– И куда же все они попадают?
– Говорят, в море есть плавучий остров и кто-то на нем живет. Но для поселения нужно несколько тысяч кубических метров парящих предметов. Скорее всего, это пристанище для морских птиц, пока под весом гуано он не канет в пучину.
Я перевел взгляд на его камеру – полноценный «Линхоф». Как и в большинстве фотоаппаратов, затвор заклинило много лет назад, но в наши дни эмульсии были медленнее, чем раньше, и выдержка обычно регулировалась снятием крышки объектива на нужное количество секунд. Я не раз просил разрешения сняться вместе с Констанс, но ее мать неизменно отказывала мне – «пока мы не привыкнем к этой мысли». Северус позволил мне посмотреть на изображение, появляющееся вверх ногами на экране видоискателя; кадрирование было в самом деле удачным.
– Чтобы все получилось идеально, мне нужно два-три хороших облака, – сказал Северус, задирая голову. – Вы слышали, что темно-красный увеличивает контраст в области неба?
Я слышал, но не знал, как это работает.
– Насколько я знаю, ваша поездка увенчалась полным успехом, – добавил он, шагая к тачке, где лежали фотографические принадлежности и то, что требовалось для приготовления чая. – Как вам кекс из костяной муки?
– Несъедобный.
– Я так и думал. Посмотрите на это.
Он показал мне снимок, сделанный перед нашим отъездом, – вполне эпический, вот только Фанданго испортил его, мотнув головой. Я сказал об этом.
– Он это нарочно. Мы с господином Фанданго не сходимся по некоторым фундаментальным вопросам. Ну что же, расскажите о своей поездке – для «Меркурия», само собой.
Мы уселись на траву, и я поведал ему обо всех своих деяниях, умолчав лишь о Джейн, о доме Зейна С-47 с его сокровищами и о призраке.
– Скажите, – поинтересовался я, когда Северус стал записывать мой рассказ о встрече с цветчиком, – как серый может быть редактором городской новостной газеты?
– До прохождения теста Исихары я был сиреневым, – объяснил он с наигранной веселостью. – Родители были страшно разочарованы, но не слишком удивлены: семья катилась под уклон уже давно. Моя прапрабабушка была главным префектом в Глицинии, а отец – смотрителем здесь, в Кармине, до самой смерти.
– Мне очень жаль.
– Это было неизбежно. Так или иначе, я начал работать в газете еще до теста. Де Мальва сжалился над экс-пурпурным и позволил мне продолжать. Пришлось пойти на уловки, и теперь я числюсь помощником наборщика. Это высшая доступная для меня должность.
– Как все это грустно.
– Наоборот. – Северус улыбнулся. – Это избавляет меня от двенадцатичасовых смен на фабрике под бдительным оком очаровательной госпожи Гуммигут.
– Вам бы надо поместить заметку о положении серых на фабрике.
– Да, это был бы сильный ход. Но по здравом размышлении лучше приберечь свой гнев для более приемлемых случаев – таких, как немыслимо развратные вставные номера на ярмарках увеселений.
Я не мог согласиться с ним, но ничего не сказал. Никем не регулируемые «дополнительные развлечения» были лучшей частью ярмарки.
– Хм. – Северус посмотрел на свою скоропись. – Думаю, я пропущу горы костей и засушенного префекта, а вместо этого сосредоточусь на Караваджо. Надо было дать вам камеру, чтобы вы сделали снимки.
Для Северуса фотография была больше чем работой – он серьезно интересовался этим делом. Оказалось, за прошедшие сутки он снял восточнокарминскую команду по скрэбблу, гигантский люпин господина Желтка, нашу экспедицию в Ржавый Холм, несколько портретов и тело серого, попавшего под гильотинные ножницы, – для нужд расследования.
– Хотите посмотреть? – спросил он.
– Давайте.
Он открыл одну из объемистых папок, лежавших в тачке: сценки из городской жизни, урожай, поля, купающиеся в реке горожане и тому подобное.
– Смотрите: это господин и госпожа Бурак как раз перед тем, как они сгорели заживо в своем доме, а это они же сразу после происшествия. Правила гласят, что система пожаротушения должна быть установлена, – но не говорят, что она должна работать. – Он достал другой снимок. – Это наша труппа ставит «Гамлета, принца Тирианского» в прошлом году. Виолетта де Мальва играет Офелию, как вы видите.
– И как у нее вышло?
– Ужасно. Все ликовали, когда она утонула.
– А что она?
– Восстала из мертвых, пожелала всем пойти на беж и снова умерла. А вот это снято через несколько минут после того, как кричащего Джерри затянуло в молотилку. Самая большая часть, которая от него осталась, – это нога.
И Северус показал мне ногу, лежащую на земле в окружении толпы зевак.
– Кажется, я видел этот снимок в «Спектре», в разделе «Будьте осторожны!»
– Спасибо, – скромно сказал он. – Они платят десять баллов и дают положительный отзыв за каждое фото, которое публикуют. А как вам это?
Северус продемонстрировал еще одну фотографию. Я нахмурился. Она была сделана из чердачного окна – я различил крыши домов и ратушу. Ничего особенного… кроме того что в небе виднелись очень тонкие концентрические круги правильной формы и белого цвета.
– Где это снято?
– Это вид из окна, ночью. Я поставил аппарат, чтобы снять молнию, но заснул и оставил затвор открытым. То, что вы видите, сделано с семичасовой экспозицией.
– А эти круги в ночном небе?
– Не знаю. Видимо… ну, не знаю… необъяснимое явление. Но вот что странно: луны той ночью не было.
Почти все разделяли мнение, что луна немного отражает свет. И хотя для нас он был слишком слабым, другим живым существам его хватало. Утром часто находили следы ночных кусающих животных – там, где ночью не было никого из людей. Я сам однажды во вспышке молнии видел пару капибар, пасущихся на траве, и гиппопотама. Но снимок Северуса свидетельствовал о чем-то совершенно другом – о том, что свет исходил из другого источника, а не от ущербной луны, и о том, что этого света хватало для освещения зданий и холмов в течение семи часов. Вероятно, загадочные круги на небе и были этим источником.
– Можно мне взять эту? – спросил я.
– Конечно. Вот это я снимал вчера. – Он протянул мне еще одно фото. – Смотрите.
Снимок получился очень острым: из фабричного окна как раз в нужный момент показался столб света, удачно осветив размозженную голову жертвы.
– Мне нравится этот кадр, – сказал я, – особенно отражение окон в луже крови.
– Спасибо.
В этот момент к нам подошла хорошенькая девушка. Меня, частично скрытого тележкой, она не заметила.
– Привет, плохой мальчик, – обратилась она к Северусу.
Сердце мое упало. То была Имогена Фанданго. Так вот на какую «недолжную привязанность» намекал смотритель!
Тут она обратила внимание, что Северус не один.
– Мастер Бурый! Я… э-э… не увидела вас. Я как раз имела в виду, что Северус плохой мальчик. Мы с ним терпеть друг друга не можем, правда, дорогой?
Но кого она могла обмануть?
– Я никому не скажу, – заверил я ее.
Северус, до крайности смущенный, потер лоб. Имогена робко взяла его за руку, сначала убедившись, что вокруг никого больше нет.
– Мы не знаем, что делать, – призналась она, видимо радуясь, что есть с кем поделиться. – Папа поместил объявление в «Спектре». Он хочет за меня шесть тысяч. Кто этот пурпурный, с которым он просил вас связаться?
– Так, один парень там у нас, – неуклюже ответил я. – Но он, может, и не заинтересуется.
– Хорошо бы! – Ее большие глаза моргнули. – Еще есть надежда. Может, папе все это надоест и он разрешит нам пожениться. Он ведь говорит, что любит меня.
– Он любит в тебе только способность народить пурпурных детей, – проворчал Северус. – Как будто ты и не дочь ему вовсе.
Они заспорили прямо на моих глазах. Я почувствовал себя неловко. Имогена заявила, что ее отец – хороший человек, но «обстоятельства вынуждают его» отдать дочь тому, кто предложит больше. Северус же стоял за решительные действия и туманно намекнул на «крайние меры» – наверное, имея в виду побег.
– Только без глупостей, – предостерег я. – Бегство всегда заканчивается неудачей, и однажды вас посадят на ночной поезд.
– Разве Манселл не утверждал, что надо всегда выбирать меньшее из двух зол? – возразила Имогена. – Потом, говорят, Смарагд – такой большой город, что пара может найти работу и никто не станет задавать вопросов.
– И правда, – согласился Северус. – Можно скрыться в большом городе.
Это не убедило меня.
– Вы не уедете дальше Кобальта.
– Мы подделаем свои цвета. Даже желтые не станут задавать вопросов фиолетовым.
План был безумен – и оба они знали это. Сбежавших влюбленных просто находили и возвращали назад, но подделка цвета каралась десятитысячным штрафом. Дальше – перезагрузка. А при перезагрузке пары всегда разбивали. Значит, Северус с Имогеной впали в крайнее отчаяние. Вот почему он хотел купить мой билет на предъявителя.
– Вам никуда не попасть без билетов.
– У нас есть один, – сказал Северус. – Второй… в стадии переговоров.
– Кортленд предлагает прийти к нему на склад шерсти, и тогда он отдаст мне билет, – объяснила Имогена. – Все здорово, но вот только я получу билет, когда заплачу все сполна.
– Он совсем не собирается отдавать билет.
– Мы знаем.
– Ах чтоб вас!..
– Что?
Я сказал, что ничего такого. На самом же деле все было серьезно. Теперь, увидев эту парочку, я уже не мог свести Берти Мадженту с Фанданго – и, следовательно, получить комиссию в сто пятьдесят баллов. Годовое жалованье рабочего – за какую-то жалкую телеграмму! Такого легкого заработка у меня никогда еще не было.
– Вот что, – сказал я, – цветчик, мой родственник, постоянно ездит в Смарагд. Давайте я кое-что разузнаю и потом расскажу вам. Только без глупостей. И не соглашайтесь на предложение Кортленда.
Оба уставились на меня.
– Почему ты делаешь это?
– Наверное, я хочу для вас того, чего не получу сам. А сейчас извините – я должен заняться полезной работой.