Такие стихи, естественно, не запоминаются, да и запоминать их незачем, зато и возникали они без труда, и печатались без промедлений. Его литинститутскому выпускнику К. Ковальджи запало в память, как, отвечая на вопрос, пишет ли Д. стихи, тот не без самодовольства сказал: «А как же? Они у меня выделяются, как пот»[992].
Вряд ли их сейчас читают — и лирические репортажи, и роман в стихах «Добровольцы», и даже повесть «Зеленая брама» о жестоком военном опыте автора, и уклончиво осмотрительные мемуары.
А вот песни на слова Д. — «Все стало вокруг голубым и зеленым…», «Любимый город», «Лизавета», «Случайный вальс», «Родина слышит, родина знает…», «Сормовская лирическая», «Если бы парни всей земли…», «За фабричной заставой», «Венок Дуная», иные всякие — слушают, случается, с неизжитым ностальгическим чувством.
Мал, скажете, золотник? Пусть мал, но все равно дорог.
Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1989–1990; Очевидец: Книга документальных рассказов о жизни автора и его современников в XX веке, в советское время. Н. Новгород: Деком, 2014.
Домбровский Юрий Осипович (Иосифович) (1909–1978)
Янкель-Саул Домбровер, прадед Д., еще в 1833 году был выслан то ли из Литвы, то ли из Польши в Сибирь, но сумел разбогатеть на золотодобыче, хлеботорговле, винокуренном производстве, и дед пошел по его стопам, стал в Иркутске купцом первой гильдии, а отец уже в Москве достиг немалого статуса присяжного поверенного[993].
Завидная родословная, так что и наследника ожидала жизнь, по крайней мере, обеспеченная. Однако в стране случилось то, что случилось, и юноше с клеймом социально чуждого элемента удалось только поучиться, да и то не доучиться на Высших государственных литературных курсах (ВГЛК), прежде чем 28 октября 1932 года его впервые взяли и вскоре выслали в Алма-Ату.
Так оно и дальше пойдет — второй арест в 1936-м, третий в 1939-м, четвертый, уже по «модному» тогда обвинению в низкопоклонстве, в 1949 году. Тюрьмы, этапы, колымские лагеря (1939–1943), откуда он был актирован по инвалидности, тайшетский Озерлаг (1949–1955), поражение в правах — словом, не до литературы. Тем более что и репутация в официальных казахстанских кругах у Д. была соответствующей: «пьяница и пройдоха», «юродствующий богемщик» (Правда. 30 сентября 1946 года), «едва ли не самая зловещая фигура среди антипатриотов и безродных космополитов, окопавшихся в Алма-Ата» (Казахстанская правда. 20 марта 1949 года).
Однако же, если есть талант и воля, творить можно даже в промежутках между расправами — в журнале «Литературный Казахстан» (1938. № 34) печатается первая книга исторического романа «Крушение империи», она же, под названием «Державин», появляется отдельным книжным изданием (Алма-Ата, 1939), а перед последним арестом друзьям и недругам Д. уже известны написанный в лагерной больнице антифашистский роман «Обезьяна приходит за своим черепом»[994], новелла «Смуглая леди» и то ли наброски антиамериканского романа «Дрогнувшая ночь», то ли — как рассказывают, — даже первоначальная, хотя, увы, не выжившая в энкаведешной мясорубке версия романа «Хранитель древностей».
Возвращения в печатное пространство еще ждать и ждать — прежде Д. в мае 1955-го выпустят на поселение в поселке Чуна Иркутской области, 30 мая 1956 года реабилитируют, разрешат вернуться сначала в Подмосковье, потом в Москву, 5 июня того же года восстановят в Союзе писателей, откуда его последовательно исключали и в 1939-м, и в 1949-м. И уж только тогда издательство «Советский писатель» опубликует многострадальную «Обезьяну», собранную по уцелевшим черновикам (1958), а потом подойдет черед заново обдуманного и заново написанного «Хранителя древностей».
А. Берзер, новомирский редактор Д., вспоминает, что А. Твардовский к этой интеллигентской прозе отнесся без большого энтузиазма, просил сместить акценты с частной истории частного человека в сторону истории народной, но роман напечатал (1964. № 7–8). И все, кто хоть что-то понимал в повествовательном искусстве, ахнули.
Повесть Домбровского превосходна, — откликнулся в дневнике А. Гладков. — Она достоверна, как документ — это то время, умна, прекрасно написана, хоть и без каких бы то ни было усилий казаться оригинальным, и так как она естественна и искренна, то ни на что не похожа. Ее не с чем сравнить — рядом с ней и Солженицын кажется слишком литературным: хотя внешне — это, казалось бы, насквозь интеллигентская вещь, а тот «народен». <…> Читал с наслаждением, горечью, волнением. <…> Вот вам и «новая волна» в прозе! <…> Бурного успеха не будет: это слишком умно и тонко для «массового читателя», но успех будет настоящий и прочный[995].
А. Гладков не ошибся. Бурного успеха действительно не было — ни у публики, ни у критики, которая, исключим из общего ряда рецензии И. Золотусского в «Сибирских огнях» (1965. № 10) и Вл. Владимирова в «Просторе» (1969. № 6), и журнальную, и книжную (1966) публикацию этого романа просто обошла молчанием. Что в такой ситуации остается сделать мастеру, уже почувствовавшему свою силу? Только плюнуть и выматериться, как подобает старому лагернику, да, может быть, хлопнуть лишний стакан национальной утешительницы.
И работать, работать — начата, но на полпути брошена историческая повесть «Бронзовые петухи Бенина» о разграблении англичанами этого африканского государства, отдельной книгой выходит повесть в рассказах «Смуглая леди» (1969) о Шекспире и его современниках, для заработка, в котором всегда есть нужда, продолжается изнурительное сиденье над переводами казахских авторов, над правкой чужих киносценариев, над сочинением (вместе с режиссером Т. Вульфовичем) собственного сценария «Шествие золотых зверей» (1978), над всяким иным прочим. И складывается помалу в течение более десяти лет (1964–1975) новая книга об историке Зыбине в атмосфере все тех же 1930-х проклятых годов — роман «Факультет ненужных вещей».
О его публикации в СССР уже и речи быть не могло, так что роман, отпущенный в свободное плавание, в 1978 году вышел в Париже, и Д., — как вспоминает Ф. Светов в пронзительном рассказе «Чистый продукт для товарища»[996], — успел подержать его в руках.
Самоубийственно открытого вызова коммунистическому режиму автор «лучшей, — по оценке В. Шаламова, — книги о тридцать седьмом годе» не бросал, хотя, разумеется, подписывал все протестные заявления своего времени и, естественно, чувствовал себя своим в диссидентском кругу. И власть его вроде бы терпела, но — странная вещь, непонятная вещь — именно после парижского издания «Факультета» пошла вдруг череда неспровоцированных хулиганских нападений на Д., поэтому принято считать, что и скончался он в результате того, что был жестоко избит то ли в фойе Центрального Дома литераторов, то ли рядом с этим домом.
Так ли это, нам уже не узнать. Задуманный на склоне дней исторический роман «Рассказы об огне и глине», роман, — как говорил сам Д., — «о Добролюбове (т. е. о Толстом, Достоевском, Чернышевском, Герцене, Тургеневе)»[997], мы уже не прочтем. Будем перечитывать — и стихотворения Д.; их сохранилось немного, всего около пятидесяти, но среди них есть врезающиеся в память навсегда. И перечитывать его прозу, помня, — по словам Е. Ермолина, — что «Факультет ненужных вещей» — это, может быть, «последний по времени создания великий русский роман», который с течением времени «как-то даже вырос в своей художественной цене»[998].
Будем помнить все это, хотя, увы, согласимся и с Д. Быковым, что судьба привела книги Д. «к полупризнанию, к пылкой любви немногих и почтительному равнодушию большинства»[999].
Соч.: Собр. соч.: В 6 т. М.: Терра, 1992–1993; Избранное: В 2 т. М.: Книжный клуб 36,6, 2009; Рождение мыши: Роман в повестях и рассказах // Дружба народов. 2010. № 11–12; То же. М.: ПРОЗАиК, 2010; Стихи. Графика. М.: МАКС Пресс, 2017; Державин, или Крушение империи. Оренбург: Изд-во им. Г. П. Донковцева, 2018; Поэт и муза. Оренбург: Изд-во им. Г. П. Донковцева, 2019; Смуглая леди. М.: Рутения, 2019.
Лит.:Косенко П. Письма друга, или Щедрый хранитель. Алма-Ата, 1990; Светов Ф. Чистый продукт для товарища // Новый мир. 1992. № 9; То же // Светов Ф. Чижик-пыжик. М.: Эксмо-Пресс, 2002; Жовтис А. Дело № 417 (Ю. О. Домбровский в следственном изоляторе на улице Дзержинского) // Континент. 1999. № 101; Ермолин Е. Последние классики. М.: Совпадение, 2016; Портнова Д. О Юрии Домбровском: Воспоминания // Новый мир. 2017. № 7; Дуардович И. Дело «хранителя древностей» // Вопросы литературы. 2021. № 4; Письма Хранителя: Из переписки Юрия Домбровского с друзьями и коллегами о романе «Хранитель Древностей» и не только // Вопросы литературы. 2022. № 4.
Дорош (Гольберг) Ефим Яковлевич (1908–1972)
В перечне мастеров деревенской прозы имя Д. обычно не упоминается, в трехтомном академическом словаре «Русская литература XX века» (2005) его нет тоже, и это странно.
Конечно, смолоду пройдя обучение живописи и прикладному искусству, он всю жизнь много писал и о художественной культуре, в частности о Древней Руси, о народных ремеслах, был авторитетен в мире музейщиков, и книги «Живое дерево искусства» (1967), «Образы России» (1969) до сих пор актуальны.
И конечно, откомандированный в Кронштадт еще в начале 1930-х, Д. почти полтора десятилетия отдал армейской теме, ей посвятил первые сборники своих рассказов «Маршальские звезды» (1939), «Военное поле» (1941), а в годы войны служил в редакции дивизионной газеты, где повествовал, соответственно, об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах.