Госпожа Гуммигут постучала в дверь. Открыла молодая женщина, которая уставилась на префектшу так дерзко, что вне Серой зоны это немедленно закончилось бы снятием множества баллов.
– Перепись стульев. По приказанию Главной конторы.
Серая оглядела каждого из нас по очереди.
– Ага. А я цветчик.
Кортленд не смог вынести такого нахальства.
– Ты хочешь сказать, Венди, что моя мать лжет?!
– В нашу пользу издано не так много правил, – ответила та. – Но правило о неприкосновенности жилища – одно из них.
– Бурый, покажи Венди свое разрешение на перепись, – велела префектша.
Я сказал, что не захватил его с собой, – но оно, как по волшебству, возникло в руках у Банти.
– Я позволила себе взять разрешение из твоей спальни. – И она протянула мне документ.
– Кажется, все в порядке, – пробормотала серая, внимательно изучив бумагу.
Желтые вошли, не произнеся ни слова. На этот раз они вели себя осторожнее, словно опасались обнаружить под ковром в холле ловушку бандитов или что-нибудь еще.
– Извините за все это, – сказал я Венди, когда мы остались вдвоем в холле.
Она ничего не ответила и не спускала с меня гневного взгляда, пока желтые не вернулись, переписав стулья.
– Послушайте, – обратился я к госпоже Гуммигут, уже стоявшей у очередной двери, – выходит как-то неудобно. Почему бы просто не спрашивать серых, сколько у них стульев?
– Это будет пустой тратой времени, – отчеканила Банти. – Серые – самые отъявленные лжецы.
– А тебе вообще необязательно здесь быть, – заметила маленькая юная Пенелопа, противная, как Салли, Кортленд и Банти, вместе взятые. – Можешь ушлепывать домой. Пусть серьезную перепись проводят профессионалы.
– Я останусь, – сказал я.
Госпожа Гуммигут невнятно хрюкнула, постучала в дверь и отпрянула, когда на пороге появилась Джейн.
– Ну-ну, – сказала та, – годами в Серой зоне не было ни одного желтого, а теперь сразу четыре!
– Это не твой дом, Джейн, – подозрительно заметила госпожа Гуммигут.
– Гниль съела твой цвет, Гуммигут.
Все резко вдохнули, уязвленные не самим оскорблением, а полнейшим отсутствием уважения, которое за ним стояло.
– Три дня до ночного поезда, – заметила Салли, – и все еще упорствует. Мне жаль твоего наставника в перезагрузке. Не забывай, для самых закоренелых есть Магнолиевая комната. Покажи ей свою бумагу, Бурый.
Джейн прочла разрешение и пропустила желтых.
– Что случилось, Джейн?
– Я позволила тебе использовать мое имя?
– Нет.
– Вот и не используй. И я хочу, чтобы ты остановил все это.
– Я не властен над желтыми.
– Ну же, красный, прояви немного твердости для разнообразия. Скажи, что ты обо всем этом думаешь.
Я глубоко вздохнул.
– Я хочу, чтобы ты отправилась со мной в Верхний Шафран.
– Повторяю: я против смерти на первом свидании.
– Ты можешь набрать баллов. Ты можешь избежать перезагрузки. Ты же сама говорила, что сбежать при помощи конвейера, например, в Ржавый Холм – это не идеальный вариант.
Мимо нас прошел Кортленд. Джейн подставила ногу. Он споткнулся, смерил Джейн взглядом и проследовал в подвал.
– Остерегайся его. Все мигом пойдет на беж, когда его мать уйдет на пенсию. Нам с тобой надо о нем позаботиться.
– Что это значит?
– Давай уберем его. Ты и я. Вдвоем. Этот день станет первой памятной датой.
– Извини, – я надеялся, что она просто смеется надо мной, – я против смерти на первом свидании.
Джейн расхохоталась – самым восхитительным образом. Затем ее внимание привлекли желтые, которые открывали шкафы, выдвигали ящики «в поисках складных стульев», как они выражались. Джейн наклонилась ко мне и с нажимом сказала:
– Развлечение закончено. Ты должен остановить все это!
– Но я провожу перепись стульев. Это приказ Главной конторы.
– На хрен Главную контору. Ты вправду думаешь, что желтые считают здесь стулья?
– А что еще они могут делать?
Джейн вздохнула:
– Это кампания по снятию баллов, дурачок. Они используют твою перепись стульев как предлог для того, чтобы порыться в наших вещах и найти нарушения. Чем больше найдут, тем больше нам придется работать, чтобы вернуть баллы. Но они могут делать это только во время переписей, утвержденных Главной конторой. Таковы правила.
– Я отправляюсь завтра в Верхний Шафран.
– Вот именно поэтому. Перепись заглохнет вместе с твоим исчезновением, и они хотят использовать эту возможность. Но вот в чем дело: тут есть вещи, которых они не должны найти. Вещи, которые должны оставаться спрятанными. Если желтые отыщут их, то останутся в зоне – лежать в чьем-нибудь дворике. Может, нам это сойдет с рук, а может, и нет. Ты хочешь, чтобы на твоей совести была гибель четверых желтых?
– Это что, розыгрыш?
Джейн уставилась на меня. Ясно, что это был не розыгрыш.
– Что у тебя за секрет, ради которого ты готова на убийство? – спросил я.
– Останови обыск, красный. Ты можешь спасти жизнь четырех человек, которых не слишком любишь и которые причиняют нам неслыханные страдания. Своеобразная этическая дилемма.
– Ты пойдешь со мной в Верхний Шафран?
– Красный, тебе придется идти одному.
В этот момент вернулась Салли Гуммигут и пролаяла цифры. Прежде чем я успел обдумать требование Джейн, префектша была уже у следующей двери, требуя впустить ее. Хозяин, постарше Джейн и не такой колючий, запаниковал. Я поймал взгляд Джейн. Она показала глазами наверх, на чердак.
– Я посмотрю наверху, – заявил я. – Надо же мне самому посчитать хоть что-нибудь.
Желтые переглянулись, но не смогли найти разумных возражений. Я стал подниматься по крутым узким ступенькам на третий этаж. Пенелопа с Банти занялись вторым. Лестница была винтовой, и когда я дошел до верхней площадки, решив немного передохнуть при тусклом свете снаружи, сердце мое бешено колотилось. Взявшись за ручку, я осторожно открыл дверь.
Свет проникал лишь через узкое, разделенное надвое окно в дальнем конце комнаты, – то есть его было немного. Я заметил небольшую кровать, стол, комод и ларь из сосны. Стул был только один, в центре, и его занимала какая-то старуха в простом льняном халате без всяких кружков или значков, говорящих о заслугах. Она вязала длинный шарф, беспорядочными волнами ниспадавший к ее ногам. Руки ее были узловатыми и шишковатыми, точно старые корни. Лица старухи я разглядеть не мог – лишь заметил выдающиеся скулы и мягкие складки дряблой кожи; когда она говорила, они двигались. Если бы женщина не пошевелилась, я принял бы ее за пропавшую в ночи, высушенную солнцем: таких находили время от времени.
Старуха прекратила вязать, когда я вошел, но не взглянула на меня, а лишь прислушалась к моим шагам, как-то по-особенному.
– Джейн?
– Нет. Это Эдвард Бурый.
– Сын нового цветоподборщика?
– Да, мадам. Что вы здесь делаете?
– Мало что. Но у меня есть мое вязание да еще «Ренфру» перед сном.
Она, не глядя, потянулась за стоявшим возле нее стаканом воды – пальцы поползли по крышке стола, пока не наткнулись на стакан, и схватили его. Волосы у меня встали дыбом, меня затрясло. Я никогда такого не встречал прежде и не думал, что встречу.
– Вы… слепы!
Женщина коротко рассмеялась.
– Мы все слепы, мастер Бурый, просто одни больше, другие меньше.
– Но этого не может быть, – выпалил я. – Как только человек начинает терять зрение, его поражает плесень, разновидность С, и… послушайте, вас надо исследовать, а не держать на чердаке!
– Хм… Джейн говорила, что вы слегка придурковаты. Меня следует прятать, потому что я могу рассеять страх, а страх – чувство, весьма полезное для Коллектива.
– Страх перед ночью?
– Да. Несколько незрячих, нащупывающих дорогу, покончат с этой бессмыслицей, разве нет?
– Не понимаю.
– Значит, вы совершили все, что от вас требовалось. Что делается внизу?
– Налет Гуммигутов. Чтобы снять баллы.
– Джейн говорила также, что у вас есть кое-какие задатки. Полагаю, вы их проявили. Вам надо идти.
Я закрыл за собой дверь и сбежал вниз. Джейн стояла на пороге. Толпа у дома выросла: серые возвращались с полей, фабрики и из теплицы. Некоторые держали в руках инструменты. Атмосфера в зоне стала более мрачной.
– Как вы поладили с госпожой Оливо? – поинтересовалась Джейн.
Я нервно оглянулся. Серые молча смотрели на меня.
– Сколько всего человек вы спрятали? – спросил я.
– Шестнадцать в Серой зоне. Еще один живет над тобой. Пропавшие в ночи, которые серьезно пострадали, несколько перезагрузочников. Пятеро слепы, у одного неподвижно все, что ниже пояса. Для префектов все они «незарегистрированные сверхкомплектники», и за укрывательство каждого полагается штраф в двадцать тысяч. Он грозит всем, кто живет в доме или «не может доказать, что не знал об этом».
– Незарегистрированные сверхкомплектники? – повторил я, впервые слыша это определение.
– Согласна, это слишком казенный термин. Мы зовем их лишними.
– Ульрика из зенитной башни, которую кормит Томмо… – Я вспомнил его воображаемого друга. – Он знает о них?
– К счастью, нет. Но подкармливание воображаемых друзей – давняя традиция, а сэндвич – это всегда хорошо. Знаешь, как сложно унести что-нибудь из столовой?
Я сказал, что знаю. Ланчевые инспекторы имели право остановить и обыскать кого угодно: принимать пищу в неурочное время строжайше запрещалось.
– А попробуй набрать еды для шестнадцати человек! Пусть даже тебе помогает апокрифик.
– Вот он, Перкинс Брусникка, – пробормотал я. – Я оставлял ему еду в дупле. А утром ее никогда там не оказывалось.
Джейн положила руку мне на плечо.
– Спокойнее, красный, – сказала она, заметив мою подавленность. – Мало кто вообще что-нибудь замечает. Снаружи все может выглядеть чинно-благородно, но за закрытой дверью пылает пожар. А теперь – не прекратишь ли ты все это, пока не стало хуже?
– Да, – тихо сказал я, внезапно осознав масштабы происходящего, – думаю, ты права.