Едва успев договорить, Джейн явственно почувствовала, будто бы за ее спиной возник мистер Винсент. Она даже не удержалась, оглянулась через плечо – позади, конечно же, никого не оказалось, просто сказанные им слова всплыли в памяти слишком уж ярко. Зачем сдерживать эмоции, когда можно направить их в другое русло?..
Постепенно рыдания Бет затихли – больше от усталости, чем от попыток взять себя в руки, – и Джейн внимательнее пригляделась к эфирным складкам, укутывавшим комнату.
– Ты должна помочь мне навести в комнате порядок, чтобы твой брат не догадался о твоей печали.
Бет развернулась – ее лицо раскраснелось и опухло от слез.
– Я не могу думать ни о чем, кроме него. – Было совершенно очевидно, что она имеет в виду капитана Ливингстона.
– Чепуха. Ты была в состоянии думать и управлять своими эмоциями в достаточной степени, чтобы создать все это. – Джейн указала рукой на неестественные тени, клубившиеся в углах комнаты. – Просто задумайся на минутку, Бет: ты ведь можешь приложить те же самые усилия, чтобы создать иллюзию веселья и непринужденности.
– Говорю же, я не могу. Все мои мысли окутаны тьмой, и это единственные иллюзии, которые я в силах создать.
– Мистер Винсент предлагает выплеснуть тоску в узоры коры, переплавить душевные терзания в болезненно-яркий весенний рассвет. Отъезд капитана Ливингстона не причинил бы тебе таких страданий, если бы в их основе не лежало счастье, – так что мы можем подобрать более приятное воспоминание, чтобы оно послужило маской для нынешней боли.
Бет застонала и закрыла глаза рукой.
– Если с твоей точки зрения это так легко сделать, то, как я погляжу, ты ничего не знаешь о том, каково это – потерять любовь.
– Ой ли? Бет, посмотри внимательно на мое лицо: ты полагаешь, что я хоть раз в жизни могла насладиться любовью взаимной? И не надо меня убеждать, что притвориться довольной ситуацией, которая тебя совершенно не устраивает, невозможно.
Бет медленно опустила руку – в ее широко распахнутых глазах плескался ужас.
– Ох, Джейн, прости меня! Я вовсе не имела в виду, что ты…
Та покачала головой, не желая продолжать этот разговор – он неминуемо свернул бы на вопрос, к кому именно Джейн испытывала невзаимную любовь, и пришлось бы сознаться, что это родной брат Бет. А такой разговор стал бы для Джейн невыносимым – независимо от обстоятельств, в которых мог бы произойти.
– Скажем так: мне весьма льстит твоя уверенность, будто бы меня можно полюбить так же легко, как тебя. – И, чтобы развеять повисшую неловкость, Джейн огляделась по сторонам и наткнулась взглядом на серебряную щетку для волос, лежавшую на туалетном столике. Джейн взяла ее в руки – щетка оказалась довольно увесистой – и принялась расчесывать Бет локоны, начав со спутавшихся кончиков и поднимаясь все выше. И постепенно девушка расслабилась под этими заботливыми прикосновениями.
– А теперь, милая, не могла бы ты развеять навешенные тобой чары?
Бет села. Ее движения были скованными, как у старухи, и она некоторое время сидела, сжимая голову руками, прежде чем потянуться к ближайшей складке и развязать узел эфирных нитей. Как только складки эфирной материи расправились и сгинули прочь, густая тьма в углу рассеялась. С каждым распущенным узелком в комнате становилось все светлее, и, если только Джейн не показалось, возможность подвигаться частично прогнала вялость из тела девушки.
Ненадолго, впрочем: закончив расплетать чары, Бет вздохнула и снова уселась на кровать, и на ее лице снова проступили тоска и равнодушие.
– Готово.
В этот момент Джейн как никогда пригодилась резкость черт – она смогла состроить настолько суровое лицо, что Бет тут же выпрямилась и свесила ноги с края кровати.
– Прости меня, Джейн. Я очень устала.
– Это вполне естественно. Ты и так измотана, бедняжка, и кровь в теле застоялась из-за того, что ты весь день лежишь. – Джейн прекрасно видела, что Бет нужно чем-то занимать. – Но если мы не приведем комнату в должный вид, твой брат непременно поймет, что что-то неладно.
– Пусть понимает! Пусть знает, как я страдаю!
– Ты ведь это не всерьез?
– Нет. – Секундная вспышка Бет тут же погасла. – Нет, конечно. – Она огляделась по сторонам, и из глаз у нее потекли слезы. – Ты сказала, что он что-то заподозрил… А почему ты так решила?
Джейн задумчиво прикусила щеку изнутри, гадая, что лучше: сознаться или промолчать. А затем аккуратно произнесла:
– Он спросил меня.
Бет испуганно округлила глаза и схватила ее за руку:
– Ты же не сказала ему! Мне конец, если он обо всем узнает.
– Нет, милая, конечно, нет, я ничего ему не сказала. Но он в состоянии понять по твоему поведению, что что-то не так.
– Да, да, ты права, сейчас я и сама это вижу. – Охваченная паникой, Бет подскочила с кровати и принялась лихорадочно собирать разбросанные вещи. – Он не должен ничего знать о Генри. Я умру… умру, непременно!.. если он что-нибудь узнает.
Джейн не обрадовалась этому резкому приливу сил – как и в случае с «меланхолией», приковавшей Бет к постели, это было что-то куда более скверное. Внимательно присматривая за подругой, Джейн принялась собирать с пола книги – и нахмурилась, разглядев обложки. «Удольфские тайны», «Мемуары Эммы Кортни», «Ромео и Джульетта», «Рейнская сирота» – все эти книги были призваны вызывать яркие эмоции. Любой из них по отдельности хватило бы, чтобы даже самый стойкий ум поддался минутной слабости и начал сопереживать персонажам, а уж Бет, с ее собственными трагедиями, и вовсе не смогла бы выдержать все эти сюжеты, да еще целым скопом. Джейн собрала книги в стопку, решив поменять их на что-нибудь другое – что-нибудь, что вызвало бы радость и напомнило девушке о том, как прекрасен этот мир.
Бет между тем сунула последнее из платьев под одежный пресс. На ее бледном лице проступил какой-никакой румянец, но Джейн не стала давать ей возможности задуматься и снова впасть в тоскливое оцепенение. Вытащив свежие нити из эфира, Джейн принялась собирать свет в пучки, как часто делала, чтобы осветить комнату, а затем передавала их Бет, чтобы та их скрепляла.
Затем Джейн принялась развешивать складки света под потолком, пытаясь воссоздать те рассветы, что так нравились Бет. Та, стоя рядом, прилежно вязала складки, хотя ее руки тряслись даже от такого маленького напряжения. Джейн было невыносимо больно видеть подругу в таком состоянии.
Интересно, счел бы мистер Винсент сострадание «сильной эмоцией»? Потому что именно сострадание к несчастью подруги заставляло Джейн наполнять комнату жизнью. И пусть он никогда не увидит эти простенькие интерьерные чары, но Джейн ощущала, что развешивает складки по стенам с каким-то новым пониманием. В те лоскуты, которые превращались в ясень, Джейн вплела все свое раздражение на Мелоди, каждая мелкая обида становилась очередным затейливым изгибом ветви. Клумба ослинника стала воплощением ее недоумения, вызванного поведением мистера Дюнкерка: лепестки цветов накладывались друг на друга так, как накладывались друг на друга удовольствие и стыдливость.
После таких стараний комната показалась Джейн слишком уж теплой, она сняла свою розовую шаль и пристроила на спинку одного из стульев. Розовый цвет добавил приятный акцент в атмосферу комнаты и тем самым дал подсказку – Джейн вспомнила, как Бет понравились розы, растущие в садовом лабиринте, так что она добавила легкий ветерок, гуляющий по комнате, приносящий с собой едва уловимый аромат роз.
Раскрасневшаяся и запыхавшаяся, Джейн с удовлетворением оглядела комнату. Та дышала жизнью в гораздо большей степени, чем предполагал простой набросок, составленный ею на ходу. Теперь оставалось лишь растормошить ее юную приятельницу, чтобы та напиталась этим новым настроением. И Джейн заговорила – спокойно и как будто даже лениво – о всяких пустяках и слово за слово вовлекла Бет в эту беседу. Она выманивала девушку из омута меланхолии с осторожностью сокольничего, хотя и видела, что та откликается отчасти ради того, чтобы угодить Джейн. Но все-таки ее настроение уже было не настолько мрачным, каким было, когда Джейн только пришла.
Наконец, рассказав презабавнейший эпизод из собственного детства, в котором поучаствовали тыква и любимая шляпка миссис Эллсворт, Джейн сумела добиться улыбки на губах подруги.
– Вот! Вот этой улыбки мне и не хватало, чтобы вся картина приобрела законченный вид.
– Ты слишком добра ко мне.
– Не говори ерунды. Я добра к тебе ровно в той степени, в которой ты заслуживаешь, ни каплей больше. Уверена, Мелоди сказала бы тебе, что я вовсе не добра. – Джейн попыталась рассмеяться, но собственная шутка слишком сильно задела ее за живое. – А я не рассказывала тебе, как мы с ней убежали от миссис Марченд?
Бет покачала головой, и Джейн пересказала ей историю побега, добившись еще одной улыбки. Довольная тем, что в случае Бет ей удалось добиться куда большего успеха, чем во все те разы, когда подобная меланхолия одолевала леди Вирджинию, Джейн помогла девушке привести себя в порядок, сказав те же самые слова, что всегда говорила ей собственная гувернантка:
– Умыв лицо, ты непременно почувствуешь себя лучше.
Эти слова были вознаграждены целым смешком: Бет явно опознала универсальный совет всех гувернанток, который наверняка слышала и от своей тоже. Но тем не менее она ему последовала.
Позже, выходя из комнаты Бет, Джейн робко надеялась, что настроение подруги останется таким же приподнятым еще на какое-то время. Забрав с собой подборку готических трагедий, Джейн пообещала вернуться на следующий день и принести книги, которые, как она надеялась, наполнят разум мисс Дюнкерк какими-нибудь более приятными мыслями, чем тяжкие думы о потерянной любви.
Ей бы очень хотелось отыскать такую книгу, которая помогла бы успокоить бурю и в ее собственной душе, однако она не могла вспомнить ни одной истории, завязанной на тайнах и потерянной любви, которая не окончилась бы трагически.