Сказано витиевато, а если перевести на простой язык, то на «службе лада и смирения» в 1970–1980-е годы жилось бывшему смутьяну совсем не плохо: книга шла за книгой, и не только стихов уже, но и прозы (впрочем, не запомнившейся), появилось около трехсот песен, написанных на его стихи, он охотно гастролировал по городам и особенно воинским гарнизонам. И орден «Знак Почета» ему дали (1981), и Государственную премию РСФСР (1984), и в правление Союза писателей ввели (1985–1991), и монографию о его творчестве издали.
А когда это все кончилось, перестройку Г. не принял. Бранил перемены в стихах и в интервью, на путч ГКЧП откликнулся глумливой частушкой, датировав ее 19 августа 1991 года: «Что за странная страна, / Не поймешь какая? / Выпил — власть была одна, / Закусил — другая!». Хотя после издательского обморока 1990-х, когда книги и у него почти перестали выходить, положение Г., надо сказать, нормализовалось: вышло собрание сочинений в 7 томах, да и денежными наградами на склоне дней обижен он не был: к премии «Ладога» имени его старинного недруга А. Прокофьева прибавилась Новая Пушкинская премия, выданная его старинным товарищем А. Битовым (2000), а за премией правительства Санкт-Петербурга (2005) поспешила мало кому известная, зато высокобюджетная премия Союзного государства (2012).
Впрочем, только ли это имеет значение? Гораздо важнее самоощущение поэта, а оно каким было в молодости, таким и в старости осталось:
Я отношу себя к «татуированным» (в отличие от титулованных) интеллигентам, прошедшим сквозь тернии нравственного одичания, духовного обнищания, раннюю (дошкольную) утрату иллюзий, к горе-романтикам, тонувшим в разливах бытового алкоголизма, употреблявших нецензурные слова, валявшихся на воспитательных нарах, носивших на спине и груди крест обреченности, который на него поставили общество, власти, а также родные-близкие, и все-таки устоявшим, не унесенным прежде срока в бездну тщедушия и утробного, желудочно-кишечного рабства[829].
Соч.: Плач за окном: Повести. Л.: Сов. писатель, 1989; Остывшие следы: Записки литератора. Л.: Лениздат, 1991; Апостолы трезвости: Исповедь алкоголика. Псков, 1994; Окаянная головушка. СПб.: Ист. иллюстрация, 1999; Падший ангел: Стихотворения. Воспоминания. М.: Эксмо, 2001; Собр. соч.: В 7 т. СПб.: Ист. иллюстрация, 2003–2013; Распутица: Избранные стихи. СПб.: Ист. иллюстрация, 2000.
Лит.:Васюточкин Г., Иванов Б. Право на себя — Глеба Горбовского // Петербургская поэзия в лицах: Очерки. М.: Новое лит. обозрение, 2011. С. 39–95.
Гранин (Герман) Даниил Александрович (1919–2017)
Классическая сентенция, что в России нужно жить очень долго, к Г. подходит как нельзя лучше. Герой Социалистического Труда (1989), кавалер высших орденов СССР и РФ, лауреат трех Государственных премий (1976, 2001, 2016), член бюро Ленинградского обкома партии в перестроечные годы и многолетний секретарь Союза писателей, он в свои поздние десятилетия многими воспринимался не только как последний классик XX века, но и как символ российской интеллигенции, ее воплощенная совесть.
В общем-то небезосновательно, хотя жизнь оказалась длинной, и случалось в ней всякое.
Время[830] и место[831] рождения Г., как и его национальность[832], даже год вступления в ВКП(б) не вполне ясны. Достоверно известно лишь то, что, в 1941 году закончив в Питере политехнический институт, он воевал на Ленинградском и Прибалтийском фронтах, сменил «шпалу» старшего политрука на капитанские звездочки, был дважды ранен, получил орден Красной Звезды, а после демобилизации до 1950 года работал инженером в Ленэнерго.
Проза уже писалась, и за дебютными публикациями в еще довоенном «Резце» (1937. № 4, 8) последовали рассказ «Вариант второй» из жизни аспирантов (Звезда. 1949. № 1), повести «Победа инженера Корсакова» (1950) о научном превосходстве СССР над США[833], «Ярослав Домбровский» (1951) о герое Парижской коммуны[834], сборник очерков «Новые друзья» (1952) о строителях Куйбышевской ГЭС, подписанные уже псевдонимом, который Г. взял по просьбе своего однофамильца Ю. Германа.
И разброс интересов молодого автора, и его морально-политическая выдержанность, и пристойный, но не более того художественный уровень — всё пока, словом, как у всех, так что прорывом стали только «Искатели» (Звезда. 1954. № 7–8). За этот роман на входившую тогда в моду тему научного поиска схватились: Г., совсем недавно (1952) вступившего в Союз писателей, произвели в члены правления и СП СССР, и Ленинградской организации, назначили ее секретарем (1954), выпустили в первый для него заграничный вояж на теплоходе «Победа» (1956), а сам роман выдвинули на соискание Ленинской премии 1957 года.
Тогда не срослось, как не срастется в дальнейшем с романами «После свадьбы» (1958) и «Иду на грозу» (1964). То ли конкуренты по официальному литературному счету оказывались повесомее[835], то ли сказывалась раз и навсегда принятая Г. стратегия — вести повествование по самой грани между безусловно приемлемым и в идеологическом плане рискованным. Так, его рассказ «Собственное мнение» о двуличии советских чинуш, напечатанный в «Новом мире» (1956. № 8), подверстали к крамольным «Рычагам» А. Яшина и «Не хлебом единым» В. Дудинцева, с тем чтобы долго, что называется, полоскать и с трибун, и в печати[836]. Да и позднее Г. случалось быть битым, правда всякий раз не до смерти, так что сложилась и репутация честного, но осмотрительного писателя, в равной степени уважаемого что начальством, что либеральной частью ленинградских литераторов.
В сражениях как с космополитами, так и с их наследниками-ревизионистами он не замарался и в роли одного из руководителей писательской организации вел себя, по всеобщему мнению, лучше прочих. Единственным проколом стала история с И. Бродским, от которого Г., руководивший тогда Комиссией по работе с молодыми писателями, попытался опасливо отстраниться, даже дал ему в ответ на запрос из ЦК неблагоприятную характеристику[837], хотя общественным обвинителем на суд, разумеется, не пошел[838], и туда отправился его помощник по комиссии Е. Воеводин. И более того, уже после приговора, выступая на заседании секретариата писательской организации, Г. заявил:
Политическое лицо Бродского было нам известно. Я знаю, что он представлял собою два года тому назад. Сейчас тоже не убежден в том, что он стал думать по-другому. Я бы лично сказал, что его с более чистой совестью надо было судить по политической статье, чем за тунеядство. Но это дело не моей компетенции. У нас таких, как Бродский, вокруг Союза, к сожалению, много и можно говорить, почему этот, а не тот?[839]
Однако резонанс у процесса был оглушительным, и А. Ахматова выразила не только личную точку зрения, когда произнесла: «А о Гранине больше не будут говорить: „это тот, кто написал такие-то книги“, а — „это тот, кто погубил Бродского. Только так“»[840]. У общественного мнения власть не меньшая, чем у начальства, и Г., отлично это понимающий, тотчас привел себя в чувство: уже на следующем заседании он хорошо говорил о таланте Бродского, а от проштрафившегося Е. Воеводина, наоборот, отстранился и, как все, проголосовал за его изгнание из Комиссии по работе с молодыми.
Вот и итог: на очередном собрании в 1965 году ленинградские писатели сменили надоевшего им А. Прокофьева на более миролюбивого М. Дудина, а Г. сделали сначала его заместителем, а потом и своим первым секретарем (1967–1972).
Жизнь пошла опять ровно: Г. много ездил по миру, отписывался небезынтересными путевыми очерками, выпускал новые книги, вел себя независимо — пока это, разумеется, позволяли обстоятельства. Например, воздержался, когда 5 ноября 1969 года из Союза писателей исключали А. Солженицына. Однако то ли сам передумал, то ли нажали на него посильнее, и уже 14 ноября в протоколе появляется новая запись, что Г. «по телефону просил считать свой голос поданным за исключение»[841].
На этом, собственно, Оттепель в очередной раз и закончилась. А жизнь продолжалась, и перечень созданного Г. за свой мафусаилов век, поражая воображение, вынуждает отказаться от подробного рассказа: многие десятки книг, тринадцать экранизаций, публицистические работы и о русской классике, и на политическую злобу дня, участие в огромном количестве гуманитарных проектов. И репутация — уже не «Талейрана»[842], как, случалось, думали о нем в 1960–1980-е годы, когда Г. «все время балансировал между властью и так называемой либеральной интеллигенцией»[843], но «эталона порядочности»[844].
Что ж, в России действительно нужно жить очень долго: дурное забудется, оставшись достоянием только историков литературы, а доброе повысится в цене.
Соч.: Собр. соч.: В 5 т. М.: Вагриус, 2007; Собр. соч.: В 5 т. М.: Терра — Книжный клуб, 2008; Собр. соч.: В 8 т. СПб.: Вита Нова, 2009; Причуды моей памяти: Книга-размышление. М.; СПб.: Центрполиграф, 2010; Все было не совсем так. М.: ОЛМА Медиа групп, 2010; Заговор. М.: ОЛМА Медиа групп, 2012; Мой лейтенант. М.: ОЛМА Медиа групп, 2012; Интелегенды: Статьи, эссе, выступления. СПб.: Изд-во СПбУП, 2015.