Поскольку у Прю не было ни цента, Альма давала ему деньги для оплаты такси при поездках из Скофилда. Она дала ему ключ от квартиры, и он начал приезжать к ней регулярно, в конце каждой недели. Если Прю не назначали в наряд, он уезжал в субботу утром, сразу же после осмотра, не дожидаясь обеда.
Прю с удовольствием открывал дверь своим ключом и, как только входил в дом, сразу же чувствовал какое-то облегчение и обо всем забывал.
Если Альма работала — а по субботам почти всегда так и было, — Прю шел на кухню, доставал из холодильника лед и готовил себе крепкий коктейль, пользуясь бутылками, стоявшими в комбинированном баре-радиоприемннке в столовой. Иногда это был джин и имбирный лимонад, иногда шотландское виски, иногда обычное виски с содовой. Он выбирал то, что ему нравилось. После этого Прю снимал с себя одежду, надевал шорты, брал какую-нибудь книгу из книжного шкафа и выходил на террасу. Ему очень нравилось лежать в шезлонге и потягивать коктейль. Чтением книг Прю себя особенно не утруждал. Чаще он просто любовался открывающейся с террасы панорамой и с удовольствием ощущал, как медленно пьянеет. Выпив порцию коктейля, Прю вставал и, шлепая босыми ногами по раскинутой на террасе мягкой японской циновке, снова шел в столовую, к бару, готовил себе вторую порцию коктейля и опять шел с ним на террасу. Все неприятное, что Прю испытывал в течение недели в роте, вылетало из головы, и, когда Альма около двух часов ночи возвращалась с работы, он чувствовал себя превосходно.
Изредка по субботам Альма была дома и ждала, когда он приедет. Но ему больше правилось приезжать, когда ее не было дома, когда он сам, своим ключом, открывал дверь и ходил по квартире в полнейшей тишине. Ничто не могло заменить ему этого приятного чувства: открывая квартиру своим ключом, он входил как будто в свой дом. До этого он никогда не имел ключа от квартиры.
В этом районе солдат обычно не было видно. А в центре города по субботам и воскресеньям они бродили целыми толпами. И потому, что их не было, Прю еще больше нравилось бывать здесь.
Он не переставал удивляться, как вообще Альма попала в этот район. Разумеется, никто из соседей не знал, где она работает. Альма, Жоржетта и Прю (Жоржетта, если она даже и имела любовников, никогда не приводила их к себе на квартиру) часто сиживали втроем, болтали и смеялись. Их забавляло, что они находятся, живут именно здесь, в этом районе, в этом домике.
Девушки платили за квартиру, должно быть, не мало. Альма никогда не говорила Прю, сколько именно, но он вполне представлял себе, что плата должна быть высокой. Альма подтвердила как-то, что квартира действительно дорогая, но заметила при этом, что это единственная роскошь, на которую она не жалеет своих сбережений. Ну что ж, если она может позволить себе эту роскошь — пусть платит. Альма устроилась в этом домике благодаря миссис Кайпфер. У миссис Кайпфер много друзей и различных связей и Гонолулу. А Альма, то бишь Лорен, была ее любимицей. Альма запросто могла в любое время попросить миссис Кайпфер отпустить ее на денек-другой, и та отпускала, потому что не хотела, чтобы ее прима выглядела на работе измученной и истощенной. Когда Альма получала такой отпуск и собиралась ночевать дома, она вызывала Прю по телефону, и он приезжал к ней на такси. Если у него не было при себе денег, он входил в дом как обычный семейный человек, брал деньги у Альмы и расплачивался с водителем. Утром Альма будила его рано, чтобы он успел попасть в роту к подъему, и обязательно готовила ему завтрак. Ей очень нравилось вставать раньше его и готовить ему завтрак, чтобы накормить его перед уходом. Иногда вместе с ними вставала и Жоржетта, и они завтракали втроем. Жоржетта ворчала при этом, что ее слишком рано разбудили, но делалось это без скандала, по-семейному. Прю рассказывал нм о боксерской команде, и о Дайнэмайте, и о том, как его подвергают обработке. Прю нравилось, что Альма волновалась и следила за тем, чтобы он не опоздал. Она, как жена, не давала ему увлекаться разговором за завтраком, чтобы он успел на автобус.
Тем не менее Прю больше нравились субботы, когда он приходил в домик один, пользовался своим ключом и чувствовал себя как дома. Когда Альма возвращалась по субботам домой, Прю обычно уже спал на большой двухспальной кровати в ее комнате. Она тормошила его до тех пор, пока он не просыпался, тащила в столовую, готовила коктейль, и только после этого они ложились в постель вдвоем. Впрочем, иногда она, не поднимая его с постели, ложилась рядом, ласкала его, говорила ему о своей любви, о том, как он ей дорог, как она не может жить без него, как он ей безумно нужен… а он ничего этого не знает.
Да, но ведь и Альма нужна была ему безумно. И она этого не знала.
Но ему она нужна была, пожалуй, менее безумно. Для него было бы нетрудно и отказаться от нее. В действительности он не так уж остро нуждался в ней, не как она в нем, после работы у миссис Кайпфер.
Да, но дело в том, что Альма считала, что он нуждается в ней больше, чем она в нем. Если бы у него не было этого убежища, думала она, обработка, которой его подвергают в роте, давно сломила бы его.
Они редко выясняли отношения. Прюитту было ясно одно: ему следовало быть очень осторожным и не допускать ошибок. Почти каждый день, который он проводил с Альмой, бывала не одна возможность допустить ошибку. Однако он не допускал их. Не допускал до тех пор, пока они не совершили совместной прогулки в город и не появились вместе в обществе.
Это была не его идея. Ему вовсе не хотелось никуда выходить. Он вел себя как настоящий домосед. Пойти куда-нибудь вместе захотелось ей. Она сказала, что хочет «показать его». Перед тем как выйти из дому, она сунула ему две двадцатидолларовые ассигнации, и они направились к «Ло-Йе-чею». Прю никогда не был в этом ресторане. Они потратили там все сорок долларов. И, надо сказать, не напрасно. Было очень весело и мило. Альма очень хорошо танцевала. Даже слишком хорошо для Прю. Она сказала, что подучит его дома.
Только на обратном пути, когда они, потратив сорок долларов, ехали домой в такси, Прю вдруг подумал о том, что ведь он теперь стопроцентный сутенер. Мысль об этом настолько ошеломила его, что он почувствовал боль в животе. Поразмыслив, Прю решил, что сам он не изменился, он остался таким же, каким был раньше. Значит, это положение, положение сутенера, для него естественно? Ему стало стыдно. Он действительно не чувствовал в себе никакой перемены, а ведь он должен был бы ее почувствовать.
Когда они возвратились домой, то, не снимая с себя вечерних костюмов (Альма как-то обмерила Прю и купила ему выходной костюм), вышли на террасу подышать свежим ночным воздухом. Стоя па террасе, они смотрели вниз, на мерцавшие цепочки белых огней на улицах города, на красные, синие, зеленые и желтые неоновые рекламы в районе «Уайкики», откуда они только что приехали. И тут, на террасе, после небольшой паузы и молчаливого размышления, Прю во второй раз попросил Альму выйти за него замуж. Возможно, он думал в этот момент, что положение мужа позволит ему быть менее похожим на сутенера.
И ведь произошло это опять на той же террасе. Вероятно, терраса и вид с нее каким-то образом действовали на Прю. Когда он просил Альму выйти за него замуж, он понимал, что идет на риск, и тем не менее решил не считаться с этим. Какой-то слабый голос в глубине сознания подсказывал ему, что если говорить об этом не часто, то можно кое-что и выиграть, ничем при этом не рискуя.
На этот раз Прю рассказал ей все о тех, кто жил в гарнизоне постоянно, о жизни женатых сержантов. Он сказал ей о том, что придется подождать год, прежде чем ему удастся перевестись в Штаты. Они могли бы хорошо прожить на часть ее сбережений, пока он заслужит первые три звания, на что — если он действительно постарается — потребуется не так уж много времени. Прю заявил, что не придает никакого значения тому, что она поддерживает его материально, и тому, что зарабатывает деньги проституцией. Он говорил об этом, и ему даже нравилось, что у него такие широкие взгляды.
Альма выслушала его внимательно, но ни разу не посмотрела ему в глаза. Некоторое время она сидела молча, как бы взвешивая все сказанное Прюиттом.
— Ты говоришь, что любишь меня, — резюмировал Прю, подготавливаясь к обороне. — Все время говоришь, что я очень дорог тебе. О’кей. Я верю. Я тоже люблю тебя, и ты тоже мне очень дорога. В таком случае жениться — это самый правильный шаг для нас, так ведь? — закончил он.
— Ты просто чувствуешь себя одиноким, потому что тебя прорабатывают в роте… — сказала Альма. — Пойдем в комнату, выпьем коктейль, — предложила она.
— Нет. Сначала ответь на мой вопрос.
— Сейчас я тебе нужна, — сказала Альма. — А буду ли я нужна тебе через год, после того как тебе удастся выпутаться из этого трудного положения и когда ты вернешься в Штаты?
— Конечно. Я же люблю тебя.
— Человек любит другого человека только тогда, когда очень нуждается в нем. Если бы я сейчас не нуждалась в тебе, я не любила бы тебя.
— Я буду любить тебя всегда, — сказал Прю. Он сказал это не подумав, просто потому, что такие слова являлись логическим подтверждением всего сказанного ранее.
Альма посмотрела на него и лукаво улыбнулась. Прю совсем не подумал о том, как смешно прозвучали его заверения в вечной любви, и о том, насколько они были неправдой. Оп сказал эти слова только потому, что их потребовала нить разговора.
— Ты поймала меня, — сказал он с улыбкой.
— Ты сам себя поймал, — возразила Альма. — Видишь ли, Прю, — продолжала она, — сейчас я тоже люблю тебя. А почему? Потому что ты занимаешь сейчас определенное место из моей жизни. Мне очень хорошо, когда я прихожу оттуда домой, а ты ждешь меня. Но из этого вовсе не следует, что через год, когда моя жизнь переменится, я буду по-прежнему любить тебя. Как можно обещать это и тем более сдержать свое слово?
— Можно, если захочешь.
— Конечно. Ну а что произойдет тогда, когда нужда друг в друге минует и ни я, ни ты не захотим быть вместе?