И власть Р., повторимся, ценила: ордена Ленина, Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, два ордена «Знак Почета», премии Московского и Ленинского комсомола, Государственная премия СССР. И было за что — ведь, сказано в одной из эпиграмм:
Он философии глубокой не касался.
Слегка под Маяковского косил.
При слове «Б-б-бог» ужасно заикался,
А слово «партия» легко произносил.
Перестройка его, — по словам А. Киреевой, — «надломила», и, отказавшись в 1986 году от предложения возглавить журнал «Огонек», в число ее деятельных «прорабов» Р. не вошел. Зато стихи, пересматривая в них и собственную жизнь, и жизнь страны, писал в последние свои годы удивительно пронзительные.
Для меня, — заметил Ю. Карякин, — эти стихи, в сущности, его посмертная поэма, поэма-завещание, поэма-покаяние, поэма-искупление. Мало таких, кто нашел в себе силы сказать: «Из того, что довелось мне сделать, / выдохнуть случайно довелось, / может наберется строчек десять… / Хорошо бы, / если б набралось».
И умер Р. рано. «Поэт Родины и семьи, — процитируем напоследок Е. Сидорова, — ушел вместе со своей страной».
Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1985; Последние стихи Роберта Рождественского. М.: Р. Р., 1994; Удостоверение личности. М.: Эксмо, 2007; Эхо любви: Стихотворения, поэмы. М.: Эксмо, 2017.
Лит.:Мальгин А. Роберт Рождественский: Очерк творчества. М.: Худож. лит., 1990; Прищепа В., Сипкина Н. Орфей великой эпохи. Иркутск: Принт Лайн, 2012.
Розов Виктор Сергеевич (1913–2004)
Вообще-то Р. мечтал стать актером. В 16 лет, работая на текстильной фабрике в Костроме, он впервые вышел на сцену местного полусамодеятельного ТРАМа, в 1934-м поступил в училище при Театре Революции (класс М. Бабановой) и по окончании курса был принят в труппу прославленного театра, где, впрочем, — как он вспоминает, — «никак не мог продвинуться дальше актера вспомогательного состава»[2445].
Кто знает, может еще и продвинулся бы, но тут война. В июле 1941-го Р. уходит в ополчение и уже в начале октября, получив тяжелое ранение, надолго попадает в госпиталь, а на костылях или с палочкой не повоюешь и на профессиональную сцену не вернешься, так что молодой инвалид осенью 1942 года становится заочником Литературного института, а на жизнь зарабатывает в агитбригаде, выступающей с веселыми сценками и перед бойцами, и вообще перед кем угодно.
Например, перед заключенными. И вот тут-то — случай, бог изобретатель, — в колонии на строительстве Рыбинского водохранилища его примечает отбывавшая там срок Н. Сац. Причем не просто примечает, а, направленная после освобождения создавать казахстанский ТЮЗ (1945), и Р. зовет себе в помощь. Так что в институте он на год берет академический отпуск, ставит как режиссер спектакли в Алма-Ате, преподает там «хотя бы азы сценического искусства»[2446] начинающим артистам в театральной студии, а перемогаясь по возвращении в Москву работой в передвижных театрах, наполняет ящик для рукописей все новыми и новыми пьесами.
Первой из них на сцену Центрального детского театра в 1949 году прорвалась слезливо-оптимистическая драма «Ее друзья» (1949), за нею последовала не менее сентиментальная[2447] «Страница жизни», в том же театре поставленная М. Кнебель (1953). И пусть, — по позднейшей оценке Р., — «они не отличались художественными достоинствами», но, слава Богу, «не шли в потоке „широкоформатных“, а рассказывали о жизни простых смертных»[2448]. И этого было достаточно, чтобы за них схватились чуть ли не в ста театрах страны, а их автор мало того что «сделался человеком материально обеспеченным, отлично обеспеченным»[2449], сумел наконец-то закончить Литературный институт (1953), вступить в Союз писателей, так еще и стал восприниматься как надежда отечественного театра, один из символов, если хотите, ранней Оттепели.
Его В. Катаев приглашает в редколлегию только что возникшего журнала «Юность» (1955)[2450]. Его пьесы раз за разом ставит набиравший силу А. Эфрос: «В добрый час!» (1954), «В поисках радости» (1957), «Неравный бой» (1960), «Перед ужином» (1962). Ролью в эфросовском спектакле «В добрый час!» обращает на себя внимание О. Ефремов, уже задумавший создать театр-студию нового типа. И будущие «современниковцы» И. Кваша и М. Козаков в декабре 1954 года толкуют о нем же.
— Нужен новый МХАТ, — сказал Игорь.
— Это так, — согласился я. — Но кто Чехов?
— Розов, — ответил Кваша[2451].
Сказано, может быть, и слишком сильно. Однако «Современник» в апреле 1956-го начался именно со спектакля по пьесе Р. «Вечно живые», написанной еще в 1943-м под названием «Семья Серебрийских»[2452], а когда ее экранизация (уже под именем «Летят журавли») в 1958 году получила «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля, к Р. пришла слава не просто всесоюзная, но уже и всемирная.
От членства в Коммунистической партии он уклонился. Ни борцом с режимом, ни его «автоматчиком» не был. В скандальных историях и шумных дискуссиях не участвовал. Коллективок — ни дерзких, ни коленопреклоненных — не подписывал. Награды — от орденов к юбилейным датам до Государственной премии СССР (1967) — принимал с благодарностью. За чинами в писательской иерархии, однако же, не гнался: мирно вел семинар драматургии в Литературном институте (1958–1995), преподавал на Высших курсах сценаристов и режиссеров (1962–1964), получил возможность ездить по всему миру и туристом, и в составе полуофициальных делегаций, причем — это тоже было отмечено современниками — избегал обличений «растленного Запада», отстаивал в своих пьесах и публицистике идеалы внеклассового добра и милосердия, социальной справедливости и сочувствия ко всем униженным и оскорбленным.
Слова про социализм с человеческим лицом как про желанную для Р. норму пришлись бы здесь, наверное, кстати. Именно с человеческим, но все-таки именно социализм, так как, жестко критикуя уродства реального и, с позволения сказать, развитого социализма на советский манер, Р. во всех своих пьесах оставался, — по наблюдению В. Бондаренко, — «наиболее принципиально антибуржуазным писателем»[2453]. В этом смысле не его герои, а сам Р. отцовской саблей рубил новомодную мебель, будто метафору пресловутого «вещизма» и злокозненного мещанства, отвергал культ денег и личного успеха, тревожился о перерождении нравственных идеалов в сугубо эгоистические, меркантильные интересы.
Поэтому удивительно ли, что, увидев в горбачевской перестройке «поиски новой структуры государства, удобной для проживания народа»[2454], он на дух не принял реформы Ельцина и Гайдара, оценив их как буржуазную контрреволюцию, как причину и тотального обнищания, и грядущего распада страны.
Ходу с этим строем мысли ни на тогдашнее телевидение, ни в демократическую периодику, естественно, уже не было. Так что беспартийный Р., отнюдь не трибун по природе, неожиданно для многих поклонников сдвигается в коммунистическую «Правду», в прохановские «День» и «Завтра», чтобы оттуда клеймить реформаторов-«предателей», а тех, кто их поддерживает, обвинять в пресмыкательстве перед новой властью, «холуяже» и «мерзавстве»[2455].
Власть этих обличений не заметила или сделала вид, что не заметила, одарив престарелого драматурга орденом «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени (1995) и Президентской премией в области литературы и искусства (2001). А недавние товарищи по перу, став врагами, на розовские инвективы, разумеется, откликнулись, не могли не откликнуться, и перечитывать те горячечные перепалки, право же, тягостно.
Сейчас они подзабылись. Зато остались пьесы, которые не часто, но все-таки оживают заново то на одной, то на другой российской театральной сцене. И осталась скульптурная композиция перед театром «Табакерка», где рядышком стоят А. Володин, А. Вампилов и Р., при жизни, возможно, и не дружившие друг с другом, но в равной степени, хотя и по-разному воплотившие в себе дух Оттепели.
Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: ОЛМА-Пресс, 2001; Вечно живые: Пьесы. М.: Эксмо, 2008; Гнездо глухаря: Пьесы. М.: Вече, 2009; Удивление перед жизнью: Воспоминания. М.: Вагриус, 2000; М.: АСТ, 2014; В московском ополчении. М.: Родина, 2020.
Лит.:Кожемяко В. Виктор Розов: Свидетель века. М.: Алгоритм, 2010.
Рубцов Николай Михайлович (1936–1971)
«Мать умерла, отец ушел на фронт», а шестилетний Р. попал в детдом и там же — дух дышит, где хочет, — написал свое первое стихотворение. Жизнь была к нему и в дальнейшем немилосердна, но стихи писались — в сиротских приютах, в техникумах, ни один из которых он так и не закончил, на работах самых разных, какие подвернутся, во время срочной службы на эсминце «Острый» Северного флота.
Матросом 1 мая 1957 года он и напечатался впервые — стихотворение «Май пришел» в газете «На страже Заполярья», а после демобилизации поселился в Ленинграде и не сразу, но вошел в среду молодых питерских поэтов, время от времени посещая занятия ЛИТО «Нарвская застава» и выступая на коллективных литературных вечерах, которые проводились тогда во множестве. Известность тоже не сразу, но прибывала, и знаком признания в своем кругу стал домодельный сборник «Волны и скалы», который летом 1962 года Б. Тайгин перепечатал и переплел общим тиражом в шесть копий.