Разговор, как мы видим, людей, органически не способных понять друг друга. И А. Гладков, предполагая, что «в основе всего — высокомерный разговор с пресловутой секретаршей райкома К-вой»[1512], вероятнее всего ошибается. Не К. была инициатором процесса, и не она им дирижировала. Побеседовала именно что «для проформы» — и предпочла отойти в сторону.
Что неожиданно сыграло на руку ее репутации в глазах питерских литераторов. Во всяком случае, когда М. Дудин и Д. Гранин в 1966 году пригласили ее на должность оргсекретаря Ленинградской писательской организации, протестов со стороны прогрессивной общественности не последовало. Да и вела она себя в этой роли осмотрительно, ничем особым не запомнившись: ну, — вспоминает Я. Гордин, — участвовала, правда, в вынесении строгих выговоров распоясавшимся подписантам в 1968 году, так ведь не по своей же воле, а по разнарядке, спущенной из Москвы.
Поэтому, когда в июне 1969 года был учрежден молодежный журнал «Аврора», и, — как рассказывает Илья Бояшов, — новый глава писательской организации Д. Гранин «внес предложение в Ленинградский Обком КПСС поставить на должность редактора именно» К., это назначение было воспринято как должное. И редактором она, кстати сказать, оказалась не из худших — опубликовала «Малыша» (1971) и «Пикник на обочине» (1972) братьев Стругацких, дала пропуск в литературу рассказам Л. Петрушевской (1972), печатала В. Аксенова, А. Битова, В. Конецкого, А. Кушнера и вообще, — говорит работавшая тогда в отделе прозы Е. Клепикова, — «хотела делать интересный, нестандартный, „с живинкой“ (ее слова) молодежный журнал, допускала кое-какие художественные вольности и даже эксперименты»[1513].
Зато, — сошлемся еще раз на Е. Клепикову, — «Довлатова, зачастившего в редакцию[1514], круто не одобряла (будто за ним водился какой-то криминал — уголовный или, наоборот, диссидентский)»[1515]. И с Бродским, возвращенным из ссылки, тоже вышла незадача.
Итак, — свидетельствует Е. Клепикова, — в начале 70-го года Бродскому было внятно предложено занести в «Аврору» подборку стихов на предмет публикации. Бродский занес стремительно. Заметно приободрился. <…> Даже тогдашний главный редактор, партийная, но с либеральным уклоном, дама Косарева подпала — заручившись, правда, поддержкой обкома — под интенсивные поэтовы чары. В обкоме, просмотрев Осину подборку, предложили, как положено, что-то изменить. Не сильно и не обидно для автора. Бродский отказался, но заменил другим стихом. Еще пару раз обком и Бродский поиграли в эту чехарду со стишками. И одобренная свыше подборка была, впервые на Осиной памяти, поставлена в номер[1516].
Однако же, — продолжим цитату, — <…> Обком с КГБ на компромисс с публикацией Бродского пошли, а вот Осины коллеги — группа маститых и влиятельных поэтов — бурно воспротивились. Поздним вечером в пустой «Авроре» собралась в экстренном порядке редколлегия молодежного журнала, средний возраст шестьдесят семь — исключительно по поводу стихов Бродского, уже готовых в номер. Ретивые мастодонты раздолбали подборку за малую художественность и сознательное затемнение смысла. <…> На публикацию Бродского в «Авроре» был наложен категорический запрет. Помню опрокинутое лицо партийной дамы Косаревой. Ну никак она не ожидала, что литературная своя братия окажется погромнее официальной[1517].
А дальше… Дальше К. в 1972 году была переведена в Москву на должность инструктора ЦК КПСС, исчезнув из поля зрения как историков литературы, так и журналистов. Которые вспомнили о ней лишь в 1990-е годы, чтобы беспрестанно приставать к почтенной пенсионерке с одним и тем же вопросом — так о чем она все-таки разговаривала с Бродским в декабре 1963 года?
Косолапов Валерий Алексеевич (1910–1982)
В «Краткой литературной энциклопедии» К. представлен отнюдь не как писатель, но как «рус. сов. лит. деятель» (М., 1978. Т. 9). И это правильно: его немногочисленные статьи и единственная книга «Летопись мужества» (М., 1976) о патриотической теме в советской прозе забыты напрочь. Зато помнится, что он, — как выразилась М. Шагинян, давая К. рекомендацию в Союз писателей, — «фактически очень много лет работал в нашей среде и в советской литературе, руководя многими из нас, редактируя и правя нас…»[1518].
Политработник в дни войны и в первое послевоенное пятилетие, К. с 1951 года служил сначала ответственным секретарем, затем заместителем главного редактора в «Литературной газете»: и при К. Симонове (до августа 1953), и при Б. Рюрикове (1953–1955), и при Вс. Кочетове (1955–1959), и при С. С. Смирнове (1959–1960).
Главные редакторы приходили и уходили, менялась, в том числе и радикально, редакционная политика, а К. был для всех хорош и вот именно что служил, так что его безотказную исполнительность, исключительное трудолюбие и добросовестность, в конечном счете, оценили по достоинству, и когда С. С. Смирнов запросился в отставку, К. был назначен уже и главным.
Всего, правда, на два года (1961–1962), но они, по всеобщему признанию, оказались для «Литгазеты» никак не худшими. Во всяком случае, самыми спокойными, так как К. склонности к переменам не питал, предпочитая опираться на коллектив, уже сформированный его предшественником — «официальным либералом» С. С. Смирновым. И действительно, — как вспоминает В. Лакшин, бывший тогда заместителем редактора отдела русской литературы — заведующим отделом критики, — люди в редакции и вокруг редакции подобрались заметные и, сейчас бы сказали, креативные:
Заведовал отделом — сначала Ю. Бондарев, тогда молодой автор двух нашумевших военных повестей, а потом — еще более молодой и пока заметно не отличавшийся в критике Ф. Кузнецов. <…> Состав отдела был занятный: поэзией заведовал Булат Окуджава, чьи песни тогда лишь начинали петь. В критике работали Б. Сарнов, С. Рассадин, И. Борисова. Но особенно забавно сейчас вспомнить состав наших так называемых «консультантов», получавших небольшую плату за ответы на письма читателей и все время околачивавшихся в редакционных коридорах. Это были покойные ныне ученики Паустовского — Борис Балтер и Лев Кривенко, а также Владимир Максимов и Наум Коржавин. <…> То и дело забегали к нам «на огонек» Ф. Искандер, В. Аксенов, А. Вознесенский — вся тогдашняя молодая литература[1519].
И вполне понятно, что главный редактор, которого Ст. Рассадин удачно назвал «покладистым»[1520], своим инициативным сотрудникам позволял на газетных страницах либеральничать вовсю, а в иных случаях брал ответственность на себя. Как, самый яркий пример, случилось со стихотворением Е. Евтушенко «Бабий Яр», которое К., не советуясь ни с кураторами из ЦК, ни с коллективом, на свой страх и риск распорядился напечатать в номере от 19 сентября 1961 года.
Тем, кому интересны роскошные и во многом, как можно предположить, присочиненные подробности прохождения этой публикации, стоит обратиться к «Преждевременной автобиографии» (1963) Евтушенко и его позднейшим воспоминаниям. Нам же достаточно знать, что, — по словам П. Вайля и А. Гениса, — «буквально в один день Евтушенко стал всемирной знаменитостью»[1521]. И что действительно разразился скандал, в результате которого поэт, впрочем, никак не пострадал. Да и редактор, которого, благодаря этой истории, на некоторых еврейских сайтах именуют теперь «праведником народов мира», вовсе не был уволен. Отделался всего лишь выговором[1522] и, — процитируем Б. Сарнова, — «по-прежнему тянул свой старый воз»[1523]. По-прежнему либо своевольничал, либо потакал своим напористым сотрудникам, подписав, скажем, в печать статью Е. Суркова «Если мерить жизнью…» (16 декабря 1961 года), где в пух и в прах разносился правоверный роман В. Кочетова «Секретарь обкома»[1524].
И опять ведь сошло с рук! Как и многое сходило в те относительно вегетарианские времена, пока уже 17 декабря 1962 года во время встречи Хрущева с деятелями литературы и искусства секретарь ЦК Л. Ильичев не прочитал вслух записку Е. Вучетича о том, что редакция «Литгазеты», увлеченная поддержкой авангардистов, всячески противится публикации статьи о проекте его грандиозного монумента на Мамаевом кургане.
Хрущев отреагировал мгновенно: а не сменить ли нам тогда главного редактора? И уже 20 декабря было подготовлено постановление ЦК, где нелояльному К. припомнили всё: и давнее, казалось бы, стихотворение Евтушенко, «которое способствовало оживлению нездоровых настроений вокруг еврейского вопроса у нас и было широко использовано буржуазной пропагандой в клеветнических целях против нашей страны», и «статьи, в которых даются односторонние субъективистские оценки произведений литературы, допускается либерализм и попустительство неверным, незрелым тенденциям»[1525]. А 27 декабря в редакцию «Литературной газеты» пришел новый главный редактор А. Чаковский, против его воли переброшенный туда из журнала «Иностранная литература».
Однако же и К. из номенклатуры не выбросили, а отправили директором в издательство «Художественная литература», где он мирно прослужил семь лет и борозду ничем не портил, прославившись, в первую очередь, тем, что в 1967 году запустил в производство 200-томную «Библиотеку всемирной литературы». И, «человек номенклатурный, но глубоко порядочный», — как охарактеризовал его А. Вознесенский, — был, по-видимому, настолько хорош и для авторов, и для начальства, что именно им в феврале 1970 года сменили А. Твардовского в «Новом мире».