[543]. Была и штатная работа в редакции журнала «Молодая гвардия», но она оказалась недолгой, с мая 1959 по февраль 1960-го, — не то место. А вот «Новый мир» после возвращения в него А. Твардовского оказался именно «тем», «своим» местом, и, начиная с сентября 1958 года, В. становится одним из «фирменных» новомирских авторов.
Творческая манера В. выработалась уже тогда: техника комментированного пересказа анализируемых текстов, глубокая основательность аргументации и, что почти всегда бывает при такой установке на фундированность, некоторая тяжеловесность, может быть даже вязкость стиля. Добролюбовская, знаете ли, традиция, и подход к литературе тоже добролюбовский — как к линзе, полезной прежде всего тем, что она укрупняет реальные проблемы действительности. Поэтому, о чем бы ни писал В. в начале своей авторской биографии — «Чудотворной» В. Тендрякова (1958. № 9), романах К. Симонова (1960. № 6) и Г. Николаевой (1962. № 8), пьесе И. Друцэ (1960. № 11), позабытых ныне сочинениях М. Жестева (1959. № 1), Ф. Колунцева (1962. № 7) или об очеркистике В. Овечкина (1964. № 6) и Е. Дороша (1965. № 7), — он неизменно писал о том, как исправить эту самую действительность или, по крайней мере, читательское отношение к ней.
Смысл этих статей, хоть и изложенный эзоповым языком, без перевода доходил до читателей. И до начальства тоже — во всяком случае, — рассказывает В., — почти весь 50-тысячный тираж его книги «Как хлеб и вода. Искусство в нашей жизни» (1963) был «послан под нож», потому что тогдашний глава МГК КПСС Н. Егорычев обнаружил там
одно место с очень прозрачным портретом Хрущева, как некоторого чудовищного тирана, который только играет из себя некоторого либерала и свободолюбца, а на самом деле, в общем…[544]
Став членом Союза писателей (1962), В. в эти годы работал в Институте философии (1961–1963) и в Институте истории искусств (1963–1965), пока не был приглашен в редколлегию «Нового мира» ведать в ней разделом прозы (1966–1967), а затем критики (1967–1970).
Это время, неоспоримо, стало ключевым в его интеллектуальной биографии. И потому что В., доказывавший в стартовой статье о повести В. Тендрякова «историческую неизбежность <…> освобождения людей от пут религиозного мировоззрения, несовместимого с единственно достойным человека научным взглядом на мир» (1959. № 8), все отчетливее сдвигался теперь в сторону христианских ценностей, уроков русской религиозной философии: от Добролюбова, условно говоря, к Бердяеву и «Вехам». И потому что, разуверившись в возможности словом перестроить всю систему общественных отношений, он упирал теперь не на социальную активность, не на обреченную борьбу и уж тем более не на компромиссы с правящим режимом, а на «тихий окопный героизм», «стоическое мужество неучастия», «готовность к сопротивлению „выродкам“, к отказу сотрудничать с ними в системе „массового порядка“, когда он восторжествует» (1968. № 8).
Страницы «Нового мира» конца 1960-х стали в этом смысле еще и полем необъявленной, да не всеми и замеченной полемики между двумя ведущими идеологами журнала. Между В. с его «стоическим этосом» и В. Лакшиным, который был уверен, что «любые попытки переменить жизнь проповедью индивидуального самосовершенствования доказали в ходе истории свое бессилие» (1968. № 9) и что нужно, соответственно, держаться принципов «нравственного реализма» с его готовностью для пользы дела к компромиссам и тактическому лавированию.
До прямого столкновения этот спор вроде бы не дошел. Однако вот выразительный пример: когда 22 августа 1968 года в «Новом мире» по распоряжению райкома вынуждены были провести собрание, поддерживающее ввод войск в Чехословакию, В. (как, впрочем, и А. Твардовский) участвовать в нем отказался. Ибо полагал, что «выступить с поддержкой действий власти — это значит поставить крест на всем том, что делал „Новый мир“», и что
нам важнее сейчас лучше погибнуть и закрыться даже, если нас закроют, чем вступить на этот путь, где нас ждет немного, не больше полугода или года, и все равно нас прихлопнут. Но только это будет уже совсем другой конец. Лучше погибнуть вот так[545].
Собрание тем не менее провели[546] — и «Новый мир» продержался еще почти полтора года. А когда в начале 1970 года из редакции удалили четырех членов редколлегии, то В. Лакшину и А. Кондратовичу были предложены синекурные должности в других журналах, тогда как В. оказался выброшенным на улицу с волчьим билетом, и не сразу, совсем не сразу ему удалось трудоустроиться.
Вин/оградо/ва не случайно будто бы не берут на работу, — 26 августа 1970 года записал в дневник В. Лакшин. — Над ним висит обвинение в передаче поэмы за границу. Чертова сила! Передают слова, будто бы сказанные А/ндроповым/: он сравнивал меня и В/иноградова/. (Л/акши/н развивает взгляды нам неприемлемые, но лично честен, а Вин/оградов/ — почти рядом с Син/явским/.) Этого не хватало[547].
И хотя позднее В. не раз объяснял, что никакого отношения к зарубежной публикации поэмы А. Твардовского «По праву памяти» он не имел, около 15 лет его жизни прошли уединенно: восемь лет он проработал в Институте истории искусств, три-четыре года в Институте общей и педагогической психологии АПН, выпустил книгу «Искусство. Истина. Реализм» (1975), эпизодически читал лекции во ВГИКе, вел мастерскую критики на журфаке МГУ… Но о современной литературе уже не писал и в периодике демонстративно не печатался, так что коллега И. Золотусский даже заметил как-то, что молчание В. значит больше, чем болтовня иных-прочих.
И так — до перестройки. В 1985 году он принял крещение, в 1986-м опубликовал в «Знамени» статью «Белинский и Достоевский: арифметика революции и алгебра философии», где, — как он утверждает, — слово «Бог» впервые в подцензурной печати было напечатано с большой буквы, побыл с января по сентябрь 1987-го заведующим отделом прозы в «Новом мире» у С. Залыгина[548], выступал даже в роли доверенного лица митрополита Питирима на выборах в Верховный Совет, в 1988–1989 годах вел постоянную рубрику «Литературная жизнь. Что произошло?» в «Московских новостях», читал лекции в Литературном институте, в университетах Женевы, Милана, Венеции и Неаполя…
Многим, очень многим, словом, занимался, пока в 1992 году по предложению В. Максимова не возглавил журнал «Континент», переведенный из Парижа в Москву и — в споре как с консерваторами, так и с либералами[549] — ставший, уже при В., трибуной идей христианской демократии, так, к его вящей печали, в России и не прижившихся.
История этого, виноградовского «Континента» еще будет написана. А кончается она грустно: словами, которые, объявляя в 2010 году о прекращении издания, сказал В.: «Мы свои силы потратили полностью…».
Соч.: По живому следу. Духовные искания русской классики. М., 1987; Духовные искания русской литературы. М., 2005.
Лит.:Биуль-Зедгинидзе Н. Литературная критика журнала «Новый мир» А. Т. Твардовского (1958–1970 гг.). М.: Первопечатник, 1996; Чупринин С. Критика — это критики: Версия 2.0. М.: Время, 2015; Иванова Н. Преодоление гравитации: Игорь Виноградов и шестидесятники // Знамя. 2016. № 8.
Винокуров Евгений Михайлович (1925–1993)
Нам уже не узнать, отчего кадровый чекист Михаил Перегудов зарегистрировал в загсе сына не под своей фамилией, а дал ему фамилию и имя своей жены-«партийки» Евгении Винокуровой, которая дослужится позднее до должности первого секретаря райкома ВКП(б). И даже десятилетия спустя, — как вспоминает его невестка Т. Винокурова-Рыбакова, — отец В. на расспросы только «посмеивался и уходил от ответа»[550].
Пусть это так и останется семейным секретом. Тем более что взрослую жизнь В. начал, как почти все его сверстники в ту пору: сразу после девятого класса он в 1943 году был призван в армию и, закончив артиллерийское училище, в неполных 18 лет стал командиром артиллерийского взвода. Воевал на 4-м Украинском фронте, в Карпатах, войну закончил в Силезии. Наград, кроме медали «За Победу над Германией», капитан В. не снискал, но фронтовой опыт запечатлелся в стихах, с которыми его после демобилизации в 1946 году без экзаменов приняли в Литературный институт.
Занимался он там у Л. Тимофеева, П. Антокольского, Е. Долматовского, а
весной, это уже 1947 год, — рассказывает Т. Рыбакова, — в Литинститут приехал Эренбург — послушать поэтов-первокурсников. Женя читал последним. «Этот последний будет поэт», — сказал Эренбург, — а из остальных выйдут хорошие читатели[551].
Так, собственно, И. Эренбург и написал, представляя В. в 1948 году читателям журнала «Смена»: «Кажется, одним поэтом стало больше». И действительно: публикации в периодике умножились, был с такими же, как он, литинститутцами К. Ваншенкиным и В. Солоухиным сложен, хотя так и не выпущен сборник «на троих», в 1952 году появилась первая собственная книга «Стихи о долге», за ней вторая, третья, четвертая… а всего на счету у В., которого Ст. Рассадин не без едкости назвал «безотказно печатающимся»[552], никак не меньше пятидесяти изданий, и это еще не считая сборников статей и переводов.
Судьба из самых благополучных, хотя первым в своем поколении он так никогда и не числился — ни на фоне быстро набравших административный вес и обросших наградами С. Наровчатова, М. Луконина, М. Дудина, Е. Исаева, ни в сравнении с соперничавшими друг с другом Б. Слуцким, Д. Самойловым, А. Межировым. Прекрасные стихи у В. были, были и облетавшие страну хиты — песня про Сережку с Малой Бронной и Витьку с Моховой (написано еще в 1953-м, положено А. Эшпаем на музыку в 1958-м) или афоризм: «Художник, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться».