[400]. Или того, как он был возмущен варварским разгоном «бульдозерной выставки» 15 сентября 1974 года. Или того, как пытался погасить скандал, зимой 1979 года развернутый Ф. Кузнецовым вокруг неподцензурного альманаха «Метрополь»:
Ничего страшного, несмотря на то, что альманах не грешил патриотизмом, мы в нем не находили <…> и просили не разжигать страсти и издать этот сборник, такой вопрос, считали мы, лучше решить по-писательски[401].
В конце концов, если верить Б., из произведений литературы и искусства КГБ вообще почти никогда ничто не запрещал; «запрещения шли совсем из других учреждений: из отделов ЦК, по линии Главлита…»[402].
Список личных благодеяний Б. обширен: он и А. Вознесенского будто бы успокаивал после «выплеска „царского гнева“» в 1963 году, и О. Табакову помогал получить квартиру, и М. Плисецкой в 1950-е, равно как А. Пугачевой в 1970-е, обеспечивал беспрепятственный выезд за рубеж, и Е. Евтушенко в 1972 году возвращал тамиздат, отобранный на таможне, а что касается В. Высоцкого, то его «в нашем управлении очень любили, а в Московском он выступал с концертами по нескольку раз в год. Пел, что хотел»[403].
Читаешь мемуары, и возникает впечатление, будто едва ли не у всех тогдашних «звезд» — от Б. Ахмадулиной до Ю. Любимова — был на всякий случай припасен телефонный номер главы политической контрразведки: и стоит лишь позвонить, попросить о встрече, как все проблемы тотчас же разрешатся. Одним словом, — суммирует Б., — «никого мы зазря не притесняли и не отталкивали от себя».
А между тем… И разгул карательной психиатрии, и притеснения священнослужителей всех вероисповеданий, и гонения на диссидентов, и зажим «отказников», и профилактика, то есть запугивание или подкуп всех, кому нехорошо было жить на Руси, приходятся как раз на годы, когда Б. рос, рос и дорос до должности руководителя 5-го («идеологического») управления КГБ и звания генерала армии. Причем, — как он вспоминает, — работать приходилось по 15–18 часов в сутки, а спать не более 4–5 часов.
Труд самоотверженный, хотя сведения о нем отрывочны. Известно, например, что в марте 1956 года Б. участвовал в локализации сталинистских волнений в Грузии, а 13 мая того же года одним из первых прибыл на дачу А. Фадеева, чтобы разобраться в обстоятельствах его смерти. И это он в сентябре 1958 года был в качестве заместителя директора круиза на теплоходе «Грузия» направлен на Всемирную выставку в Брюсселе — ту самую, где в павильоне Ватикана всем желающим бесплатно раздавались экземпляры «Доктора Живаго» на русском языке. И это Б. уже в 1961 году дирижировал пресс-конференциями Ю. Гагарина во время его победного турне по всему миру. И это он, наконец, предложил идею масштабного воздействия на западное общественное мнение, организуя — руками таких агентов, как В. Луи, — информационные (и дезинформационные) вбросы конфиденциальных сведений в европейские и североамериканские СМИ.
И ведь это, вне сомнения, лишь малая часть забот Б., без личного участия которого не могли пройти ни изъятие романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба» в 1960-м, ни арест А. Синявского и Ю. Даниэля в 1965-м, ни противодействие А. Солженицыну и А. Сахарову, ни понукание инакомыслящих к принудительной, по сути, эмиграции, ни иное многое, определявшее жизнь советского общества в 1950–1980-е годы.
Стоит внимания и то, что уже при Ю. Андропове Б. стал своего рода публичным лицом КГБ: «я, — 28 ноября 2013 года рассказал он в интервью телеканалу „Дождь“, — иногда два-три раза в день выступал в разных аудиториях»[404] — в МГУ и МВТУ, в консерватории и Политехническом музее, вплоть до Академии наук и Большого театра. О чем говорил? «Ну как о чем говорил? Говорил о жизни, о внутренних вопросах, которые были. О том, что и как. Трудно сейчас все вспомнить»[405].
Вполне понятно, что такие заслуги были отмечены большими звездами на погонах, десятками орденов и медалей, а под занавес еще и членством в ЦК КПСС (1986–1990), депутатскими полномочиями в 1986–1992 годах. И понятно, что свой кабинет на Лубянке Б. покинул тоже с почетом: президент М. Горбачев определил его в Группу генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, а олигарх В. Гусинский годом спустя назначил руководителем Аналитического управления АО «Группа „Мост“». Случилось Б. уже в 2000-е годы побывать и экспертом в Институте социально-политических исследований РАН, и советником генерального директора РИА «Новости», и вице-президентом Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка, и с 2008 года вновь генеральным инспектором Министерства обороны РФ.
О деятельности Б. на всех этих постах известно примерно столько же, сколько и о его службе в органах госбезопасности. Он, разумеется, охотно давал интервью, писал (или диктовал?) мемуары, но говорил в них только то, что хотел сказать. То есть почти ничего.
Соч.: КГБ и власть. М.: Ветеран МП, 1995; Как готовили предателей: Начальник политической контрразведки свидетельствует… М.: Алгоритм, 2016.
Лит.:Кашин О. Человек с глазами-сверлами // Русская жизнь. 2008. 12 августа.
Богомолов Владимир Осипович (1924–2003)[406]
Жизнь Б. полна загадок. Не вполне ясна даже его подлинная фамилия: то ли он — по отчиму? по отцу? — Войтинский, то ли Богомолец, то ли на самом деле Богомолов. И о том, был ли он фронтовиком, служил ли в СМЕРШе и в контрразведке МГБ СССР, был ли награжден боевыми орденами[407], сиживал ли, наконец, в тюрьме (по одной версии — в конце войны во Львове вместе с оуновцами, по другой — после войны на Дальнем Востоке), тоже до сих пор спорят. Обнародованные документы конфликтуют между собою, личные свидетельства писателя в важных деталях не совпадают друг с другом, воспоминания современников предлагают самые различные версии[408]. Во всяком случае, положенного всем ветеранам ордена Отечественной войны он в 1985 году не получил, в официальном справочнике «Отчизны верные сыны. Писатели России — участники Великой Отечественной войны» (М., 2000) его биографии нет, и на портале «Память народа» данные слишком скупы. Утверждают даже, что Б. неизменно избегал необходимости заполнять личный листок по учету кадров: в Союз писателей, несмотря на постоянные приглашения, так и не вступил[409], отказался получить орден Трудового Красного Знамени (1984) и премию «За достойное творческое поведение в литературе» имени А. Синявского (2001). Что говорить, если и его сын, родившийся в 1956 году, был зарегистрирован Суворовым по фамилии матери[410].
Сюжет, что называется, для конспирологического романа. Но пока этот роман не написан, скажем о том, что не вызывает сомнений: уже дебютный рассказ «Иван» (Знамя. 1958. № 6)[411] был оценен как прорывный, и снятый по нему А. Тарковским фильм «Иваново детство» (1962), хоть и не стал одним из лидеров проката в СССР, но получил главные призы на международных кинофестивалях в Венеции (1962), Сан-Франциско (1962) и Акапулько (1963).
Успех начинающего кинорежиссера, конечно, но и начинающего писателя тоже. Впору голове закружиться, и, — как 10 октября 1962 года «совершенно секретно» докладывал в ЦК КПСС председатель КГБ В. Семичастный, — Б.
без согласования с соответствующими организациями направлял по почте свою повесть «Иван» в адреса восьми иностранных издательств (Бразилии, Швеции, Швейцарии, Финляндии, Австрии, Аргентины, Италии и Дании)[412].
Указанная корреспонденция была, разумеется, изъята, с Б. по-отечески побеседовали в Союзе писателей и в Идеологическом отделе ЦК, поэтому больше таких рискованных проб он уже не совершал.
В них, собственно, и нужды не было: рассказ не только инсценировали, включали в антологии и коллективные сборники, но и более 200 раз по общему счету издали на сорока языках. Другие нечастые, чтоб не сказать совсем редкие публикации Б. прошли менее заметно, но повесть «Зося» (Знамя. 1965. № 1) была в 1966 году тоже очень удачно экранизирована М. Богиным, и картину посмотрели почти 23 миллиона советских зрителей.
В том, что считалось общественной жизнью, Б. упрямо не участвовал, на собраниях не светился, в полемики не вступал, хотя в июне 1967 года подписал коллективное письмо IV съезду писателей в поддержку А. Солженицына и с протестом против цензурного произвола[413]. Мало кто и знал, что все эти годы он собирал материал для многофигурного и остросюжетного романа о доблестном труде советских контрразведчиков на излете войны.
Замысел, судя по всему, возник еще в 1951 году, октябрем которого помечена богомоловская запись: «Задумал написать приключенческую повесть для юношества. Тема старая, а повесть будет новая». Летом 1964-го Б. прибавил: «Действие разрастается и все больше занимает мои мысли. Сделано вчерне 22 листа»[414]. И вот в начале 1971 года пришло время предлагать рукопись журнальным редакциям: сначала в «Юность», где печатать согласились, заключили авансовый договор (который был Б., впрочем, просрочен), но потребовали неприемлемых для автора купюр, потом в «Знамя», где текст сразу же вернули, и наконец в «Новый мир».
Там тоже стали мешкать, причиной чего, — по словам Б., — явились перестраховочные отзывы экспертов сразу из ГРУ и из КГБ. Вероятно, это так, но судьбу романа решили не чекисты, а цекисты. И здесь, помимо рассказа самого Б. о доброхотной помощи хорошо известного литераторам И. Черноуцана, есть письменное свидетельство не упомянутого им Н. Биккенина, в ту пору заведовавшего сектором Отдела пропаганды ЦК. Это к нему летом 1974-го Б. будто бы принес «машинописный экземпляр рукописи», и это он, мгновенно все прочитав, вызвал на Старую площадь автора и «позвонил при нем в редакцию». «Никаких замечаний и вопросов у меня не было, — рассказывает Н. Биккенин. — Это был тот случай, когда в мои действия никто не вмешивался: ни смежные отделы, ни соседи, ни мои начальники. Взял на себя, и хорошо».