Евтушенко — это человек, который всю жизнь стремился сидеть своей не самой выдающейся седалищной частью не на двух, не на трех и даже не на четырех, а — на всех стульях, какие только есть в поле его зрения, если до них можно было дотянуться его длинными руками, —
язвительно заметил В. Войнович[1068].
Наверное, это так. Так что недоброжелатели до сих пор поминают Е. его недолгие славословия Сталину и долгие Ленину, охотно поддерживают никак не подтвержденные слухи о его сотрудничестве с «органами». Тогда как тысячи и тысячи, что собирались в Политехническом и Лужниках, переписывали евтушенковские строки в ученические тетради и дембельские альбомы, в его ломавшемся голосе слышали ломавшееся время и готовы были встать на его защиту.
Завалили, например, редакции письмами, когда публикация стихотворения «Бабий Яр» на последней полосе «Литературной газеты» (19 сентября 1961 года) вызвала оглушительный скандал. Или, вот еще, в январе 1966 года самые отчаянные поклонники попытались устроить демонстрацию протеста против ссылки поэта в армию на Кавказ[1069]. Стоит, кстати, упомянуть, что на самом деле отправленный в Тбилиси на военную переподготовку Е., — по его же рассказам, — не столько мучился неволей, сколько устраивал вечера поэзии и раздавал автографы, а «однажды в редакцию позвонили из штаба Закавказского военного округа: „Командующий округом генерал армии Стученко интересуется, не может ли рядовой Евтушенко прийти к нему сегодня вечером на день рождения?“»[1070]
Что ж, расхождение между правдой факта и мифом — дело для России обычное. А в 1960-е годы Е. — фигура уже мифологическая и этим мифом надежно защищенная. «Бабий Яр», — напоминают В. Вайль и А. Генис, —
был моментально переведен на все языки мира. Крупнейшие газеты мира дали сообщение о «Бабьем Яре» на первых страницах — «Нью-Йорк таймс», «Монд», «Таймс»… Западный мир, в котором отношение к евреям стало пробным камнем цивилизации, пришел в восторг. Буквально в один день Евтушенко стал всемирной знаменитостью[1071].
И уже не только он ищет лестного знакомства с суперзвездами западного мира, но и с ним готовы дружить короли и принцессы, президенты, великие ученые, художники и поэты.
Что же до нашей страны, то здесь Е. знает уже каждый — от слесарей из жэка до членов Президиума ЦК. Хрущев восторгается песней «Хотят ли русские войны», лично отдает распоряжение печатать «Наследников Сталина» в «Правде» (21 октября 1962 года) — и Хрущев же кроет Е. почем зря на очередной исторической встрече с творческой интеллигенцией (7–8 марта 1963 года), а охолонув, лично, — по словам Е., — приглашает его на новогодний банкет в Кремле[1072].
Таска чередуется с лаской, и в этом смысле положение Е. было исключительным. И соответственно ему Е. вел себя по-прежнему гибридно — красную черту не переступал и, скажем, опасных коллективных писем протеста не подписывал, открытого вызова властям не бросал, зато в стихах, в частных разговорах, в публичных выступлениях за границей давал себе полную волю.
И так вышло, что он открыл Оттепель стихами, и он же подвел под ней черту — стихотворением «Танки идут по Праге, / Танки идут по правде».
О том, что было дальше, не здесь. Да и здесь рассказано далеко не все, что стоило бы внимания. Ничего не поделаешь. Как сказал И. Фаликов, автор 700-страничной биографии Е., «изложение этой запредельной жизни во всех подробностях невозможно. Будем довольствоваться главным или существенным. С учетом того, что иные мелочи важнее чего-то глобального и без них не обойтись»[1073].
Соч.: Первое собр. соч.: В 8 т. + т. 9, доп. М.: АСТ, 1997–2008–2012; Поэт в России — больше, чем поэт: Десять веков русской поэзии: Антология в 5 т. М.: Русский мир, 2013–2017; Волчий паспорт. М.: КоЛибри, 2015.
Лит.:Сидоров Е. Евгений Евтушенко: Личность и творчество. М.: Худож. лит., 1987, 1995; Фаликов И. Евтушенко: Love story. М.: Молодая гвардия, 2014 («Биография продолжается…»); Комин В., Прищепа В. По ступеням лет: Хроника жизни и творчества Е. А. Евтушенко: В 4 кн. Иркутск, 2015–2018: Волков С. (при участии А. Нельсон). Диалоги с Евгением Евтушенко. М.: АСТ, 2018.
Еремин Дмитрий Иванович (1904–1993)
Выпускник Московского университета Е. начинал как филолог, в 1926–1940 годах преподававший в вузах Краснодара, Воронежа и Москвы, но его научные труды никому не запомнились.
В 1940 году Е., как тогда выражались, бросили на кинематограф, и он, несколько лет поруководив советскими сценаристами, в 1949–1951-м даже возглавлял журнал «Искусство кино», но и тут тоже ничем особым не отличился.
С 1927 года Е. печатался как прозаик, изредка как поэт, стал членом ССП СССР в 1935-м, выпустил десятки книг, но, хотя один из его пропагандистских романов — «Гроза над Римом» — был отмечен Сталинской премией 3-й степени (1952), в истории литературы так и остался в роли «неизвестного писателя» или, в лучшем случае, одного из неразличимо многих; правда, почти всегда при должности: в течение пяти лет был членом редколлегии журнала «Октябрь», два года — секретарем парткома Союза писателей СССР, пять лет — главным редактором журнала «Советская литература (на иностранных языках)».
Памятно другое — почему-то именно Е. как минимум дважды первым выпускали на поле, заминированное — реальными или кажущимися — идеологическими противниками.
Первый раз это случилось, когда власть, напуганная тем, что контрреволюционный мятеж в Венгрии начался с брожения в писательской среде, и у нас нашла свой «кружок Петефи». Им оказался вышедший в 1956 году двумя выпусками кооперативный альманах «Литературная Москва», и Е. было поручено двухподвальной статьей в «Литературной газете» (3 марта 1957) грохнуть по «недугу уныния» и «тенденции нигилизма, одностороннего критицизма в оценках и в отношении ко многим коренным явлениям и закономерностям нашей жизни».
Означенный «нигилизм», от которого рукой подать и до прямой антисоветчины, был обнаружен в стихах М. Цветаевой, Н. Заболоцкого, С. Кирсанова, в рассказе Ю. Нагибина и статье А. Крона, но в особенности в «Рычагах» А. Яшина, и в голосе критика звучал такой прокурорский металл, что Вс. Иванов тут же в знак протеста заявил о выходе из редколлегии кочетовской «Литературной газеты»[1074], а К. Паустовский 14 марта в письме Э. Казакевичу отозвался и вовсе уничижительно: «Читал ублюдочную статью Е. Ну их всех к чертовой матери! Надо делать свое дело»[1075].
Делать дело было, впрочем, уже поздно. С писательским фрондерством покончили надолго, подготовленный к печати третий выпуск «Литературной Москвы» в свет так никогда и не вышел, а В. Дудинцева, чей роман «Не хлебом единым» тот же Е. приплюсовал к злокозненному альманаху, на десятилетия выбросили из литературы. Так что, признаем, с ответственным заданием этот, как сказали бы Н. Грибачев и Н. Хрущев, «автоматчик партии» справился вполне успешно.
Чтобы, спустя почти десятилетие, вновь выйти в публичное пространство, статьей «Перевертыши» в «Известиях» (13 января 1966) открыв широкомасштабную травлю уже арестованных и ждущих суда А. Синявского и Ю. Даниэля. И статья эта по своему палаческому тону была такова, что, — как записала в дневник Р. Орлова, — «даже те, кому по тем или иным причинам были неприятны Синявский и Даниэль, после статей Еремина превратились в их защитников»[1076], и даже А. Твардовский в «Рабочих тетрадях» окрестил Е. «дураком и мерзавцем»[1077].
Больше таких ответственных заданий в жизни Е. уже не было. Хотя и прожил он еще более четверти века, и книг наиздавал уйму, и даже собрания сочинений на старости лет сподобился.
Но кто, спрашивается, эти книги читал и кто теперь их помнит?
Соч.: Собр. соч.: В 4 т. М.: Худож. лит., 1984–1986.
Ермилов Владимир Владимирович (1904–1965)
Хуже репутации, чем у Е., не было, пожалуй, ни у кого в советской литературе. В. Маяковский внес его имя в свою предсмертную записку — мол, «надо бы доругаться». А. Фадеев публично сравнил со скорпионом, который кусает даже тех, кто хочет его спасти. А «студенты Лит. института, — как вспоминают, — написали на заборе его дачи, где красовалась надпись: „Осторожно, здесь злая собака“, между словами „злая“ и „собака“ — еще слово — „беспринципная“, „злая и беспринципная“»[1078].
Такую славу — «прохвост»[1079] и «грязный кондотьери»[1080] (Ю. Оксман), «гнусный, подлый человек»[1081], «один из самых дурных людей, которых я встречал где бы то ни было» (В. Астафьев)[1082], «среди преступников, которые десятилетиями отравляли духовную жизнь страны, он по праву занимает одно из первых мест» (В. Каверин)[1083], — можно было заслужить только смолоду. И он действительно из молодых да ранних. Уже в 16-летнем возрасте Е. (вместе с Л. Авербахом) редактировал газету «Юношеская правда», в двадцать два года стал ответственным редактором журнала «Молодая гвардия», в двадцать четыре — одним из секретарей РАППа, в двадцать восемь — главным редактором респектабельной «Красной нови». «В общем, — говорит З. Паперный, — всходил как на дрожжах, вгоняя других в дрожь»