– Прости…Не хотел ворошить твою боль, – виновато пробормотал Гарьер.
Я посмотрела в его голубые глаза. Кажется, он догадался, что Хрисан не был простым знакомым.
– Пойду прогуляюсь, – бросила я и поднялась.
От одолевавших эмоций было дурно. Ноги подкашивались. Перед глазами стояла странная пелена, от того я толком не видела, куда шла.
На улице удивительно тепло. Снег не идёт уже несколько недель. Я нервничаю и не нахожу себе места. Впервые в жизни дрожащей рукой крашу губы, целых два часа торчу перед зеркалом, чтобы сделать локоны на тяжелых длинных волосах. А еще откапываю из недр деревянного шкафа почти новое платье, которое надевала лишь однажды на дурацкое мероприятие в школе. Светло-розовое, до приторности милое. Воротник с белыми оборочками и перламутровые пуговки до груди. Папа купил его за бешеные деньги, а я его почти не носила. Не мой стиль. Мне бы что-нибудь удобное и тёплое. Но не сегодня. Сегодня есть повод наряжаться. Закончив приготовления, смотрю в зеркало. Из отражения глядит какая-то очаровательная милая незнакомка. Мне некомфортно на неё смотреть.
Но я храбро решаю выстоять муки дискомфорта в угоду красоте.
– А Юна влюбилась! Юна идёт на свидание! – вопит Агата, врываясь в нашу комнату.
– А ну прочь! Не ори! – сержусь я и чувствую, как щеки заливает краской.
Следом за сестрой в комнату заглядывает папа. Увидев меня, он останавливается, как вкопанный, нервно кашляет и говорит:
– Ничего себе. Не думал, что есть обстоятельства, которые могут заставить тебя надеть платье. Это и правда свидание?
Я бросаю на хихикающую сестру испепеляющий взгляд. Агата в прыжке оказывается на своей кровати, подгибает колени и заговорщицки глядит на меня.
– Нет, это просто дружеская прогулка. Никакого свидания, – отвечаю я.
Папа лукаво улыбается и даёт напутствие:
– Что ж. Только домой не позже десяти, помнишь?
– Помню.
– И пусть он проведёт тебя.
– Ну папа!
Агата заливается звонким смехом, а затем выбегает следом за папой, завидев его грозный взгляд. Я остаюсь в комнате одна. Наконец, телефон жужжит:
«Выходи».
Как лаконично.
Почему-то коленки предательски дрожат. Неужели, это и вправду свидание? А вдруг мы будем целоваться? Эта мысль повергает в ужас. Стараясь об этом больше не думать, достаю из шкафа легкое пальто, которое подходит к платью куда больше дутой куртки, и бегу ко входной двери.
– Как его хоть зовут? – напоследок бросает папа.
– Хрисан, – отвечаю я и вновь краснею.
В последний момент вижу, как ползут вверх брови папы. Но он не успевает ничего ответить, и я захлопываю входную дверь. Улица встречает меня холодным ветром. Тут же становится ясно, что надевать пальто было крайне плохой идеей. «Надо было хотя бы шапку взять», – думаю я.
Но тут же обо всём забываю, увидев его. Смешной, неказистый, жизнерадостный. Стоит и улыбается во все тридцать два, засунув руки в карманы куртки.
– Эй, привет! – кричит Хрисан.
Я вздрагиваю и начинаю дрожать ещё больше.
– Привет, – бормочу в ответ.
– Ого, тебе не холодно? – удивлённо спрашивает мальчишка, подходя ближе и кивая на расстёгнутое пальто.
– Ни капельки, – вру я, немного огорчаясь, что он задаёт дурацкие вопросы вместо комплимента платью.
– Я тебе кое-что принёс, – Хрисан скидывает рюкзак и начинает что-то искать, – держи.
Я охнула от восторга и чуть ли не подпрыгнула. В руках он держит большое красное яблоко.
– Оно же стоит, как десять школьных обедов! Где достал?
Хрисан улыбается и отвечает:
– Пусть это будет моим секретом. Расскажешь потом, как на вкус.
– Уверена, что отлично!
Его щеки розовеют. Мальчишка опускает взгляд и быстро переводит тему:
– Кофе хочешь?
– Не откажусь.
И мы едем в центр, в Европейский квартал. По дороге разговор совсем не клеится. В монорельсе мы попадаем в ужасную давку, поэтому совсем не до бесед. На нужной станции еле успеваем выскочить из вагона. А затем случается настоящая катастрофа: дверь закрывается, а вместе с ней остаётся и край моего пальто. Поезд трогается, меня дергает назад и валит на землю. А вагон уезжает с куском ткани моего прекрасного белого плаща.
– Черт возьми! – почти плачу я, провожая взглядом уезжающий поезд.
Хрисан подскакивает ко мне, подаёт руку и обеспокоено спрашивает:
– Ты в порядке?
Я поднимаюсь и пытаюсь оценить масштабы трагедии. Пациент обречен: шикарное пальто вряд ли подлежит ремонту. А затем замечаю кое-что пострашнее и чувствую разливающуюся по телу горечь и стыд: огромная дыра на тоненьких колготках и расползшиеся вверх и вниз стрелки.
Хрисан вдруг начинает хохотать. Я удивленно поднимаю брови и начинаю стыдиться ещё сильнее:
– Что смешного? – спрашиваю с явной обидой в голосе.
– Ничего такого. Просто теперь в твоей памяти я буду парнем, с которым ты была на самом неудачном свидании.
Я секунду мешкаю и тоже не сдерживаю смеха. Это настолько разряжает обстановку, что весь вечер мы подтруниваем над этой ситуацией. Сначала мне кажется, будто все пялятся на оборванный плащ и дырки в колготках. Но как только мы добираемся до кафе, всё мигом забывается. Никогда до того момента я не чувствовала себя настолько счастливой. На дырявые колготки мне стало плевать настолько, что вспоминаю я о них только, когда мы выходим на остановке у моего дома. И коварный мороз начинает щипать за коленки.
Я смотрю на часы: без десяти десять. Улица уже пуста. Вдруг в сердце с новой силой врывается беспокойство, которое я испытывала перед выходом. И не зря.
– Ты дрожишь. В следующий раз надевай куртку. Не нужно таких жертв, – весело говорит Хрисан и как бы невзначай приобнимает меня.
По коже бегут мурашки и, кажется, я начинаю дрожать ещё сильнее:
– Следующий раз?..
– Да. Конечно, если ты захочешь. Мы, вроде бы, отлично провели время.
– Мне тоже очень понравилось, – признаюсь, чувствуя, как приливает кровь к щекам.
И снова повисает странная неловкая тишина. Осталось всего каких-то метров двести до дома, но они кажутся вечностью. Странная смесь эмоций: с одной стороны, сумасшедшее тепло от объятий Хрисана. С другой – иррациональный поглощающий страх перед нашим прощанием.
Наконец, мы останавливаемся. Хрисан отодвигается. Мне снова становится холоднее, только на этот раз по ощущениям леденеют ещё и внутренности. Я стараюсь не глядеть ему в глаза. Лицо пылает огнём. Он переминается с ноги на ногу и тоже чувствует неловкость. В конце концов он набирает полную грудь воздуха, делает уверенный шаг ко мне и горячо говорит:
– Юнона, я никогда не целовался. Это, скорее всего, будет плохо. Прости.
И он неловко увлекает меня в объятия, а затем робко целует. Я даже не успела занервничать еще сильнее. Несколько секунд наши губы соприкасаются, а затем мы отстраняемся, смотрим друг другу в глаза и начинаем хохотать.
– Плохо, да? – спрашивает Хрисан, дотрагиваясь лбом до моей переносицы.
Я жмурюсь от счастья, пытаясь унять бушующие эмоции и весело отвечаю:
– Без понятия. У меня это тоже впервые. Но…вроде бы, мне понравилось.
Хрисан дарит мне самую тёплую улыбку, на какую только способен, а затем нежно касается щеки, и мы целуемся снова.
Но нежной идиллии не суждено продлиться долго. Вдруг открывается входная дверь и на порог выходит отец.
Мы поспешно отстраняемся друг от друга. Хрисан и папа встречаются взглядами и несколько секунд смотрят друг на друга.
– Тебя зовут Хрисан Хельге? – холодно спрашивает папа, а я пытаюсь понять, откуда он знает его фамилию.
– Да, – улыбается мальчишка, – честно говоря, собирался с вами познакомиться при других обстоятельствах.
Даже в тусклом свете фонаря видно, как злится папа. Эта перемена в настроении мне совершенно не нравится. В одних тапочках он спускается по ступенькам, бросает быстрый уничижительный взгляд на меня и обращается к Хрисану:
– Если ещё раз увижу тебя рядом с дочерью, убью, – тихо сквозь зубы говорит он.
Я не заметила, как дошла до океана и опустилась у холодной водной глади. Больше всего на свете мне хотелось съесть хотя бы кусочек карамели и больше не думать о происходящем. Но мой ум был трезв, хоть и затуманен, а потому мысли обгоняли друг друга. Вот, значит, откуда папа его знал. А я всё гадала, откуда эта неприязнь. Но почему?.. Его собственная дочь была с мутациями, почему он так невзлюбил Хрисана?.. От бессилия я стукнула кулаком по мокрому песку и уткнулась лбом в колени. Мамин кулон лёг в ладони. Я дрожала от холода, но не собиралась возвращаться в помещение. И только сейчас заметила, что вышла без верхней одежды. Сзади послышались шаги. Я вздрогнула: на плечи упала ткань.
– Ты забыла куртку.
Филипп опустился рядом и молча посмотрел на вдаль, где на волнах покачивалась рыбная ферма. Я подняла взгляд. Солёный морской воздух с силой ударил по щекам. Против моей воли из глаз покатились две одинокие слезинки. Гарьер это заметил.
– Он был для тебя…Кем-то важным?.. – осторожно спросил детектив.
Несколько мгновений я молчала, терзаясь сомнениями. Внутренний голос вопил, чтобы я не смела открываться. Стена, отгораживающая меня от внешнего мира, слишком кропотливо строилась. Целых пять лет я убивала себя, свои чувства и связи с окружающими. И не могла позволить так просто открыться.
С другой стороны, измученное сердце отчаянно желало поддаться эмоциям, броситься хоть в чьи-то объятия и, наконец, излить душу. Слишком многое я пережила…