То ли грек, каким он себя называл, то ли еврей, как подозревали его недруги[2878], Т. закончил университет в Ростове-на-Дону (1929), защитил кандидатскую диссертацию «Поэзия раннего ренессанса», и первыми его книгами стали справочники «Современные иностранные писатели» (1929) и «Современные советские писатели» (1929). Дальше служба редактором в Гослитиздате и переводы, переводы, переводы — владея, как утверждает Т., английским, испанским, итальянским, польским, украинским и французским языками, он перевел в общей сложности ни много ни мало 34 книги, и в 1940 году был принят в Союз писателей именно в этом качестве. Хотя пошла уже вроде бы и собственная проза — в «Новом мире» появились рассказ «Ночь в Харачое» (1937. № 5), повесть «Дездемона» (1938. № 9).
О его гражданском поведении в 1930-е сведений почти нет — так, правда, Р. Тименчик называет Т. «автором доноса на Владимира Нарбута», помечая, впрочем, что это только «предположительно»[2879]. Зато, — опять, за неимением других, сошлемся на сообщение нашего героя, — уже тогда им была задумана масштабная эпопея о сталинской эпохе, и после войны, во время которой капитан Т. служил корреспондентом армейской газеты и вступил в партию (1944), он написал-таки сначала одну трилогию «Прекрасное и его тень» (романы «Столкновение с зеркалом», «Порочный круг», «Черная тень») объемом в 2000 машинописных страниц, а затем и другую, уже о послесталинском времени (романы «Веселенькая жизнь», «Комбинат наслаждений», «Тысяча иллюзий»). И это не считая десятков других произведений, среди которых есть даже книга стихов и поэм на итальянском языке!
Что же касается публичной жизни этого совершенно, казалось бы, ординарного литератора в первое послевоенное пятнадцатилетие, то мы располагаем только рассказом Д. Данина о том, что на одном из писательских собраний в 1949 году Т. выступил с речью, где гневно обличал Б. Пастернака и защищал А. Софронова от критиков-космополитов[2880]. И да, сохранилась еще стенограмма партийного собрания на киностудии «Мосфильм» от 31 января 1957 года, где, наряду с «контрреволюционным романом» Б. Пастернака и «ошибочными взглядами» К. Симонова, упомянуто, что «публицист Тарсис написал объемистое исследование (100 п. л.), в котором продолжает опровергать марксизм»[2881].
Слом судьбы («…Какая эволюция преобразила его из задолиза в общественного строптивца?» — изумлялся Д. Данин)[2882] произошел только весной 1960 года, когда, ориентируясь, надо полагать, на пример Б. Пастернака, Т. через итальянского журналиста Дзаполи передал свой роман «Флорентийская лилия» тому самому издателю Дж. Фельтринелли, который до этого выпустил «Доктора Живаго». Этот роман, повествующий об эпохе Леонардо да Винчи, был, кстати, наиболее нейтрален по проблематике, хотя и пессимистичен по тону, так что рискованная публикация, случись она, могла бы, возможно, пройти и незамеченной советскими властями. Однако, явно стремясь привлечь максимальное внимание к своему поступку, Т. в сентябре того же года сам сообщил в партком, что Дж. Фельтринелли принял «Флорентийскую лилию» к печати и что он, Т., просит предоставить ему возможность выехать в Италию для дополнительной работы над текстом и сбора материалов.
Надо ли говорить, что товарищи тут же исключили его из КПСС? А так как Т. не унимался, продолжая переправлять на Запад все новые и новые тексты, 23 августа 1962 года он был насильственно на семь месяцев помещен в Клиническую психиатрическую больницу им. П. П. Кащенко (139-е отделение, палата № 7), а в 1964 году исключен и из Союза писателей. Что только подстегнуло уже безусловно антисоветские публикации и в НТС-овском журнале «Грани» («Сказание о синей мухе» в № 52; «Веселенькая жизнь» в № 54 и 55; «Палата № 7» в № 57), и отдельными книгами в «Посеве», и в переводах на европейские языки.
В зарубежной печати появились отклики, поддерживающие Т., хотя и деликатно обходящие «маловысокохудожественность» его творений. Потекли гонорары — как зафиксировано в совместной секретной записке генерального прокурора СССР Р. Руденко и председателя КГБ В. Семичастного от 20 августа 1965 года,
на его имя в иностранных банках на базе авторского гонорара открыт счет, в 1965 году из Лондона поступило два денежных перевода на общую сумму 2000 инвалютных рублей. На полученные деньги он приобрел автомашину «Москвич» и другие дорогостоящие вещи[2883].
Сам же Т. широко распахнул перед иностранными корреспондентами двери своей квартиры в писательском кооперативе по Аэропортовской улице, а познакомившись уже в роли мэтра с 18–20-летними смогистами[2884], и им, — как вспоминает В. Батшев, — стал внушать, «что надо печататься на Западе, что не надо заигрывать с советскими изданиями — они сломают неокрепшие таланты, заставят продаваться за публикации»[2885]. Даже более того: согласился поставить свое имя в качестве редактора уже подготовленного смогистами журнала «Сфинксы»[2886], который с его же подачи был полностью перепечатан в «Гранях» (1965. № 59).
И вот всего этого власть, до поры относившая к Т. просто как к сумасшедшему, перенести уже не могла. Процитированная выше записка Р. Руденко и В. Семичастного итожится ясным предложением «возбудить в отношении него уголовное дело, провести тщательное расследование и принять соответствующие меры изоляции Тарсиса, исключающие его общение с иностранцами»[2887]. Свои визы «Согласиться» поставили на этом предложении сразу шесть секретарей ЦК: П. Демичев, А. Шелепин, Д. Устинов, Н. Подгорный, Ю. Андропов, А. Рудаков, — и дело, надо думать, действительно закончилось бы изоляцией Т.
Но тут буквально через три недели были арестованы А. Синявский и Ю. Даниэль — и власть переиграла. «Перевертышей» Абрама Терца и Николая Аржака решено было предать показательному суду, а
что касается Тарсиса, то во изменение ранее принятого решения о его аресте с целью последующего принудительного лечения, в настоящее время представляется более правильным разрешить ему выезд из Советского Союза за границу с закрытием обратного въезда[2888].
Так и поступили — 7 февраля 1966 года Т. разрешили выехать в Англию по приглашению Лестерского университета, а 19 февраля лишили советского гражданства «за проступки, порочащие гражданина СССР»[2889]. Организовано было и пропагандистское сопровождение — 8 февраля в «Комсомольской правде» А. Сахнин, будто и не зная об уже принятом решении, от своего имени посоветовал властям «не судить этого слабоумного, а просто взять и выслать его за границу, туда, где его согласятся принять…»[2890]. А 18 февраля М. Стуруа в «Известиях» приветил его статьей «Мистер Тарсис за границей».
Дальнейшее уже не так интересно. Т. пожил в Англии, в ФРГ, потом осел в Швейцарии, женился там на местной молодке и продолжал километрами писать романы, рассказы, стихи, публицистические трактаты, лишь малая часть которых нашла издателя. А о переизданиях в постсоветскую уже эпоху и говорить нечего.
Итог читатели могут подвести сами. Либо присоединившись к словам А. Твардовского: «…Кто сейчас вспомнит о книжонках и разухабистой писанине Тарсиса?»[2891] Либо приняв во внимание позднейшую оценку В. Батшева: «И своими произведениями, и своей общественной деятельностью Тарсис войдет в историю освободительной борьбы как один из первопроходцев духовного раскрепощения и возрождения современной России»[2892].
Либо попытаться совместить оба эти вывода.
Твардовский Александр Трифонович (1910–1971)
Рассказывают, что на выпускных экзаменах в ИФЛИ (1939) Т. достался билет с вопросом о поэме «Страна Муравия».
Это легенда, конечно. Но вот и факты: еще до выпуска, в январе того же 1939-го ему, среди самых значимых персон советской литературы, выдали орден Ленина, а в 1941 году Сталинскую премию 2-й степени опять-таки за «Страну Муравию». И с фронта боевых действий Т. вернулся, как немногие из поэтов-журналистов, в звании подполковника, прибавив к ордену Красной Звезды (1940), полученному в советско-финской кампании, два ордена Отечественной войны. А дальше снова Сталинские премии — и за «Василия Теркина» (1946), и за «Дом у дороги» (1947). Т. вводят в состав редколлегии «Литературной газеты» (1946), избирают депутатом Верховного Совета РСФСР (1947)…
От заушательской критики тогда и это, впрочем, не спасало. Так, на записки «Родина и чужбина» (Знамя. 1947. № 11–12) главный редактор «Литературной газеты» В. Ермилов откликнулся статьей с выразительным названием «Фальшивая проза» (20 декабря 1947 года), а Б. Рюриков (Комсомольская правда, 15 января 1948 года) с Л. Субоцким (Новый мир. 1948. № 2) и вовсе расценили прозу поэта как «плод политической ограниченности и отсталости»[2893].
Однако «Правда» промолчала, нападки пригасили[2894], да и В. Ермилов, объясняясь с членами литгазетовской редколлегии, поспешил заверить, что у него «нет более близкого и любимого поэта в советской литературе, чем Твардовский»[2895]