Зато я сблизилась с Дезом, и вроде как мы начинаем по крупицам собирать осколки былой дружбы, которая разрушилась чуть больше двух лет назад. Он всегда мил и добр со мной, но бывают моменты, когда его глаза темнеют до черноты, но злость и мрачность предназначаются не мне. А Блейну. Это происходит, когда Дез застает нас с Блейном за болтовней, если, конечно, высосанные из пальца фразы можно назвать «болтовней».
Я успела устроиться на работу, и мне даже удалось убедить начальника составить мой график так, чтобы он не мешал учебе. Так как я работаю продавцом в книжном магазине, большого труда это не составило. Когда я рассказала о работе маме, она сначала замолчала, испугав меня тишиной на том конце провода, а потом бесстрастно сообщила, что рада за меня. Но что-то в ее тоне не дает мне покоя и по сей день.
Плюс ко всему прочему я пару-тройку раз сталкивалась с Заком и Рамоной в университетском коридоре, но заговорить так и не решилась. Да и они со своей стороны показали мне, что не желают даже видеть меня, и прошли мимо, задрав головы. Это больно ударило по мне, и я все еще чувствую покалывание в сердце. Не знаю, как с этим всем справиться и что вообще делать дальше.
Но я благодарна Амелии, которая в последнее время буквально держит меня за ручку в университете. Она познакомила меня поближе со своей лучшей подругой Нелли, очень симпатичной девушкой, и с двумя парнями, Логаном и Коди. Милые ребята, Логан напоминает мне мишку, а Коди… Зака.
Последние пять дней мы обедаем вместе, а иногда я сижу рядом с «братьями», как и Амелия с Нелли. В один из осенних дней я заметила, как Коди с Логаном искоса и злобно поглядывают на наш стол, и Амелия объяснила: оба до сих пор не могут смириться, что она встречается с Ником.
Кинув баллончик на землю, я устало опускаюсь и, оперевшись на большой камень, подгибаю колени, притягивая их к груди. Ничего не получится. Без Зака и Рамоны я ни на что не гожусь. Мы помогали, поддерживали и подбадривали друг друга в нужный момент. Сейчас рядом со мной никого нет, и я чувствую себя покинутой, никому не нужной.
Смогу ли я продолжать жизнь без прежних товарищей, стать независимой? Столько лет я жила ради людей, которые ценили и любили меня. И что я имею в данную секунду? Одиночество, да и только. Один поступок, одно необдуманное действие разрушили то, что я так долго берегла.
Интересно, что Зак и Рамона сейчас делают? Дорисовывают ли они здание университета? Мой портрет так и не будет закончен, если только я не решусь вернуться к нему. Возможно, через месяц я буду готова продолжить начатое. Пока у меня нет желания встречаться с друзьями. Я не жажду вновь столкнуться с их самоуверенными лицами.
– Удобно сидеть на сырой земле? – насмешливо спрашивает Блейн, стоя около мигающего фонаря и опираясь на него плечом.
Я хмурюсь, пытаясь понять, как парень здесь оказался. Я не говорила, куда направляюсь. Даже не оставила записку. Мне хотелось побыть одной, именно с этой целью я поехала к аэропорту. Блейн здесь такой же лишний, как я в доме братства. Пусть уходит или окажется видением.
Закрыв глаза на пару секунд, я распахиваю их, но он по-прежнему здесь. Вздыхаю. Безнадежная попытка. Моему мирному уединению настал конец.
– Как ты здесь оказался? – задаю я встречный вопрос, все еще сидя на земле.
Блейн отталкивается от столба и движется в мою сторону вразвалочку, как будто не истекал кровью две недели назад. И пусть снаружи он выглядит непринужденным, я знаю, что под его толстовкой тянется длинный шрам. То, что случилось с ним, останется не только в памяти, но и на теле.
Блейн опускается рядом со мной. Его колено соприкасается с моим, и от этого мурашки пробегают вдоль позвоночника, по рукам и ногам и только после этого исчезают, оставив невероятно прекрасные ощущения. Я бы с радостью испытала их вновь. Кроме Блейна, никто не вызывает во мне таких чувств.
– Красиво, – говорит он, глядя на незаконченный рисунок. Подняв баллончик, лежащий недалеко, Блейн интересуется: – Давно занимаешься граффити?
Давно. Очень. Граффити для меня как личный дневник. По-моему, что-то подобное я уже говорила. Смысл в том, что в каждом рисунке заложена определенная эмоция. Этого льва я хочу наградить силой, властью. Хочу подарить ему гордость, которая дала во мне трещину после всего случившегося. С помощью животного я пытаюсь доказать себе, что не сломаюсь. Никогда.
Но картина испорчена, и ничего не получилось. Я сломана, как старая кукла. Ни один рисунок больше не поможет мне поверить в себя. Я потеряла все, что имела, после звонка Рамоны и Зака. Своими словами они лишили меня сил, мужества. Всего лишь несколько фраз сломали меня, и я устала твердить себе, что могу быть сильной.
– Давно, – всего лишь отвечаю я, смотря на подобие льва.
Как Блейн может считать это красивым? Либо он никогда не видел настоящее граффити, завораживающее и ошеломляющее, либо просто пытается расшевелить меня, разговорить. Но мне не нужна его поддержка. Я хочу слиться с тишиной, погрузиться в долгое молчание и очистить голову от всех мыслей. Хочу освободиться из оков угнетающих мыслей.
– Проходя мимо любого граффити, я всегда тормозил и фотографировал его. Мне не раз доводилось слышать, что по картинам художника можно понять, какой он человек. Я мечтал познакомиться с тем, кто знает толк в кистях, баллончиках, полотнах и красках. Я жаждал узнать, что это такое – уметь передавать чувства с помощью рисунка или граффити. Когда ты творишь, Хейли, о чем ты думаешь, что хочешь показать миру?
Я хочу показать миру красоту, свет, надежду на лучшее будущее. Я хочу, чтобы, проходя мимо моего граффити, люди вдохновлялись и сами желали создавать прекрасное. Я просто хочу сделать этот мир лучше, выразить свои мысли и эмоции. Но без Зака и Рамоны у меня ничего не получится. Они вдохновляли меня, и я поняла это только сейчас.
Но ничего из вышеперечисленного я сказать Блейну не могу. Это слишком личное, то, что я буду хранить в себе всю жизнь. Все мои мечты, желания и стремления навсегда останутся при мне.
– Просто хочу показать миру настоящую красоту, – отвечаю я, пожимая плечами.
– Сложно ли это?
Я поворачиваюсь к Блейну, но его взгляд устремлен на стену.
– Создавать красоту?
– Именно.
– Когда тебе нравится то, что ты делаешь, это не может быть сложным.
– Научи меня, – вдруг произносит он, а я недоуменно пялюсь на него. – Покажи мне, как создать нарисованный мир. Пожалуйста, изобрази что-то для меня, я хочу посмотреть, как движутся твои маленькие, тонкие руки, позволь увидеть твое сосредоточенное лицо.
Сначала я собираюсь отказаться, но глаза Блейна полны надежды. Ему правда хочется увидеть это. Встав, я стряхиваю песок с джинсов и начинаю перечислять условия.
– Это будет кот, играющий с клубком ниток. После каждой детали, ты будешь рассказывать о себе то, чего я не знаю. К примеру, я нарисовала лапу, остановилась, и ты начинаешь говорить, идет?
Блейн молчит, пытаясь что-то разглядеть на моем лице. Я знаю, что ему нужно время, чтобы поразмыслить над тем, что я сказала. Мне остается только ждать. Хоть бы он согласился. Я так хочу узнать его, понять. На данный момент это мое самое большое желание. Я жажду узнать, что кроется за каменной защитной оградой этого мрачного парня.
– Идет, – наконец-то произносит он заветное слово. – Но у меня тоже есть условия.
– Какие? – тут же спрашиваю я, чувствуя, как что-то дрогнуло в сердце. Я не готова к такому повороту.
– Как только ты дорисуешь своего кота, то подробно расскажешь, какой смысл вложила в него и о чем думала, выводя каждую деталь.
– Хорошо, – отвечаю я, расслабляясь.
Это не так страшно, как я ожидала. В этом граффити я вряд ли покажу что-то личное, то, о чем у меня язык не повернется рассказать.
Собирая раскиданные вокруг баллончики, я расставляю их в ряд на бордюре. Блейн продолжает следить за каждым моим движением, впитывая все, что я делаю. Ему интересно, и такое любопытство вполне искреннее. Это придает мне сил, потому что приятно, когда кому-то действительно хочется узнать, каков ты.
Я очень надеюсь, что кот выйдет лучше, чем лев. Когда я беру первый баллончик, моя рука на удивление совсем не дрожит, как это было, когда я только приехала сюда. Я вывожу хвост, стараясь не думать о парне, пристальный взгляд которого прожигает мою спину.
Обычно на мелкие рисунки у меня уходит минут сорок, если никто не отвлекает. Но сейчас один маленький хвост занимает у меня больше пятнадцати минут. Я догадываюсь, в чем дело. Я пытаюсь сделать так, чтобы даже простой кот очаровал Блейна, чтобы парень не смог оторвать взгляда от нарисованного пушистика.
Я вкладываю в это занятие всю себя, хотя поначалу думала, что не смогу полностью погрузиться в рисование. Мои мысли заняты рассуждениями о том, как лучше изобразить следующую деталь. Через этого кота я передаю всю свою нежность, любовь к жизни, какой бы сложной она ни была. Я никогда не называла жизнь плохой, ужасной или несправедливой. Ведь такой ее делают поступки, обстоятельства, ситуации, так? Уверена, что так оно и есть.
Закончив с хвостом, я вытираю выступивший на лбу пот и поворачиваюсь к Блейну, который успел подойти ближе, пока я была погружена в себя. Я слежу за тем, как парень рассматривает мохнатый хвост. Блейн переводит взгляд своих темных глаз на меня, а я подергиваю бровями, показывая этим, что он может начинать. Если он поделится чем-то личным, этого уже будет достаточно.
– Ладно, – говорит он тихо, будто бы сам себе, а потом начинает громче: – Я не умею отличать оранжевый цвет от желтого. То есть я различаю все цвета, кроме этих двух. Это я понял, когда мне исполнилось семь. Я подбежал к маме, которая готовила на кухне, и сказал об этом. Если бы не спор с… одним человеком, я бы не узнал, что не умею отличать эти цвета. Он начал утверждать, что цвет тетрадки желтый, а я – что оранжевый. В конце он довел меня до слез. Я растерялся, а тетрадка действительно оказалась желтой, если верить словам матери. А теперь рисуй дальше. – Махнув рукой в сторону стены, он издает смешок.