— Очень трогательные отношения, — проворчал Томми.
Хэл подозвал официанта и расплатился с ним.
У выхода Хэла проводил подобострастным поклоном здоровенный и неуклюжий швейцар-вышибала.
Глава двадцать четвертая
Вчетвером они вышли па улицу, перешли на другую сторону и прошли мимо ряда магазинов для туристов. В витринах виднелись разные спортивные и рыболовные принадлежности, резиновые ласты и очки для подводного плавания. В одном магазине продавали специально только пляжную одежду, купальные костюмы, трусики. Ткани были разрисованы на местные, гавайские, мотивы. Еще один магазин был предназначен исключительно для женщин; в нем продавали легкую верхнюю одежду, тоже с отпечатком гавайских мод, красок и вкусов. Был здесь и ювелирный магазин, в витринах которого было выставлено множество небольших фигурок, вырезанных из китайского гагата. Позади непрерывной цепи магазинов находился известный на весь мир театр «Уайкики», внутри которого росли пальмы, но сейчас он был накрыт. Время приближалось к полуночи, поэтому почти все закрывалось, и даже улицы понемногу начали принимать свой ночной полупустынный вид. Воздух стал прохладнее, дул легкий ветерок с моря, по небосводу, где-то высоко-высоко в восточном направлении, медленно плыли облачка, закрывавшие собой ткань из ярких звезд. Мягко шуршали покачиваемые ветерком огромные листья тянувшихся вдоль тротуаров пальм.
Пройдя огромный белый корпус театра «Уайкики», Хэл повернул в сторону от пляжа — в одну из узких боковых улиц, заросшую невидимой в темноте, шуршащей тропической растительностью.
— Очаровательное место, но правда ли? — сказал Хэл. — Очень уютное.
— О, да, — согласился с ним Томми, — просто прелестное.
Хэл и Маггио шли впереди. Рослому Хэлу приходилось нагибаться чуть ли не до пояса, когда он говорил что-нибудь коротышке Анджелло.
— Я рад, что ты идешь с нами, — прошептал Томми Прюитту.
— Анджелло много рассказывал мне о домике Хэла, я хочу посмотреть его.
— А-а, — разочарованно произнес Томми.
Прю прислушался к негромкому говору впереди идущих.
— Где ты так долго пропадал, маленький звереныш? — спросил Хэл у Анджелло. — Ты не представляешь, как мне хотелось видеть тебя. Я никогда не знаю, в какое время ты появишься, мне остается только надеяться и ждать. А вызвать тебя опасно, да я и не знаю, в какой части ты служишь. Иногда мне кажется, что ты приходишь ко мне только тогда, когда тебе нужны деньги.
— Я весь месяц был во внеочередных нарядах, — солгал Маггио. — Никак не мог вырваться в город, можешь спросить у Прюитта.
— Правду он говорит, Прю? — спросил Хэл громко.
— Правда, правда, — ответил Прю. — Он в черном списке.
— Вы вруны оба, — шаловливо заметил Хэл. — Один врет, а другой вежливо поддерживает его.
— Э, брось, — сказал Маггио. — Хорошо еще, что в эту получку у меня нет денег, а то я напился бы и опять получил бы наряд вне очереди.
— Получается, что в дни, близкие к получке, ты всегда находишься в наряде?
— Да, — решительно сказал Маггио, — получается, что я всегда напиваюсь в получку, а потом получаю внеочередные наряды па две-три недели. Я всегда даю себе слово не пить, но каждую получку напиваюсь. Только вот сегодня у меня не оказалось денег. Я не приезжаю в дни получки не потому, что у меня есть деньги, а потому, что, получив их, всегда напиваюсь. А за этим обычно следует наряд вне очереди. Понимаешь?
Хэл рассмеялся.
— Это звучит довольно убедительно, — весело произнес он.
«Интересно, — подумал Прю, — всегда Анджелло так запутывает его?»
— Боже мой! — неожиданно сказал Томми. — Я бы не вынес этого, быть солдатом. Я бы покончил с собой. Честное слово, покончил бы.
— И я тоже, — согласился с ним Хэл. — Это потому, что мы более интеллигентны, более восприимчивы.
— Да, наверное, дело в этом, — согласился Томми.
— Вот мы и пришли, — объявил Хэл.
Он провел их вокруг молоденькой индийской смоковницы. В темноте Прю споткнулся, зацепившись за торчащие над поверхностью земли толстые корни этого дерева.
— Осторожнее, не упадите, — произнес Хэл.
Они оказались с боковой стороны двухэтажного каркасного домика, выкрашенного в белый цвет. На первый этаж дома вела небольшая, в несколько ступенек, открытая лестница, опиравшаяся на белые столбики.
— Будьте как дома, друзья, — сказал Хэл, открыв входную дверь и проведя их в небольшую прихожую. — Я пойду разденусь. Вы, если хотите, можете тоже раздеться.
— Правда неплохой домик? — спросил Маггио, обращаясь к Прю. — Ты бы не против иметь такой домик здесь, а? Как, Прю? Ты вообрази себе, что живешь в таком домике, а? Неплохо, черт возьми!
Оба они стояли у входа в прихожую и с интересом осматривали все вокруг себя. В доме, по-видимому, поддерживалась идеальная чистота и порядок.
— Нет, не могу, — задумчиво сказал Прю. — Не могу вообразить себе этого.
— Знаешь, почему я хожу сюда, Прю, — сказал Маггио. — Отчасти потому, что в этих проклятых бетонных казармах можно совсем забыть, что в мире существуют такие хорошие и уютные уголки.
Томми провел их в гостиную и уселся в одно из больших светло-желтых, обитых кожей кресел.
— Я сейчас вернусь, только сбегаю в туалет, и мы выпьем, — бросил Маггио.
Прю видел, как Анджелло юркнул в ту же дверь, за которой исчез Хэл. За дверью была небольшая комната, налево от нее ванная, а в конце — вход в спальню. Прю осматривал гостиную.
Недалеко от входа, с левой стороны, располагалась несколько возвышенная площадка, огороженная металлическими хромированными поручнями. На площадке стоял небольшой обеденный столик. Дверь с другой стороны площадки вела в кухню. В противоположной стороне комнаты была большая, застекленная от пола до потолка полукруглая ниша. Шторы на окнах были наполовину приподняты. В середине ниши, у стены, стояла радиола с двумя шкафчиками по бокам для храпения пластинок. У стены справа — большой книжный шкаф с тесными рядами книг на полках. Рядом с ним — хороший письменный стол. Прю обошел вокруг всей комнаты, всматриваясь в каждый предмет и усиленно пытаясь придумать, о чем бы заговорить с Томми.
— У вас есть что-нибудь опубликованное? — спросил он наконец.
— Конечно, — чопорно ответил Томми. — Несколько недель назад опубликован мой рассказ в «Коллиерсе».
— А что это за рассказ? — поинтересовался Прю, рассматривая пластинки. Он заметил, что здесь были главным образом записи классической музыки.
— Любовная история, — ответил Томми.
Прю посмотрел на пего. Томми хихикнул.
— Это история о талантливой юной актрисе и богатом молодом режиссере с Бродвея. Он женился на ней и сделал ее звездой.
— Я не люблю такие рассказы, — сказал Прю, продолжая рассматривать пластинки.
— Я тоже не люблю, — снова хихикнул Томми.
— Тогда зачем же писать их? — спросил Прю.
— Потому что народ любит читать их и платит за них деньги.
— Но ведь эти рассказы не имеют ничего общего с действительностью, — сказал Прю. — В жизни такого не бывает.
— Конечно, не бывает, — согласился Томми. — Но именно поэтому народ и любит их. Народу надо давать то, что он хочет.
— А я не очень верю, что народ хочет читать такие истории.
— А кто ты такой, чтобы судить об этом? — рассмеялся Томми. — Ты что, социолог?
— Нет. Я такой же, как большинство людей. Я, конечно, плохо знаю литературу, но читать такие истории не люблю.
— Их любят но мужчины, а женщины, — сказал Томми.
— Не знаю, — сказал Прю. — Я не уверен в этом.
— Ох уж эти высоконравственные женщины с их взглядами па мораль, — сказал Томми. — Если они не изменят своих привычек, то в один прекрасный день окажутся вовсе без мужчин.
— А-а, понимаю, — нараспев произнес Прю. — Ты хочешь сказать, что своим поведением они добьются того, что все мужчины станут гомосексуалистами.
Прю подошел к письменному столу.
— О чем разговор? — спросил появившийся в комнате Маггио.
Он подошел к Прю, все еще стоявшему у письменного стола. Вслед за Маггио в комнату вошел Хэл.
— Мы говорим о том, почему мужчины становятся гомосексуалистами, — сказал Прю.
— Да? — произнес Хэл со слащавой улыбкой. — А вы знаете, некоторые люди рождаются такими.
Прю покачал головой.
— Слишком много уродливого и ненормального в жизни мне пришлось видеть, начиная от Таймс-сквер в Нью-Йорке и кончая Сан-Франциско, чтобы поверить в то, что это врожденное.
— Уж больно ты стараешься показать, что прошел через огонь и воду, — сказал Хэл раздраженно. — Ты не понимаешь, что быть человеком третьего пола, вот как мы, — это, может быть, трагедия. И эта трагедия достойна уважения.
— Какая же это трагедия и какое может быть уважение, когда у вас отношения основаны па обмане и надувательстве?!
Хэл приподнял брови и уставился на Прю.
— Знаешь, — обратился он к Анджелло, — твой друг просто раздражает меня.
На лице Прю появилась напряженная улыбка. Оп всегда так улыбался, когда слышал от кого-нибудь резкие слова.
— Как я понимаю, — сказал он, — ты стремишься видеть все таким, как тебе хочется, а не таким, как оно есть в действительности. Совсем как в рассказе у Томми о молодом режиссере с Бродвея.
— Знаешь, у тебя, я вижу, пет никакого воображения, — заметил Хэл. — Ты, оказывается, скучнейший тупица.
— Полагаю, что так оно и есть, — согласился Прю, улыбаясь. — В период между бродяжничеством и службой в армии из меня выбили всякую способность воображать.
— А где же шампанское, Хэл? — спросил Анджелло. — Где же оно? Давай-ка, давай открывай. До смерти хочется выпить.
— Минутку, мой мальчик, сейчас будет, — ласково обратился Хэл к Анджелло. — Когда-нибудь, — продолжал он, обращаясь к Прю, — ты убедишься, что воображение — вещь необходимая. Без воображения не проживешь.
— Не обращай на него внимания, Хэл, — попытался успокоить его Маггио. — Прю просто не в настроении. Дай ему выпить, и все будет в порядке.