется, во многих случаях все еще неясно, имеем ли мы дело с уже сложившимися семиотиками или же еще не окончательно сформировавшимися (semie). В каждом разделе мы выделяем коды, субкоды, лексикоды и просто репертуары[426].
При нынешнем состоянии дел приходится включать в каталог некоторые рубрики, которые не вполне отвечают критериям строгой классификации: так, мы даем рубрику «семантика», в то время как любая из семиотик должна выявлять свой собственный семантический уровень, но нельзя не поместить в отдельную рубрику ряд самостоятельных исследований по семантике, послуживших фундаментом для дальнейших семантических разработок[427].