[2965]. Книгу три дня обсуждали в Институте истории и теории искусства, молодые имлийцы П. Палиевский, В. Кожинов, С. Бочаров обрушились на нее едва не памфлетом «Человек за бортом» (Вопросы литературы. 1962. № 4)[2966], а партийный идеолог Л. Ильичев нашел в ней теоретическое обоснование злокозненного абстракционизма (Известия, 10 января 1963 года). Причем, — рассказывает Т. в письме М. Бахтину от 21 января 1963 года, — «ведь я на встрече так называемых „молодых писателей“ с Ильичевым был. Там обо мне не говорилось ни слова. <…> А потом вписал-таки Леонид Федорович абзац про меня»[2967].
И понеслось: передовица в «Коммунисте» (1963. № 1), возмущенные упоминания в газетных статьях, яростные обличения на филфаковских партийных собраниях… Так что Т., который, — вернемся к процитированному письму, — «настроился этак по-обывательски все пересидеть, спрятав „тело жирное в утесы“»[2968], пришлось все же покаяться (Вестник Московского университета. Серия VII. Филология, журналистика. 1963. № 6. С. 93–94)[2969].
Но своенравничать он продолжил, и это, что называется, «случай Т.»: при полной законопослушности внешнего гражданского поведения, кажущейся иногда даже трусоватостью, оставаться бесстрашным и интеллектуально независимым как в работе со студентами, так и в текстах. Его — первым, кажется, в литературных журналах — позвали вести авторскую колонку в «Молодой гвардии», и, начиная с «Репортажа со святок» в январском номере за 1964 год, рубрику «Комментирует Владимир Турбин» в течение почти двух лет читали даже те, кто к литературной критике вообще-то равнодушен.
И сейчас не так важно, что и как он тогда оценивал, какие завиральные идеи отстаивал, какими парадоксами дразнил. Гораздо дороже, что, срастив интеллигентский треп с академическим письмом, Т. попытался по-бахтински карнавализировать все сущее, и разговор о текущей литературе оказался вдруг не только умным, но и занимательным, тормошащим воображение.
Это помнится. Хотя помнится и подпись Т. под заявлением «Нет нравственного оправдания», где некоторые (далеко, однако же, не все) профессора и преподаватели МГУ осудили своего коллегу А. Синявского за клевету «не только на советского человека», но и «на человеческую природу, на все человечество» (Литературная газета, 15 февраля 1966 года). Причем, — как сообщает Вл. Новиков, учившийся тогда на первом курсе, — это будто бы именно Т. «организовал сбор подписей под коллективным письмом, осуждающим Синявского. Из хитрости собственную подпись не поставил, но в „Литературной газете“ ее, конечно, добавили»[2970].
В 1991 году «Письмом в редакцию „Литературной газеты“» Т. попросит у А. Синявского прощения, хотя и тут — независимость так независимость — своенравно (или предусмотрительно?) отметит, что не считает «себя сторонником Синявского», да и «как писатель Синявский мне чужд». Но это произойдет только через четверть века, а пока жизнь продолжается: почти совсем уйдя из оперативной литературной критики, Т. выпускает в «Просвещении» вполне себе хулиганские, то есть провокативные «книги для учащихся» о Пушкине, Лермонтове и Гоголе, завершает так и оставшуюся незащищенной докторскую диссертацию о «Евгении Онегине», в течение трех лет (1986–1989) читает лекции в финском университетском городке Ювяскюля…
И много пишет. В том числе, что стало неожиданностью, авантюрно-философский роман «Exegi monumentum», который он еще успел передать в редакцию журнала «Знамя» за несколько месяцев до своей кончины, но так и не увидел его опубликованным (Знамя. 1994. № 1–2).
Соч.: Прощай, эпос? М.: Правда, 1990 (Библиотека «Огонька»); Незадолго до Водолея. М.: Радикс, 1994; Поэтика романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин». М.: Изд-во МГУ, 1996.
Лит.:Чупринин С. Критика — это критики. Версия 2.0. М.: Время, 2015. С. 262–281; Зыкова Г., Пенская Е. Семинар В. Н. Турбина в переписке его участников 1960-х годов // Новый мир. 2019. № 11.
Турков Андрей Михайлович (1924–2016)
Поступив в 1942 году в Литинститут «с весьма, — по его оценке, — слабыми стихами»[2971], Т. несколько месяцев проучился у И. Сельвинского и Н. Асеева, потом был призван в армию, где наград не снискал, но был тяжело ранен и, вернувшись в июле 1945-го из госпиталя[2972], заново принят в институт опять же как поэт.
Курс был сильный, поэтому Т. «как-то почувствовал, что не то выбрал»[2973], и стихов больше не писал или, во всяком случае, их не печатал. Переориентировался на критику и уже осенью 1949-го разгромил конъюнктурный роман В. Катаева «За власть Советов», 23 марта 1950-го ударил в «Правде» по слабенькому «Ясному берегу» В. Пановой, стал печататься в «Знамени», «Новом мире», других журналах.
Подоспело и приглашение на работу: с 1950 года Т. начинает вести отдел критики в журнале «Огонек», и во времена, тяжкие для космополитов и формалистов, эта редакция, возглавляемая А. Сурковым, оказалась никак не худшим местом. «Гиена в сиропе», как безо всякой снисходительности современники называли Суркова, был, разумеется, верным солдатом партии, но жаждущих крови «гужеедов» он не переносил, антисемитизмом не замарался, и от сотрудников подлостей тоже не требовал. В отличие от своего преемника А. Софронова, работа с которым для Т. стала мукой мученической, так что, едва в 1956 году обновился журнал «Молодая гвардия», он с превеликой охотой перешел заведовать критикой туда, печатал М. Гаспарова, В. Кардина, Л. Жуховицкого, других начинавших тогда авторов. Однако уже через год ушлые идеологи из ЦК ВЛКСМ редакцию подведомственного им журнала раскассировали и Т. тоже попросили на выход — за «идейные просчеты» в работе и за то, что на одном из писательских собраний он
не только решительно взял под защиту те произведения в сборнике «Литературная Москва», которые были справедливо раскритикованы нашей общественностью как нигилистические, но и постарался подвести «теоретическую» базу под подобного рода ложные тенденции[2974].
Служба в «Юности» у В. Катаева (1959–1960) оказалась тоже недолгой, так что на все последующие десятилетия Т. выбрал себе участь, — как он шутил, — «кустаря-надомника». И жилось ему, и работалось, надо сказать, неплохо. Вышли книги о близких его сердцу В. Луговском (1958), Н. Тихонове (1960), Н. Заболоцком (1966, 1981), А. Бруштейн (1966), Ф. Абрамове (1987) и, конечно, об А. Твардовском (1960, 1970, 2010, 2012), биографические очерки о М. Салтыкове-Щедрине (1964, 1965, 1981, 1988, 2009), А. Блоке (1969, 1976, 1981, 1986), А. Чехове (1980, 1987, 2003), обзоры современной эстонской литературы (1975, 1977), монографии об И. Левитане (1974) и Б. Кустодиеве (1986, 1998)…
Это хорошие книги, особенно если принять во внимание, что они были сознательно адресованы не узкому кругу знатоков и специалистов, а так называемому «массовому» читателю и несли в себе не столько исследовательский, сколько отчетливый просвещающий заряд. И эта роль просветителя или, — вспомним формулу Б. Слуцкого, — «учителя в школе для взрослых» пришлась Т. как нельзя более кстати. Никаких крайностей, полемических перехлестов, заострений и уж тем более никаких интеллектуальных провокаций — только точное знание, выверенные суждения и взгляд на события культуры с точки зрения здравого смысла и хорошего вкуса. «Он, — свидетельствует Н. Игрунова, — вообще был человек меры. Для него важны были эти рамки интеллигентного человека, и в литературе, и в жизни, невыпячивание себя, важны были понятия чести, достоинства, порядочности, равно как гражданственности, правдивости»[2975].
Конечно, с таким самопониманием не выйдешь ни во властители дум, ни в любимцы публики. Это да, но Т. ни на лидерство, ни на премьерство сроду не претендовал, при любых переменах общественного климата оставаясь честным и добросовестным работником — как на ниве, скажем по-старинному, народного просвещения, так и при исполнении обязанностей практического критика. По своим гражданским и литературным ориентирам безусловно тяготел к «Новому миру», и А. Твардовский, — как рассказывают, — даже намеревался позвать его к себе в замы. Однако же не состоялось, возможно еще и потому, что Т., всегда воспринимаясь, — по удачному выражению В. Губайловского, — как «герой второго плана»[2976], и на страницах родного ему журнала не печатал статьи манифестального свойства, но «публиковал почти исключительно рецензии на книги»[2977], а рецензии — жанр хоть и необходимый, может быть, даже самый важный, но не самый эффектный.
Так годы шли: за чтением, в поездках по Русскому Северу с любимой женой Н. С. Филипповой, главным редактором журнала «Знание — сила», в общении со старыми, надежными друзьями. И, конечно, в работе, где по части трудолюбия и добросовестности, а значит и авторитетности, Т. истинно не было равных. Так что именно к нему незадолго до горбачевской перестройки редакция «Известий», национальной в ту пору газеты, обратилась с предложением вести постоянную колонку «Книги: новинка недели». И, — вспоминает его сын В. Турков, —
почти каждую неделю, начиная с 1984 года, редакционная машина стала привозить стопку вышедших из печати книг… и немалую. Все они были аккуратно прочитаны, выбрана, по папиному мнению, самая лучшая, или актуальная, или самая для читателей интересная, и написана рецензия, которая для скорости часто надиктовывалась по телефону