.
Дальнейшее предсказуемо: «Окруженье все туже, / Но, душа, не страшись: / Смерть живая — не ужас, / Ужас — мертвая жизнь». И ни счастливый вроде бы брак на склоне дней, ни получение первой собственной квартиры ничего в этом будущем переменить уже не сможет.
…Все, что впереди, лишено смысла. <…> Ждать мне нечего, торопиться тоже некуда — пусть все идет своим чередом — ни помогать, ни мешать не надо. Ты же не должна быть причастна ко всему этому… <…> За себя перед Богом отчитаюсь…[2400] —
2 января написал П. жене из больничной палаты, а 2 февраля, уже дома, повесился на собственном шарфе.
И годы пройдут, прежде чем благодаря хлопотам прежде всего И. Ростовцевой несчастливо талантливого самородка из Воронежа откроют В. Кожинов, В. Астафьев, Ю. Кузнецов, да и иные ценители согласятся, что «можно быть пьяницей, страдать клептоманией и в то же время являться очень большим поэтом»[2401], поэтом-философом.
На родине его и сейчас помнят. Именем П. названы улицы в Воронеже и в Россоши, библиотеки в этих городах, есть памятные знаки и мемориальные доски, проводятся регулярные Прасоловские чтения. И книги его стихов выпускаются тоже — правда, лишь Центрально-Черноземным издательством, а в Москве, увы, не выходили после 1988 года, если не считать, конечно, сборник его писем к И. Ростовцевой (М., 2003).
Странная известность, зауженная. Так что слова В. Астафьева из письма воронежскому профессору А. Абрамову от 15 октября 1980 года и сегодня звучат очень уместно: «Алеша Прасолов не прочитан нашим дорогим широким читателем и не может быть прочитан, он не кричит о времени, он заглянул в него и, как Лермонтов, содрогнулся от того, что ему открылось»[2402].
Соч.: Стихотворения. М.: Современник, 1988; «И душу я несу сквозь годы…» Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2000; Я встретил ночь твою: Роман в письмах. М.: Хроникер, 2003; На грани тьмы и света. Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2005; Избранное: Стихотворения. Поэмы. Проза. Дневники. Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2010.
Лит.:Будаков В. Одинокое сердце поэта. Воронеж, 2005; Чернышева И. Мироздание Алексея Прасолова. Воронеж, 2007.
Преображенский Сергей Николаевич (1908–1979)
Сведений о П. сохранилось совсем не много. Известно только, что он служил у А. Фадеева помощником, а в 1956 году был назначен заместителем главного редактора в журнал «Юность», то есть стал сразу и комиссаром, и начальником штаба при В. Катаеве, в ту пору еще беспартийном[2403] и, как положено классику, постоянно отвлекавшемся от редакционных дел — то за границу надолго уедет, то засядет на переделкинской даче за свои новые книги.
Тогда как П. в лавке был всегда и, случалось, принимал на себя всю полноту ответственности. Например, в 1961 году, когда В. Катаев чужих рукописей уже не читал и в редакции практически не появлялся, именно П. подписал в печать аксеновский «Звездный билет» (№ 6–7) — «по тем временам, — как говорит Ст. Рассадин, — сочинение наикрамольнейшее»[2404].
По крайней мере, наделавшее такого шума, что П. мог бы поплатиться если не головой, то партийным билетом. Однако же уцелел, и, став при Б. Полевом его первым заместителем (1962–1971), управлял редакционной жизнью с прежней осмотрительностью и прежней, если потребуется, отвагой.
Вот Е. Евтушенко рассказывает совсем уж чудесную историю про то, как в январе 1965 года секретарь ЦК по идеологии Л. Ильичев снял из номера поэму «Братская ГЭС», и главный редактор подчинился, а П., его первый зам и по совместительству секретарь журнальной первички, воспротивился:
Немедленно собрал общее собрание членов партии редакции — человек двадцать. Партячейка приняла резолюцию — обязать коммуниста Полевого не снимать поэму Евтушенко «Братская ГЭС» из первого номера и обратиться в Политбюро ЦК КПСС с жалобой на действия секретаря ЦК Ильичева. Письмо было немедленно передано в ЦК. Через неделю позвонил Поликарпов, попросил, чтобы типография сделала 15 оттисков поэмы для членов и кандидатов в члены Политбюро. Это было сделано. Недели две типография «Правды», где печатается «Юность», простаивала. Наконец мне позвонил Преображенский, триумфально разламывая трубку голосом: — Победа! Политбюро одобрило поэму! Я только что видел на всех пятнадцати оттисках за. А Косыгин сделал приписку: «Замечательная поэма». <…> Правда, поэму придется перенести теперь в четвертый номер, потому что мы не успеем внести дополнения, но это все пустяки. Главное — победа![2405]
Конечно, этот сюжет выглядит, честно говоря, малоправдоподобным. Однако хрущевец Л. Ильичев действительно доживал тогда в ЦК последние дни, и в «Юности» об этом наверняка догадывались. К тому же у П., никогда, как и подобает чиновнику, публично не высказывавшегося о положении дел в литературе, был, — по словам А. Алексина, многолетнего члена редколлегии, «врожденный литературный вкус»[2406], и он, — процитируем еще раз Ст. Рассадина, — умел «загораться от искры чужого таланта»[2407].
Так что все бывает, и подтверждением может явиться эпизод с публикацией в «Юности» еще одного крамольного текста — опять-таки аксеновской «Затоваренной бочкотары» (1968. № 3).
Полевой, — как рассказывает Е. Сидоров, заведовавший в редакции критикой, — уклонился, уехал в отпуск, оставив журнал на попечение Преображенского. В четыре голоса (Преображенский, Озерова, В. И. Воронов — второй зам. главного и я) с удовольствием читали вслух повесть и смеялись в ударных местах. Вася (по договоренности) был отстранен от текущей редактуры, но мы и так почти не трогали текст. Затея с моим послесловием (дабы объяснить читателям стиль и смысл этого сочинения) только подлила масла в огонь. Буколическая «Бочкотара» была признана критикой эталоном зловредного и пагубного модернизма. Заодно досталось и мне. Дело дошло до партийных указаний. В постановлении Краснопресненского РК КПСС было сказано, что журнал не только опубликовал порочное произведение, но и сопроводил его апологетической статьей.
Ужас вроде бы, зато, — продолжает Е. Сидоров, — аксеновская повесть была признана коллективом редакции лучшей публикацией года, и по инициативе Юрия Зерчанинова автор на новогодней вечеринке был награжден специальным призом — цинковым корытом для постирушки. Мне достался малый приз — тазик из того же металла[2408].
Так и прошли 15 лет службы добропорядочного коммуниста П. в дерзкой до нагловатости «Юности». Сам он, — повторимся, — на публику почти не выходил, лишь составил знаменитую некогда (и действительно очень хорошую) антологию «„Юность“: Избранное. 1955–1965» (М.: Правда, 1965). А если писал, то исключительно об А. Фадееве, комментировал его тексты и его биографию, был редактором фадеевских сборников «За 30 лет» (М., 1957), «Повесть нашей юности: Из писем и воспоминаний» (М., 1961), «Письма: 1916–1956» (М., 1967, 1973). И единственная книга П. тоже о его бывшем патроне и старшем друге — «Недопетая песня: О романе А. А. Фадеева Черная металлургия».
Большой славы эти труды П. не принесли. Так что если и вспоминают о нем, то исключительно лишь тогда, когда обращаются к мало кому известным сюжетам журнальной хроники времен Оттепели. И когда видят, что именно П. посвящено одно из самых цитируемых стихотворений Е. Евтушенко еще 1961 года.
Напомним это стихотворение и мы: «Людей неинтересных в мире нет. / Их судьбы — как истории планет. / У каждой все особое, свое, / и нет планет, похожих на нее. // А если кто-то незаметно жил / и с этой незаметностью дружил, / он интересен был среди людей / самой неинтересностью своей».
Соч.: Недопетая песня: О романе А. А. Фадеева «Черная металлургия». М.: Современник, 1977, 1979; То же. Челябинск, 1981.
Прокофьев Александр Андреевич (1900–1971)
В 19 лет став членом РКП(б), П. в 1922–1930 годах служил сотрудником (оперуполномоченным) полпредства ВЧК — ОГПУ по Ленинградскому военному округу, а все последующие годы, как сообщает Википедия, находился в действующем резерве органов госбезопасности.
И писал стихи — за обратившими на себя внимание книгами «Полдень» (М.; Л., 1931), «Победа» (М.; Л., 1932), «Стихотворения» (Л., 1932) бесперебойным потоком пошли другие. Репутация поэта со своим самородным голосом укреплялась, и доверие начальства укреплялось тоже. Так что П., всю войну пробывший членом писательской группы при политуправлении Ленинградского фронта, уже в 1945 году стал ответственным секретарем Ленинградской писательской организации — с тем, чтобы без заметных потерь пройдя испытание постановлением ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», покинуть этот пост в 1948 году, а в 1955 году вновь вернуть его себе.
Как же руководил питерскими литераторами этот поэт, до неразличимости, как свидетельствуют современники, похожий на Хрущева не только внешне, но и тяжелым троекуровским нравом, своей способностью по поводу и без повода впадать в слепую ярость? Процитируем Д. Гранина:
Диктаторство, произвол, не хочется рассказывать, что он вытворял, но писатели терпели, потому что в душе своей он был благородный человек, и ему за нас попадало крепко. Он любил Ахматову и старался помогать ей, защищал. <…> Прокофьев прекрасно понимал, что есть настоящая поэзия, настоящая литература, это для талантливого человека всегда создает тяжелые ко