Еще бы: ведь поддержать друга в ИМЛИ собрался — как рассказывают, — весь цвет художественной интеллигенции: М. Донской и Э. Климов, М. Хуциев и Л. Зорин, А. Алов и В. Наумов, М. Шатров и Л. Шепитько, К. Ваншенкин и В. Тендряков, Ч. Айтматов и Р. Гамзатов, Е. Примаков и Андрей Тарковский. И отзывы официальных оппонентов самые возвышенные. И шок, когда обнаружилось, что «черных шаров» ровно половина (12 из 24), а это значит… «Отец, — рассказывает В. Куницын, — очнулся первым. Он встал и пошел по проходу. И он улыбался. Он подбадривал растерявшихся гостей и всем повторял одно: „Банкет не отменяется! Все идем на банкет. Друзья, за мной“»[1635].
Банкет действительно состоялся. И доктором наук, переработав диссертацию, К. в 1971 году все равно стал — правда, уже не филологических, а философских. И писал на свой лад все о том же — о партийности литературы в ее диковинных сочленениях с правдивостью и художественностью. После того как в 1977 году его вычистили и из Института истории искусств, стал, «великолепный оратор и трибун»[1636], читать лекции в Институте имени Гнесиных (1977–1988) и Литинституте (1986–1993), на Высших литературных курсах и, неожиданно увлекшись «летающими тарелочками», даже в уфологической «школе Ажажи»: по-прежнему защищал безупречную коммунистическую идею от того, как она в нашей стране была воплощена на практике.
Перестройку встретил с энтузиазмом, напечатал направленную против партийной бюрократии яростную статью «Пришло ли времечко?» (Литературная Россия, 26 февраля 1988 года), но вскоре объявил бой и реформаторам, когда понял, что горбачевские слова про «социалистический выбор» — это всего лишь слова, слова, слова.
Свой партбилет, во всяком случае, К. сохранял до смертного часа.
Соч.: Партийность литературы и личность писателя: Трактат в лицах. М.: Сов. Россия, 1988; НЛО: Философский аспект. М., 1991; Открытые письма «архитектору перестройки» А. Н. Яковлеву // Москва. 2019. № 8–12; Марксизм в России начинался со лжи // Сибирские огни. 2020. № 7–9.
Лит.:Куницын В. Отец // Сибирские огни. 2012. № 6.
Л
Лазарев (Шиндель) Лазарь Ильич (1924–2010)
Он родился, воевал, учился в МГУ и даже похоронен был как Лазарь Шиндель, а в литературе с самых первых шагов приобрел известность как Лазарев. Дело вынужденно обычное для тех, кто начинал печататься в мрачное послевоенное семилетие, когда человека с токсичной еврейской фамилией от подозрения в космополитизме могли не защитить ни боевые награды, ни статус инвалида Великой Отечественной войны, ни партийный билет, полученный еще аспирантом в 1951 году.
Судьба, впрочем, была к нему относительно милостива: в 1952-м Л. на основе своей дипломной работы выпустил книгу «Драматургия К. Симонова», в 1954-м о том же Симонове защитил кандидатскую диссертацию, в 1955-м пришел на службу в «Литературную газету», в 1961-м перебрался оттуда в журнал «Вопросы литературы», где и проработал почти до конца дней: ответственный секретарь, заместитель главного редактора и наконец главный редактор (1992–2009). Как напоминает Г. Красухин, «именно Лазарь Лазарев внес наибольший вклад в то, что еще в советское время этот журнал, не поступаясь научностью, сумел привлечь к себе массового читателя, стал трибуной свободной мысли, противостоящей официозу»[1637].
На скандалы не нарывался и сам их не порождал. Более полувека писал о войне, длившейся всего четыре — зато каких года, и о ее летописцах В. Некрасове, Г. Бакланове, В. Быкове, В. Богомолове, В. Кондратьеве, иных многих, но больше всего и с изумляющим постоянством писал о К. Симонове. Здесь все идет в зачет — и журнально-газетные статьи Л., отстаивающие «окопную правду», и его монографии «Военная проза Константина Симонова» (1974), «Это наша судьба» (1978, 1983), «Константин Симонов» (1985), «Живым не верится, что живы» (2007), и — отдельной строкой — исповедальная симоновская книга «Глазами человека моего поколения», уже в 1988 году собранная и отредактированная Л. по надиктованным записям весны 1979 года.
Сказать, что он обольщался главным писателем своей жизни, было бы неверно. Все видел, все понимал — и обычно порицаемое симоновское искусство пробегать, как нынче выражаются, между струйками, и его позорное малодушие в дни, когда эти струйки превращались в ураганный ливень. Но понять значит простить, и Л. действительно многое прощал Симонову, помня в первую очередь о тех добрых, зачастую самоотверженных поступках, которые тот совершал в границах возможного, шаг за шагом расширяя эти границы.
На счету самого Л. ничего дурного сроду не числилось, и литературное сообщество это ценило. Как ценило оно и его готовность всегда прийти на помощь более отчаянным друзьям, попадавшим в немилость, и дар пересмешника-пародиста, сполна проявившийся в книге «Липовые аллеи» (1966), написанной совместно с Б. Сарновым и Ст. Рассадиным, и то, что Л. уже как редактор «Мосфильма» помогал выйти на экраны «Андрею Рублеву», «Солярису» и «Зеркалу» А. Тарковского.
Л. было за что любить, потому и любили. И перечитывать будут — если не статьи и книги, посвященные тому, как фронтовой опыт сказался в творчестве его побратимов-писателей, то безукоризненно точные и честные мемуары — «То, что запомнилось» (1990), «Шестой этаж, или Перебирая наши даты» (1999), «Записки пожилого человека» (2005).
Ведь действительно «без них, — как замечено самим Л., — трудно представить себе подлинную атмосферу уходящего, ушедшего за исторический горизонт века»[1638].
Соч.: Шестой этаж, или Перебирая наши даты. М.: Книжный сад, 1999; Записки пожилого человека: Книга воспоминаний. М.: Время, 2005; Липовые аллеи: Литературные пародии / В соавт. со Ст. Рассадиным и Б. Сарновым. М.: Зебра Е, 2007; Живым не верится, что живы: Заметки о литературе, посвященной Великой Отечественной войне. М.: МИК, 2007.
Лакшин Владимир Яковлевич (1933–1993)
Печататься в «Новом мире» — сначала, конечно, короткими, но уже внятными рецензиями, — Л. стал еще студентом университетского филфака[1639]. Ему бы и на работу туда, но А. Твардовского из редакции летом 1954 года удалили, так что, отучившись в аспирантуре, Л. еще три года вел семинарские занятия в МГУ, пока весной 1961 года не перешел в «Литературную газету» заместителем редактора отдела русской литературы[1640]. А уже оттуда в июне 1962-го был приглашен в «Новый мир» заведовать критикой в ранге члена редколлегии.
И, — говорит Л., — в сущности, мне дьявольски повезло. Человек средних способностей и весьма заурядного ума — я попал на волну общественного подъема ХХ съезда, когда стали нужны свежие люди. И мне второй раз неслыханно повезло, что я рано сошелся с А. Т. и его кругом. А может быть, это все-таки не случайно, что я нашел их, а они меня?[1641]
Все так, разве лишь соглашаться с лакшинским самоуничижением совсем не обязательно. В своих силах он был всегда уверен и вел себя в «Новом мире» да и впоследствии как право имеющий: директивно и с некоторою даже высокомерной отстраненностью от рядовых авторов и сотрудников редакции. Основания для этого были: первую книгу «Искусство психологической драмы Чехова и Толстого» Л. выпустил в 1958-м, едва закончив аспирантуру, в 1962-м защитил кандидатскую диссертацию и по рекомендациям Ю. Бондарева, А. Дементьева и С. Бонди вступил в Союз писателей, в 1966-м получил партийный билет, и Твардовский с самого начала воспринимал его как своего рода консильери[1642], как ближайшего советчика, представляющего близкие ему взгляды молодого и филологически более образованного поколения.
Понятно, что в редакции Л. недолюбливали. Зато Твардовский ценил и против воли начальства в 1967-м назначил его своим неформальным первым заместителем[1643] — по сути, за то же, за что его недолюбливали рядовые редакторы. Они исходили из интересов авторов и ставили своей целью «пробить» сквозь «второй этаж», — как тогда говорили, — талантливую рукопись, пусть даже рискованную в идеологическом или художественном отношении, тогда как для Л. высшей ценностью были репутация и интересы журнала, которым эта рукопись могла бы повредить, так что стоило еще и на воду подуть.
Сказанное совсем не означает, что Л. был по-редакторски трусоват и воплощал в журнале силы торможения. Вовсе нет. Когда в «Новом мире» оказывалась рукопись, чей смысл, по его понятиям, совпадал с миссией журнала, Л. готов был стоять за нее до последнего. Первым испытанием для молодого члена редколлегии сразу же по приходе на работу стал «Один день Ивана Денисовича», напугавший А. Дементьева и не его одного, а Л. не дрогнул и, более того, в первом номере за 1964 год напечатал программную статью «Иван Денисович, его друзья и недруги»[1644], напугавшую уже Отдел пропаганды ЦК и писательское начальство. То же случилось и с рассказами А. Солженицына, и с его повестью «Раковый корпус», а вот от романа «В круге первом» Л. отступился, так как понимал, что опубликовать роман все равно не удастся и что даже хлопоты об этой публикации могут только ускорить уничтожение журнала.
Политика, как говорят, искусство возможного. Литературная политика тоже, и в своих статьях, как и в редакторской практике, Л. был прежде всего политиком. Критиков, не готовых сражаться под его водительством как единая команда, держал от «Нового мира» подальше — как, например, самоуправных Л. Аннинского и В. Турбина. К «деревенщикам», поддерживая исключительно их социальный критицизм, относился настороженно. Был уверен, что с пришествием «Ивана Денисовича» «кончилась „молодежная литература“, „4-е поколение“ со „Звездным билетом“ и пр. Появление Солженицына быстро уничтожило их легкий и скорый успех — сейчас они кажутся эпигонами самих себя, их никто не принимает всерьез»