Когда спустя три месяца я вновь приехал домой, Бет устроила для нас весьма красивую tableau vivant, и я успокоился, увидев, что мои страхи оказались беспочвенны. Впрочем, я помню, что даже тогда меня царапнуло, что мистер Гаффни стоял рядом с ней, однако списал это на то, что он просто готовится подхватить ее, если с ней случится обморок. Он выглядел потным и раскрасневшимся, но я решил, что это от гордости и волнения за ученицу. Сейчас-то, конечно же, я прекрасно понимаю, что было причиной этой красноты. А еще помню, как Бет рассмеялась, когда представление закончилось, и как после того, как я начал ее хвалить, она сказала, что хвалить стоит мистера Гаффни. Мне уже тогда следовало приглядеться повнимательнее – и к тому, как она себя вела, и к тому, как вел себя он. Но я так долго отсутствовал, что решил, что Бет попросту повзрослела, отсюда и все перемены. А что до мистера Гаффни… что я о нем знал? Лишь то, что услышал от отца, а тот исключительно хвалил этого человека.
Вскоре после этого я покинул дом и отправился с компанией приятелей на охоту. Мы провели несколько дней на природе, и лишь после того, как вернулись в дом моего друга, я получил срочное послание от отца. Бет сбежала из дома вместе с мистером Гаффни.
Мистер Дюнкерк снова умолк, собираясь с духом: даже сейчас, судя по всему, воспоминания о случившемся доставляли ему слишком много боли, так что каждое слово давалось ему с трудом. Теперь Джейн прекрасно понимала, почему Бет не хотела, чтобы брат узнал о ее тайной помолвке, – это только лишний раз напомнило бы ему о давней оплошности.
– Вы не можете – я очень надеюсь, что не можете! – представить, какой ужас я испытал в тот момент. Потому что я ведь знал, понимаете, знал, что происходит что-то неправильное. Но как можно было подумать, глядя на все рекомендательные письма мистера Гаффни, на его манеры, на воспитание, что вместо того, чтобы обучать Бет чароплетению, он занимался тем, что обхаживал ее? Хотя мелких намеков хватало, и если бы я пригляделся повнимательнее, я бы их заметил. Слишком уж резко ее навыки улучшились после того убогого представления, которое она устроила для меня на каникулах. Тогда-то я и понял, почему она сказала, что хвалить за tableu vivant следует мистера Гаффни. Это не она создавала те иллюзии. Их создавал он. Чтобы никто не понял, что на уроках они занимались вовсе не чарами, он трудился над складками эфира, стоя рядом с ней. И если бы я присмотрелся, я бы это понял. Этот мерзавец успел перевезти ее через границу в Шотландию, и спустя неделю мне удалось их настичь. И тогда я заставил его расплатиться единственным возможным способом.
Джейн вздрогнула и, остановившись прямо посреди дороги, спросила:
– Что? Вы вызвали его… – Перед ее мысленным взором всплыла полка над камином в гостиной, где в деревянном коробе хранились дуэльные пистолеты.
– Это было неизбежно после того, что он сотворил с Бет. – Мистер Дюнкерк вытер ладони о бриджи так, словно они все еще были в невидимой крови. – Бет об этом не знает. Все, что ей известно, – что я приехал и забрал ее домой. А ее добродетель… Она такая доверчивая, у нее такое доброе сердце, но в то время ей было всего лишь четырнадцать. Уж не знаю, как нам это удалось, но мы сумели сохранить этот эпизод внутри семьи, в тайне от всех прочих.
Джейн пробормотала что-то о том, что такое доверие для нее – большая честь и она не подведет мистера Дюнкерка. И, пока они шли дальше, снова вспомнила об отчаянной просьбе Бет не раскрывать ее секрет. Может быть, девушка и не знала о том, что произошло с мистером Гаффни, но уж наверняка догадывалась.
Мистер Дюнкерк сухо улыбнулся.
– Вот в этом и заключается моя дилемма. Если я и впрямь могу верить так, как верю, вашим заверениям о том, что вы ничего никому не расскажете, значит, и история Бет не уйдет дальше вас. Но если вы действительно так хорошо храните секреты, то не сможете ответить на мой вопрос. Однако я не могу не задать его, так что прошу вас простить меня за то, что возлагаю на вас такое бремя.
Он остановился. И воздух вокруг как будто сгустился: оба понимали, о чем сейчас будет спрошено. Джейн замерла, дрожа от волнения.
– Скажите, мистер Винсент для Бет – исключительно учитель или не только?
Облегчение, которое испытала Джейн, услышав этот вопрос, было оглушительным и всепоглощающим, как морская волна. И она даже рассмеялась.
– Нет. Я могу со всей ответственностью заверить, что он для нее только учитель, не боясь предать ничье доверие.
Теперь и мистер Дюнкерк тяжело выдохнул от облегчения.
– Спасибо вам, Джейн. Я… – Он осекся, заметив недоуменное выражение ее лица, не сразу сообразив, что назвал ее личным именем. – Ох, простите меня! Бет так часто называет вас в разговоре «Джейн», что я уже привык вспоминать вас именно так. Прошу вас, простите меня за такую непочтительность!
Джейн подняла руку, обрывая поток его извинений, хотя сердце у нее при этом отчаянно затрепетало.
– Уверена, вы вовсе не желали меня обидеть.
То, что для него стало естественным упоминать ее в мыслях по личному имени, было так прекрасно и так неожиданно, что еще пару мгновений она не слышала ничего вокруг, хотя мистер Дюнкерк, конечно же, принялся ее благодарить за великодушие, но Джейн не запомнила ни одного слова: все они утонули под мыслью о том, что он назвал ее по личному имени.
Но этот сладостный момент промелькнул и сгинул быстрее, чем хотелось бы, и мистер Дюнкерк снова вернулся к теме их разговора.
– Вы даже не представляете, насколько легче мне стало на душе. – Он взглянул на темнеющее впереди крыльцо поместья. – Я рад, что вы решили навестить Бет сегодня. В последнее время она в меланхолии, а вы всегда приносите радость в Робинсфорд-Эбби.
– В самом деле? Мне казалось, что сегодня я не принесла с собой ничего, кроме букета из листьев.
– Тем не менее это так. – Мистер Дюнкерк взглянул на нее так, словно собирался добавить что-то еще, но затем резко отвернулся, чтобы поправить какой-то ремешок на сбруе лошади.
После нескольких неловких попыток продолжить беседу, состоявших в основном из пауз и недоговоренных фраз, они все-таки сумели нащупать более-менее подходящую тему для разговора и закончили его обменом дежурными любезностями, необходимы для того, чтобы оба окончательно убедились, что все неловкости остались позади.
И все же Джейн почти не слышала, как шелестит под ногами гравий – слишком громко звучало в ее ушах эхо голоса мистера Дюнкерка, зовущего ее по имени, – и не видела, как блестит под ярким солнцем листва дубов, потому что никак не могла забыть, как он смотрел на нее, когда уверял, будто она «приносит радость в Робинсфорд-Эбби».
Глава 19. Порядок и беспорядок
К тому моменту, когда Джейн с мистером Дюнкерком оказались возле двери в комнату Бет, чудовищная история, рассказанная им по дороге, вытеснила все мысли о том, что он назвал ее личным именем. И история эта стала еще одним грузом, отягощающим душу Джейн, еще одним знанием, которым ей не полагалось завладеть и которое теперь, когда она все-таки им завладела, требовалось скрывать от всего мира.
Распрощавшись с мистером Дюнкерком у самого порога, Джейн приготовилась изображать веселость и готовность услужить подруге.
Но беспорядок, встретивший ее в комнате, слегка пошатнул ее решимость: на спинках стульев висели брошенные платья, на письменном столе дожидался поднос с нетронутой едой, а книги так и валялись на полу возле кресла, там, куда уронила их опечаленная хозяйка. Чары в комнате как будто нарочно окутывали все кругом мрачным сумраком, клубились в углах густыми тенями. Бет лежала на кровати в ворохе стеганых одеял, ее волосы были распущены и взлохмачены, а кожа – бледная, как утренний туман.
Джейн даже вскрикнула, ужаснувшись такому зрелищу, но ее крик почти не тронул опечаленную девицу. Похоже, мистер Дюнкерк не заглядывал в комнату к сестре, иначе бы понял, что с ней творится нечто похуже, чем просто меланхолия. Это уже была депрессия, глухая, черная депрессия…
– Бет? – позвала Джейн, присаживаясь на краешек кровати. – Бет, дорогая, расскажи мне, что случилось.
Бет перевернулась и подняла безжизненный взгляд.
– Джейн…
Ее охрипший слабый голос полоснул Джейн ножом по сердцу, но она не стала давать воли слезам. Вместо этого она убрала волосы с лица подруги и попросила:
– Расскажи мне, что происходит, очень тебя прошу. Я не могу видеть тебя в таком подавленном состоянии. Может быть, если ты поделишься со мной своей бедой, я смогу помочь тебе.
Бет вздохнула.
– Никто не сможет мне помочь. Генри уезжает, и я больше никогда его не увижу.
Она зашлась рыданиями, и каждый всхлип, вырывающийся из ее груди, звучал так горько, будто грозил стать последним в ее жизни. Джейн охнула и изо всех сил постаралась ее утешить. Она кое-как заставила ее подняться и прижала к себе, укачивая как младенца, пока та исступленно рыдала у нее на плече.
– Тише, тише. Все не может быть так плохо, как кажется. Этот мир слишком мал для того, чтобы разлучившиеся люди никогда не смогли встретиться вновь.
Бет горестно вскрикнула и, вырвавшись из объятий, рухнула обратно на кровать, пряча лицо в подушки.
– Ты не знаешь! Ты не понимаешь! Он уезжает завтра! А когда мужчина уезжает, он уже не возвращается!
Джейн похолодела. Ох, как же отчаянно заблуждался мистер Дюнкерк, полагая, что Бет не догадается, какая участь постигла ее учителя. Понятно, что теперь она беспокоилась – хотя отчего бы? – что больше никогда не увидит капитана Ливингстона.
– Прости меня. Ты права, я не понимаю. Объясни мне, пожалуйста.
Бет что-то пробормотала в ответ, но ее муки были столь сильны, что слова прозвучали совершенно неразборчиво.
– Бет, ты должна взять себя в руки. Если твой брат увидит тебя в таком состоянии, то наверняка догадается, что стало причиной. Он и без того уже подозревает, что кто-то запал тебе в сердце. Так что умоляю тебя, соберись с духом.