– Я спросила серьёзно.
– А я тебе серьёзно ответил.
Я шумно выдохнула, пытаясь сохранять самообладание.
– Остальных похищенных детей тоже тут держат?
– Не понимаю, о чём ты.
Ладно. Оставалось надеяться, что здесь есть хоть кто-нибудь в своём уме. В коридоре я насчитала двадцать дверей вместе с моей. Мы подошли к лифту. Йонг нажал на кнопку вызова и сложил руки на груди. Я решила всё-таки задать ещё один вопрос:
– Куда мы?
Он нервно ответил:
– Ты чем слушала? Вроде бы, моя речь была чёткой и ясной. Говорил же, обедать.
– Я поняла. Где проходит обед?
– Без понятия, откуда тебя достали. Но нормальные люди обедают в столовой, – съязвил Йонг.
Ясно. Нормального диалога не будет. Мы вошли в лифт. Я с интересом заметила, что мы находились на минус пятом этаже. Самом нижнем. Выше нулевого ничего не было. Туда мы и поехали. Йонг стучал ногой по полу, и всем видом показывал, как ему неприятно со мной находиться.
Дверь открылась, и мы вышли в просторный светлый холл, кишащий людьми. Посреди него росло большое дерево в огромном горшке. Здесь мне нравилось гораздо больше. Вместо окон были огромные экраны, на которых показывали кадры природы.
– Хватит глазеть, поторапливайся, – рявкнул Йонг.
Это меня уже начинало раздражать.
– Ты всегда такая заноза в заднице?
Мои слова сработали, как порох. Он резко остановился, повернулся ко мне, подошел вплотную и прошипел:
– Не смей так со мной говорить. Ещё раз услышу нечто подобное, тебе крышка.
Это звучало убедительно. Я кивнула. Он бросил на меня ещё один уничижительный взгляд и отправился дальше. Мы пересекли холл и подошли к одной из дверей.
– Слушай и мотай на ус, – ледяным голосом заговорил Йонг. – Сегодня ты обедаешь тут. В следующий раз я за тобой ходить не буду, поэтому постарайся запомнить. Общая столовая находится там, – он показал влево на деревянную дверь, больше похожую на ворота, – когда закончишь, проведу тебя дальше. Поняла?
Я кивнула. И Йонг резко повернулся и отправился, судя по всему, в общую столовую. Меня будто достали из ледяной воды. Я вдохнула и расслабилась. До чего же неприятный человек. Затем повернулась к неизвестному кабинету и постучала. Оттуда ответил знакомый бархатный голос:
– Войдите.
За дверью оказалось просторное помещение с персиковыми стенами. Вдоль них располагались огромные деревянные стеллажи с бумажными книгами. Должно быть, это всё стоило огромное состояние. Окон, также, как и везде, не было. Помещение утопало в зелени. Берта, волосы которой сегодня были собраны в тугой узел на затылке, поливала из большого ковша одно из растений. Она повернула голову на меня, широко улыбнулась и жестом пригласила присесть за большой письменный стол, на котором стояла тарелка ароматного мяса и пшеничной каши. Желудок умоляюще заныл, и я не стала возражать.
– Здравствуй, Агата. Надеюсь, ты проголодалась. Угощайся.
Я с жадностью налетела на еду и, кажется, проглотила всё за минуту. Женщина была настолько увлечена растениями, что толком меня не замечала. Когда пришло долгожданное насыщение, я собралась с духом и спросила:
– Что я здесь делаю?
Берта ласково улыбнулась, отставила ковш, взяла какую-то папку с документами с одного из стеллажей и села напротив.
– Агата, вчера наш разговор не задался. Но, надеюсь, ты сегодня в лучшем расположении духа. Придется меня внимательно выслушать. Готова?
Мне хотелось спросить, есть ли выбор. Но ответ был очевиден. Поэтому я кивнула и приготовилась слушать чушь.
– Для начала ты должна мне полностью довериться и не бояться, – она достала из кармана спички, взяла со стола свечу и подожгла её.
Я осторожно сказала:
– Вроде бы света хватает. Зачем это?
– Просто доверься мне, – снова сказала Берта. – Дай мне ладонь.
Я протянула руку через стол. Она крепко сжала кисть и стала подносить к коже свечу. Ледяной ужас объял сердце.
– Что вы творите?!
Женщина сохраняла спокойствие и лишь тяжело вздохнула. А затем тоном, будто разговаривает с младенцем, сказала:
– Агата, ты ведешь себя, как ребёнок.
– А как мне ещё себя вести?! Вы здесь все, наверное, с ума посходили! Хотите меня пытать? Сажайте в клетку!
– Тебе не будет больно! – рявкнула Берта. – Ты ничего не почувствуешь!
Я подняла брови. Да уж, час от часу не легче. Женщина поставила свечу в подсвечник, сложила руки в замок и более спокойно сказала:
– Никто не собирается тебя пытать. Можешь сама проверить, если мне не доверяешь. Опусти ладонь в огонь. И ничего не почувствуешь.
На лбу выступил пот. Голова шла кругом.
– Если я это сделаю, вы от меня отстанете?
Уголки губ Берты слегка приподнялись.
– А ты сделай, и посмотрим.
Ладно, выбора не было. Женщина подала мне свечу. Я тяжело вдохнула, зажмурилась и быстро провела ладонью над огоньком.
Ничего.
Может, слишком высоко провела?
Открыла глаза и решила попробовать ещё раз. Осторожно поднесла большой палец к пламени.
Ничего.
Я охнула и подняла вопросительный взгляд на Берту. Женщина торжествующе улыбалась. Не веря в происходящее, я решила проверить в третий раз. Чтобы уже наверняка. Было всё еще страшно. Я сглотнула, задержала дыхание и провела свечой по предплечью. Светлые волоски стали стремительно оплавляться, завоняло горелым, но ничего, кроме лёгкого покалывания, я не почувствовала.
Это было невозможно.
Я быстро задула свечу, бросила её на стол и подскочила со стула.
– Что со мной? – испуганно прошептала я.
– Ген устойчивости, – будничным тоном ответила Берта. – Отец тебя ведь оберегал от огня, верно?
Я стала лихорадочно вспоминать, касалась ли когда-нибудь пламени. И не вспомнила ни единого случая. Да, пожалуй, папа слишком опекал меня. Но ведь я всегда была такой болезненной…
Берта продолжила:
– Твой отец прекрасно понимал, какая дочь у него родилась. Но решил, что будет гораздо проще прятать тебя и сделать вид, что ты больна. Он давал препараты практически с рождения. Тебе потребуется время, чтобы восстановиться. Но, к счастью, это обратимо.
Берта открыла папку и протянула мне фотографию. На ней был папа в окружении толпы незнакомцев. Все в белых халатах.
– Твой отец – выдающийся генный инженер. К сожалению, в прошлом.
– О чём вы говорите? Папа всё ещё занимается разработкой новых сортов растений.
– Теперь уже да, – кивнула Берта, достала какой-то документ и протянула мне. – Но раньше это были эксперименты над людьми.
Дрожащими руками я взяла бумагу. Сверху красовалась большая печать с надписью «Дженлаб».
– Что это за организация?
– Официально – санаторий. На деле – экспериментальный центр. Когда стало понятно, что с климатом ничего не поделать, власти решили сделать ставку на человеческий геном. И начали секретные эксперименты. Сначала с морозоустойчивостью. Это было первое поколение. Рожденные дети совершенно не боялись холода. Но, к сожалению, не могли иметь потомство.
Я поморщилась.
– Вы говорите о людях, будто это какой-то материал.
– Вовсе нет, – Берта снисходительно улыбнулась. – Просто я – учёный. Это выработанный годами прагматизм.
Я обхватила руками голову, пытаясь переварить услышанное. Женщина спросила:
– Ты готова продолжать?
Я кивнула.
– Потом, наконец, всё устаканилось. Отважная экспедиция отправилась на Йелоустон. И там нашли то, что перевернуло всё представление о генетике. В метеоритных пробах нашли микроорганизм неземного происхождения. Его назвали Igneum Corporis. Скопление этих крошек нагревали поверхность. И их стали изучать. А когда выделили ген, отвечающий за потрясающие способности, стали немедленно проводить эксперименты. Сначала на животных, затем и на людях.
Мне захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы убежать сломя голову отсюда. Я закрыла лицо руками и попыталась осмыслить сказанное Бертой.
– То есть во мне гены этой бактерии?
– Строго говоря, у организма не бактериальная природа. Скорее, он относится к классу простейших.
Я замотала головой, отказываясь поверить в услышанное. Берта подошла ко мне, облокотилась на стол и положила руку на плечо.
– Даже не представляю, как тебе тяжело это осознать.
Я сжала пальцами лоб и прислушалась к себе, пытаясь почувствовать этот самый ген. Ничего не вышло. Но я ведь сама видела, как кожа не обгорала. Берта, поглаживая меня по плечу, сказала:
– У этой особенности есть и побочный эффект. Твоя температура тела выше, чем у остальных людей. Поэтому обмен веществ ускорен. Ты будешь развиваться, а затем и стареть быстрее сверстников.
Эта информация показалась сущей чушью в сравнении с тем, что уже было сказано. В голове всё смешалось в кашу. И вдруг возник главный вопрос: почему папа мне никогда не говорил? Собирался ли вообще рассказывать? Или хотел держать меня на таблетках всю жизнь?
От этих вопросов затошнило. Берта заметила, как тяжело даётся разговор. Она улыбнулась и снова села напротив.
– Агата, я знаю, что тебе нелегко. Давай отложим разговор, предположим, на завтра? Я всегда буду здесь, и, если захочешь задать вопросы, буду рада ответить. Сейчас тебе нужно пойти на обследования. Нам нужно изучить твои способности.
Я постаралась выдавить улыбку. Получилось плохо.
– Постойте, Берта. Ответьте ещё только на один вопрос: кто вы такие и как вообще обо мне узнали?
– О, Агата. Мы – надежда. Мы – помощь, – задрав нос, несколько пафосно сказала женщина. – Мы изменим мир. И, я уверена, ты обязательно захочешь к нам присоединиться.
Я ничего не поняла, но не стала уточнять. Даже несмотря на то, что Берта не ответила на вопрос прямо. Голова и без того шла кругом. В дверь постучали.
– Войдите, – бархатным голосом сказала женщина.
В кабинет вошёл Йонг. Они коротко друг другу кивнули и тот, кривя губы, повернулся ко мне. Я сцепила зубы и вложила во взгляд всю злость, какую могла. Но Йонг глядел не с агрессией. Весь его вид выдавал пренебрежение.