Но это оказалось не перерождение. Я был все тем же, прежним, и вываливался из расщелины в пищеварительном вздутии дерева, кашляя и что-то лопоча. Кто-то охватил ртом мой нос и стал высасывать из него жидкость, принудительно прочищая его. Исторгнув вязкое вещество, которое жгло мне горло, я наконец открыл глаза. Первым делом я увидел лицо Джейн, которая озабоченно смотрела на меня. Мы сидели у основания ствола. Джейн держала заточенную картофелечистку, при помощи которой и вскрыла вздутие. Ятевео вяло пыталось протягивать к нам ветви, но никакого вреда не причиняло.
– Тьфу! – воскликнула она, прочищая мне ухо пальцем. – Как ты воняешь!
Меня снова вырвало. Джейн протянула мне свою бутылку с водой.
– Прополощи рот.
Я набрал в рот воды и выплюнул дурно пахнувшую жидкость.
– Как ты? Чуть не умер? – спросила она. – Мне не сразу удалось разрезать вздутие.
Я кивнул.
– Передо мной пронеслась вся моя жизнь. Ну, или четыре последних дня, что то же самое.
Она обняла меня.
– Мне так жаль. Надо было тебе все объяснить. Это часть легенды. И да, я приняла важное решение: я пыталась убить тебя в последний раз.
– Обещаешь?
– Железно. Теперь я могу попытаться спасти тебе жизнь, если представится случай. А если я вдруг снова стану тебе угрожать, разрешаю устроить мне разнос. – Она вновь улыбнулась. – Еще ты можешь называть меня по имени. И обещаю больше тебя не бить. Поцелуй меня.
Мы поцеловались под пятнистой тенью ятевео, покрытые его пищеварительной жидкостью, менее чем в часе ходьбы от самой мрачной тайны Коллектива. Это было – вспоминаю я сейчас – так прекрасно, как я себе это и представлял.
– Я могу не сразу привыкнуть к новой Джейн, – сказал я. – Не уверен, что приветливость тебе идет.
– Это лишь на то время, пока мы вдвоем. Сломал себе что-то?
– По-моему, я на что-то приземлился – на что-то такое, чего дерево не может переварить. Не взглянешь?
Джейн взглянула и расхохоталась.
– Что такое?
– У тебя из левого бедра торчит ложка. Кажется.
– Как смешно. Вытащи ее… А-а-а!
– Извини, так о чем мы говорили?
Мы захихикали, потом прыснули, потом разразились хохотом – неуместным, учитывая обстоятельства, но от этого стало легче.
– И что, надо было обязательно кидать меня дереву? – спросил я.
– Мы только что убили Кортленда, огурчик мой, не какого-нибудь несчастного дельту, который на хрен никому не нужен.
– Как ты меня назвала? Огурчик мой?
Джейн нервно потерла ухо.
– А что?
– Да ничего. Но послушай, оно ведь могло заглотить и тебя.
– Кто я, по-твоему, такая, дурачок? Значит, вот наша история: тебя схватило ятевео, Кортленд, рискуя жизнью, попытался разрезать вздутие и освободить тебя, но дерево схватило его и швырнуло туда же, куда и тебя. Но поскольку жидкость не смягчила его падения, он сломал себе шею. Моментальная гибель.
– А если, например, так: Кортленд умер героем?
– Лучшая ложь, – пояснила Джейн, – та, в которую люди хотят верить.
Мне повезло, что дерево оказалось относительно молодым: колючки его были многочисленны и довольно коротки – в отличие от того, что росло по ту сторону тропинки. Все же нога и рука ныли, а сок ятевео жег мои раны. Я был рад наконец увидеть реку, где я смыл с себя все и потом выжал одежду. После этого начался долгий путь назад, к основанию обрыва и зенитной башне.
Прошло много времени, прежде чем мы снова заговорили друг с другом: каждый погрузился в собственные мысли. Человека сбивает с толку, когда он внезапно вынужден переоценивать все, что знает, пересматривать свой взгляд на мир в свете новых фактов – и когда он понимает, что все, принимавшееся им за правду и справедливость, оказалось лишь изощренным умопостроением. Больше всего мне не давала покоя мысль: от чего страдала моя мать, раз у нее диагностировали плесень? Радовало лишь, что отец не был ее лечащим цветоподборщиком.
– Почему они убивают всех перезагрузочников? – наконец нарушил я молчание. – Почему не перевоспитывать их, как это и утверждается?
Джейн задумалась.
– Мне сперва казалось, что самая хитроумная часть всей системы – это связь между цветом и возможностью приказывать. Правила определяют все стороны нашей жизни, но наша приверженность к спектру делает их для нас разумными и заслуживающими доверия. Но потом я стала считать, что, может быть, все куда проще, что сложность правил и строгость хроматической иерархии – лишь средства, а цель совсем другая.
– Какая же?
– Устойчивость. Сообщество, в котором каждому отведено свое место, каждый знает свое место и непрерывно работает, чтобы не утратить доверия. Если ты хладнокровно определяешь главную цель общества как долговечность – а не справедливое устройство, – то все сводится к простому поиску средств ее достижения. Система не будет ждать, пока кто-нибудь не проявит свою дисгармоничность, – она выявит ее на ранней стадии и из предосторожности пошлет человека на перезагрузку. Если задуматься об этом, устройство ее покажется очень изобретательным.
– Я бы первый приветствовал такое устройство, – сказал я, – если бы не убийства невиновных. Но раз уж мы собираемся рассказать всем правду, Главной конторе придется объясняться. В конце концов, правила действуют для каждого, независимо от цвета или положения. Если ее начальник знает о Верхнем Шафране, он лично несет за это ответственность.
– Почти наверняка. Но у Главной конторы есть много средств защиты: префекты, взаимный аудит, НСЦ – и ночновидцы. Мы должны ступать осторожно и не оставлять следов.
– А у тебя есть план?
– У нас был план. Но без Зейна и Охристого я не знаю, что делать. В понедельник меня ждет перезагрузка, но, вероятно, я при помощи конвейера отправлюсь в один из дальних углов Коллектива – к бандитам или что-нибудь в этом роде.
– За поход в Верхний Шафран вместе со мной тебе полагается семьсот баллов, – сказал я, – но это даст лишь краткую передышку. Отец должен мне тысячу, а Томмо сделал ставку на наше возвращение. Со всем этим мы можем вернуть тебе гражданство.
– Конечно, разумнее было бы остаться в городе, – заметила Джейн.
Мы немного помолчали: день стоял жаркий, мы спешили, а в гору шагать было куда тяжелее.
– Итак, – сказал я, когда мы сделали последний поворот и перед нами показалась зенитная башня, – есть хоть какие-нибудь хорошие новости?
Джейн посмотрела на меня с улыбкой.
– Думаю, ответ заключается в уловке. При некотором обходе правил можно внести в них мелкие изменения. Мы станем использовать правила, чтобы изменить их.
– Нарушение через соблюдение?
Она кивнула.
– Мне нравится такая формулировка.
– Как мы выведем Верхний Шафран из игры? – спросил я. – Ведь это первостепенная задача, правильно?
– Может, и нет. Надо выяснить, какие трудности нас ждут, прежде чем предпринимать что-нибудь.
– Но ведь тысячи людей умрут, если мы не сделаем чего-нибудь!
– А миллионы умрут, если мы потерпим неудачу. Мы не можем позволять себе ошибок, Эдди. Как часто, по-твоему, серая с ночным зрением и потенциальный красный префект, обладающий совестью, сходятся вместе и желают что-то изменить? Если мы будем поступать необдуманно, или поспешно, или не подготовившись как следует, нас просто заставят замолчать. И может пройти несколько сотен лет, пока кто-нибудь снова не выступит против системы. Неосторожные разговоры о призраках привели к гибели тысячи восьмисот человек в Ржавом Холме. Весь Южный Зеленый сектор стал жертвой плесени сто семьдесят шесть лет назад. Как ты полагаешь, из-за чего? Из-за крупного восстания или опрометчиво сказанного слова? О Главной конторе точно известно одно: для нее нет никаких ограничений.
Мы миновали зенитную башню и пошли вверх. Подъем сменился уклоном. Когда тени стали удлиняться, мы дошли до пурпурного дерева. Я шел медленнее, чем обычно, и мы опаздывали. Я лишь надеялся, что Томмо подождет нас.
– Так в чем же твой план? – спросила она.
Я поразмыслил.
– Остаться в Восточном Кармине и стать красным префектом.
Джейн улыбнулась:
– Ты – во власти, я – вне ее, вместе мы можем кое-чему научиться. И выработать план. А в нужный момент нанести удар.
– Значит, жизнь, как обычно, заботится о нас?
– Как обычно. Именно так. Старый хроматический вздор: за темнотой – рассвет.
Я внезапно остановился.
– Что такое, огурчик?
– Есть одно препятствие.
– Большое?
– Размером со слона. Предполагается, что я женюсь на Виолетте.
– Я как раз думала, когда же ты вспомнишь про эту гадость.
– Джейн…
– Да?
– Ты выйдешь за меня?
– Разве вы с Виолеттой не помолвлены?
– Я ни с кем ни о чем не договаривался.
– Твой отец запретит тебе.
– Я так или иначе уговорю его. И потом, смотри: это разозлит де Мальва, как ничто другое.
– Я согласна, – без колебаний ответила она. – Ты сам выберешь время, чтобы объявить об этом.
Мы снова поцеловались. Я испытал теплое, неизъяснимо прекрасное ощущение. И не только от физического действия, но и от беседы – беседы между юношей и девушкой, у которых есть высокие идеалы и великий план. Общие секреты, товарищество, взаимные обязательства – все это было частью моего ощущения. И конечно, поцелуй – в отличие от предыдущего, без привкуса жидкости ятевео. Мы остановились. Джейн стояла с закрытыми глазами.
– Мм, – произнесла она, – как это здорово. Слушай, а почему вчера ты не отправился домой в Нефрит? Я знаю, что из-за Виолетты все планы насчет Констанс рухнули, – но тебе не пришлось бы с риском для жизни идти в Верхний Шафран.
– Это из-за того, что сказал Стаффорд.
– Вот как? – подозрительно спросила она. – А что он сказал?
– Что нельзя упускать шанса завязать роман, при любых обстоятельствах. Думаю, он имел в виду тебя.
– Вот уж эти отцы! – фыркнула она. – И твой тоже сует нос куда не надо?
– Стаффорд – твой отец? Но он ведь С-8?