[2027]. Сам же памятник был возведен только в 1976 году, да и то с выбитой на бронзовой плите надписью «Здесь в 1941–1943 годах немецко-фашистскими захватчиками были расстреляны свыше ста тысяч граждан города Киева и военнопленных», тогда как Н. не уставал повторять: «Здесь расстреляны люди разных национальностей, но только евреи убиты за то, что они евреи…»
Публикации Н. по преимуществу в «Новом мире», уже не часто, но еще идут: эссе «Дом Турбиных» (1967. № 8), мемуарное повествование «В жизни и в письмах» (1969. № 9; 1970. № 6), изредка появляются и предпрощальные, можно сказать, книги «Путешествия в разных измерениях» (1967), «В жизни и в письмах» (1971), но после подписи, которую Н. в феврале 1966-го поставил под «письмом 25-ти» с протестом против «частичной или косвенной реабилитации Сталина», он в советской литературе — ломоть по сути уже отрезанный.
25 мая 1973 года Н. исключают из КПСС, 17–18 января 1974 года в его квартире проводят обыск, длившийся 42 часа, 21 мая того же года Н., «опозорившего высокое звание советского писателя антисоветской деятельностью и аморальным поведением», изгоняют из Союза писателей. А 12 сентября 1974 года по частному приглашению выпускают в Швейцарию — вроде бы на 90 дней, но, как все отлично понимают, навсегда.
Последние 13 лет жизни Н. за границей — за пределами этого очерка. Поэтому нам остается процитировать рассказ В. Конецкого:
Оказывается, за двое суток до смерти Некрасову прочитали заключительные строки из выступления Вячеслава Кондратьева в «Московских новостях»[2028], где Кондратьев заявил на весь мир, что «Окопы» остаются лучшей нашей книгой о войне. И Некрасов — он был еще в сознании — просил дважды перечитать ему эти строки. Так что умер, зная, что Родина его помнит[2029].
И остается сказать, что родина действительно почтила его память — некрологом, который за подписями Г. Бакланова, Б. Окуджавы, В. Кондратьева и В. Лакшина 13 сентября 1987 года был напечатан во флагмане перестройки — газете «Московские новости».
Соч.: В окопах Сталинграда. 1989, 1991, 2005, 2009, 2013, 2016, 2018; Маленькая печальная повесть: Проза разных лет. М.: Книга, 1990; Записки зеваки. М.: Вагриус, 2003; Праздник, который всегда и со мной. СПб.: Лениздат, 2012, 2014.
Лит.: Виктор Некрасов: Сайт памяти писателя // https://nekrassov-viktor.com/biography/.
Некрасов Всеволод Николаевич (1934–2009)
Классическая формула «Я — поэт, этим и интересен» к Н. подходит как нельзя лучше.
Событийная канва скучновата: поступить на юрфак и филфак МГУ, равно как и в Литературный институт, у него не получилось, так что Н. без особого прилежания отучился на филологическом факультете Московского городского педагогического института имени Потемкина (1955–1960)[2030], но диплома не получил[2031], в 1967 году женился на А. Журавлевой, будущем профессоре МГУ, и всю жизнь провел в Москве. К уголовной ответственности не привлекался, на службе никогда и нигде не состоял, подрабатывал редактурой и внутренними рецензиями, был принят в Московский профком литераторов (1973), составил, по преимуществу из самотека, коллективные сборники для детей «Между летом и зимой» (1976) и «Сказки без подсказки» (1981).
Зато писал стихи и еще в 1958 году попытался напечатать их в альманахе «День поэзии». Не пропустили, так что первой стала публикация в неподцензурном «Синтаксисе» у А. Гинзбурга (1959), а естественной средой обитания — поэты и художники, которых годы спустя назовут «Лианозовской школой».
Здесь каждый был наособицу, и, — напоминает художник В. Немухин, — «лианозовский круг не связывал нас творческим единством, но он очень близко связывал нас по смыслу самой жизни и, как мы тогда говорили, „нового искусства“ (после станут говорить — „другого искусства“)»[2032]. Доверять только себе, своим творческим инстинктам, а советскую власть с ее нормативной эстетикой, что называется, в упор не замечать. И, соответственно, никуда не ходить и ничего не просить — в твердой уверенности, что сами предложат и сами все дадут.
Правило, впрочем, не без исключений. Поэтому Н., особенно по молодости, случалось показывать свои стихи в «Юности» и «Новом мире», отправлять рукопись в казенное издательство, но что либералы, что ортодоксы лишь раздраженно изумлялись их «нарочитой оригинальности», отказываясь считать законченным стихотворением такие, например, семь строк:
Вода,
Вода, вода, вода,
Вода, вода, вода, вода
Вода, вода, вода, вода
Вода, вода,
Вода
Текла.
И не надо бросать камень в оценщиков оттепельной поры. Ни «Черный квадрат» Малевича, ни острые эксперименты 1910–1920-х годов, ни обэриуты 1930-х не были еще канонизированы, и десятилетия должны были пройти, прежде чем народится пусть узкий, но все-таки слой читателей, которые, как само собой разумеющееся, примут некрасовскую установку:
Повтор — элементарнейшая вещь, простейший способ настаивать на слове, попытаться его эстетически обработать и предложить читателю. Тогда казалось, что повтор — эстетическая обработка особого характера; потом выяснится, что все будет несколько сложнее, и это-то назовут концептуализмом[2033].
И прежде чем эти читатели, будто паролем, станут обмениваться самым известным, наверное, некрасовским манифестом:
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть свобода.
Не станем и сейчас обольщаться числом этих читателей, а тогда, — свидетельствует Г. Сапгир, — «все кончилось для нас, не начавшись»[2034]. Nichtsein, — как спустя годы скажет Н. о своей судьбе, — небытие, несуществование. И немалый, что уж тут говорить, требовался стоицизм, чтобы десятилетиями видеть свои «текстовые сгустки»[2035] только в машинописи и лишь изредка в машинописных же журналах «37» (1978), «Грааль» (1980) и в «Архиве МАНИ» (1981–1985), а отклик получать только в самом ближнем круге.
«Щелочка разрешенности»[2036] вроде бы расширилась в дни перестройки. На самой ее заре «Просвещением» была издана совместная с А. Журавлевой книга «Театр Островского» (1986), но скандала, который ожидали авторы, не случилось. Критики заговорили о минимализме, конкрет-поэзии и, с легкой руки Б. Гройса, о «московском романтическом концептуализме», но Н. больше потешался над своими интерпретаторами, чем их слушал. Большая подборка с лестным предисловием Г. Айги вышла в «Дружбе народов» (1989. № 8), но так и осталась по сути единственной, если не считать публикаций в сетевом «Русском журнале». Появились книги «Стихи из журнала» (1991), «Справка» (1992), «Пакет» (1996; в книгу входят тексты А. Журавлевой, Н. и написанные ими в соавторстве), «Портрет Инфанте» (1996), «Дойче Бух» (1998), «Лианозово» (1999), но изданы они были, — напоминает Н., — исключительно «на средства друзей». О его поэтическом мире, созданном, — по словам М. Айзенберга, — «из подручных средств», «из заезженной, обесцвеченной привычкой реплики, из междометий, из интонации, из пауз»[2037], стали делать доклады, а самому поэту устраивать вечера, в том числе и зарубежные.
И все бы ничего, однако… «Дали белке орех, когда зубов не стало», — цитирует А. Журавлева в одном из писем русскую пословицу[2038]. Так что последние полтора десятилетия в жизни Н., и без того-то не слишком уживчивого, стали годами разрывов: его «теоретический радикализм»[2039] доходит до nec plus ultra, настаивая на своем, он ссорится с публикаторами, дает отлуп всем, кто его «так успешно держал в нетях»[2040], рвет отношения даже со старыми друзьями, кого высоко ценил раньше, скрупулезно, — как говорит И. Фаликов, — и порою очень обидно разбирается с новым поколением и, прежде всего, со своей «эстетической родней: Приговым-Рубинштейном»[2041].
«Простим угрюмство — разве это сокрытый двигатель» поэта, который ближе к занавесу так сказал о себе:
Всю жизнь пишутся стихи. И всю жизнь их не берут. Говорят, стихи плохие. Автор думает — хорошие. Наконец автор умирает. Тут уж прав — и крупно прав — кто-то один — либо автор, либо не печатавшие. И стихи либо-либо. Либо хорошие. Либо нет. Середины искать не пристало. А хорошие — так никуда не денутся. Главный срок — жизнь — уже прошел[2042].
Соч.: Живу вижу. М., 2002; То же. Münster: H. Lang, 2017; Детский случай. М.: Три квадрата, 2008; Стихи 1956–1983. Вологда, 2012; Геркулес. Вологда, 2012; Авторский самиздат (1961–1976). М.: Совпадение, 2013; Из наследия // Знамя. 2018. № 8; Из неопубликованного… // Знамя. 2019. № 1.
Лит.: «Живем словом»: Всеволод Некрасов в письмах и воспоминаниях. М.: ВШЭ, 2022.
Некрасова Ксения Александровна (1912–1958)
«Поэт в чистом виде» (С. Наровчатов), «маленькая юродивая — незаконная дочь Гуро и Хлебникова»[2043]