С. — из валькирий революции. Дочь большевика И. Бык-Бека (расстрелян в 1936), она — как с гордостью сказано в автобиографии, — «вступила в коммунистическую партию в четырнадцать лет, в 1919 году, в 13-й красной армии, где работала сначала санитаркой, затем политработником (инструктором по клубному делу)»[2618]. А в восемнадцать, еще студенткой МГУ, вышла замуж за замнаркома путей сообщения Л. Серебрякова (расстрелян в 1937), но первый брак продолжался недолго, и С. в 1925 году связала свою судьбу с наркомом финансов Г. Сокольниковым (убит в тюрьме в 1937).
И с его арестом все оборвалось. Для нее, привыкшей повелевать сердцами, едва не начавшей будто бы карьеру оперной певицы, побывавшей то корреспондентом советских газет, то с мужем в Китае, в Женеве, в Париже, в Лондоне, успевшей, среди прочего, издать книгу «Женщины эпохи Французской революции» (1930) и толстенный роман «Юность Маркса» (1934), наступила новая жизнь.
В 1936 году С. была арестована вслед за мужем, исключена из партии за «потерю бдительности и связь с врагом народа». В июне 1937-го выслана в Семипалатинск вместе с матерью и двухлетней дочерью, там в декабре снова арестована и в 1939-м приговорена к 8 годам заключения как «жена врага народа». В 1945-м ее вроде бы освободили, дали поработать фельдшером в Джамбуле, но 28 мая 1949 года вновь арестовали, и Особое совещание при МГБ СССР 12 ноября 1949 года приговорило С. к 10 годам лишения свободы по обвинению в «контрреволюционной агитации и участии в контрреволюционной организации». И лишь в августе 1955 года она была освобождена из заключения и направлена в ссылку в Джамбул, а в 1956-м полностью реабилитирована и почти тотчас же восстановлена в партии.
18 с лишним лет в заточении — срок немалый, так что многое, наверное, можно было передумать. Но С., — по словам ее дочери Г. Тартыковой-Сокольниковой, — «не стала „перевертышем“»[2619], и уже в 60-е годы гордо бросила: «Я согласна снова сесть в тюрьму, в лагерь, чтобы не дать затоптать достижения нашей революции».
Пошла писательская работа, в том числе общественная, и уже при разгроме романа «Не хлебом единым» в марте 1957 года
она, — вспоминает В. Дудинцев, — прямо плясала на трибуне, рвала гипюр на груди и кричала, что этот Дудинцев…! Вот я, говорит, я была там! Вот у меня здесь, смотрите, следы, что они там со мной делали! А я все время думала: спасибо дорогому товарищу Сталину, спасибо партии, что послала меня на эти страшные испытания, дала мне возможность проверить свои убеждения![2620]
31 октября 1957 года С. записалась в очередь на антипастернаковское выступление в Доме кино, но слова не получила. Зато получила его 17 декабря 1962-го на встрече писателей с властью, где под рукоплескания зала вновь заявила, что
не унижение, не пытки, не голод, не непосильный труд, не отобранное право материнства, не тоска по детям и многолетнее одиночество были главной трагедией каждого из нас. Трагедия была в боязни за судьбу пролетарской революции, за судьбу партии, с которой <…> никогда не рвалась наша связь[2621].
Так с трибун. Но так же и собственно в творчестве. Вновь выпустив «Юность Маркса», в 1960-м она закончила «Похищение огня», продолжающее трилогию «Прометей», и, — как у С. сказано, —
полная благодарности к XX съезду, посвятила ему первую книгу этого романа, вторую же книгу — человеку, возглавившему ленинский Центральный Комитет в тяжелые дни борьбы с жрецами культа личности, — дорогому Никите Сергеевичу Хрущеву[2622].
Многочисленные книги С. о Марксе и Энгельсе, разумеется, издавались и переиздавались, но — странная вещь, непонятная вещь — ожидаемого оглушительного успеха и тогда не имели. Ни у интеллигенции, называвшей пламенную коммунистку «гнусной» (А. Твардовский)[2623], «черносотенкой» (К. Чуковский)[2624], ни, по сути, даже у власти. Во всяком случае, Ленинской премии, на которую С. претендовала дважды, она не получила, а с документальным романом «Смерч», где С. живописала свой крестный путь сквозь тюрьмы и лагеря, и вовсе вышла незадача. Ни «Литературной России», где планировалась публикация отрывков, ни журналу «Знамя», где рукопись была одобрена, напечатать ее в 1963 году не дали, и роман в гранках, — как 8 июня 1966 года доложил в ЦК председатель КГБ В. Семичастный, — «сначала стал достоянием ряда творческих работников, а потом оказался переправленным за границу»[2625] и в 1967 году был издан на польском языке в Париже[2626].
С., разумеется, выступила против этого издания с официальным протестом. И, разумеется, десятилетиями пыталась бороться за свои попранные, как она считала, честь и достоинство, обращаясь со страстными письмами, полными заверений в своей преданности, и к Хрущеву, и к благоволившей к ней Нине Петровне Хрущевой, а позднее и по другим высоким адресам. Но увы — и беллетризованные биографии Маркса-Энгельса, выпущенные в серии «Жизнь замечательных людей» (1962, 1966), и книги очерков «Странствия по минувшим годам» (1965), «О других и о себе» (1968, 1971), где С. по личным воспоминаниям нарисовала портреты Дзержинского, Крупской, Горького, Есенина, других знакомцев своей юности, и роман о современности «Из поколения в поколение» (1973) прошли практически не замеченными. Серьезная критика о них не писала, а критика официальная, неизменно одобряя важность темы и похвальность идейных убеждений[2627] писательницы, столь же неизменно не обходила стороной схематизм и мелодраматическую иллюстративность ее произведений.
Поэтому последние полтора десятилетия жизни С., омраченные вдобавок еще и неподтвержденными слухами о ее былом «стукачестве», прошли во все более и более полной изоляции. Много, — как рассказывают мемуаристы, — пила, и, — по словам дочери, — «последние годы жизни она провела в подмосковном Переделкино. Бог ей дал все: красоту, таланты, но женского счастья в старости не было. Она была одна, да еще нераскрытый наезд машиной сделал ее инвалидом», так что «пожилая и обиженная на Союз писателей за распускаемые слухи и сплетни, она жила очень тяжело морально и физически»[2628].
Там, на переделкинском кладбище, валькирия революции теперь и покоится.
Соч.: Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1977–1980; Смерч: Роман. М.: Пашков дом, 2005.
Симонов Константин (Кирилл) Михайлович (1915–1979)
Писателя удачливее С. в ХX веке, пожалуй, и не сыскать.
Уже в год окончания Литературного института (1938) он был автором трех стихотворных книжек, членом Союза писателей, кумиром и студенческой молодежи, и, как сразу выяснилось, начальства, поэтому орден «Знак Почета», полученный 23-летним С. в январе 1939-го, лишь подтвердил статус первого среди первых в кругу молодых поэтов.
В то время многие, впрочем, взлетали. Но не все удержались, и далеко не все прорвались еще выше. Тогда как карьере С. все шло во благо: и командировка на Халхин-Гол в зону острого советско-японского конфликта (1939), и поставленные на сцене московского Театра имени Ленинского комсомола пьесы «История одной любви» (1940), «Парень из нашего города» (апрель 1941). И война, конечно, заслуженно принесшая С. славу не только отважного военкора, но и опять же первого среди фронтовых поэтов. Причем, — отмечает Б. Рунин, —
в ореоле его славы не было ни малейшего оттенка оппозиционности, никакой доли фрондерства по отношению к власти. Напротив, в блестящей литературной репутации Симонова, так или иначе, всегда подчеркивалась его политическая благонамеренность, его близость к самым верхним эшелонам власти, его признанность «лично самим»[2629].
Так что к боевым орденам и медалям прибавились шесть едва ли не подряд Сталинских премий (1942, 1943, 1946, 1947, 1949, 1950). И кого же было сразу после Победы посылать с деликатными поручениями на передовую идеологического фронта в Японию, США, Канаду, Китай, Францию, в другие страны, как не этого совсем еще молодого, дипломатичного и бесконечно обаятельного поэта-подполковника? И кто же, как не он, член ВКП(б) с 1942 года и автор стихов, уже считавшихся хрестоматийными, годился на роль литературного полководца?
Пошли должности: член редколлегии журнала «Знамя» (с декабря 1944), главный редактор «Нового мира» (1946–1950), «Литературной газеты» (1950–1953), секретарь, первый заместитель генерального секретаря правления СП СССР… Пошли почетные обязанности: депутат Верховного Совета СССР (1946–1954), кандидат в члены ЦК КПСС (1952–1956)… И понятно, что доверие власти, репутацию сталинского нукера потребовалось оправдывать не одной только благонамеренностью.
Человек инстинктивной чистоплотности, С. и в конце 1940-х — начале 1950-х хотел бы, конечно, не слишком замараться, пробежать между струйками, откупиться тайной помощью тем, кого он сам подвергал публичной казни с трибун и в печати.
Получалось ли? Путь С. в лабиринте тех лет подробно документирован, и число тех, кто не колеблясь называет его палачом, который, — процитируем Ю. Нагибина, — «по горло измазался в крови и дерьме», примерно равно числу тех, кто пробует его если не оправдать, то помиловать, войти, что называется, в его положение, ибо, — свидетельствует Д. Данин, — «из всех наших литературных вождей был он, пожалуй, самым доброносным…»