10–13 апреля. Второй Всесоюзный съезд художников после ряда проработочных выступлений исключает Э. Неизвестного, П. Никонова, Н. Андронова, Г. Кретову и А. Каменского, «отступивших от главной линии развития советского искусства», из Союза художников СССР. По воспоминаниям Нины Молевой,
защищая свое положение ответственного редактора журнала «Декоративное искусство», М. Ф. Ладур предавал анафеме даже отдельные элементы абстракции в прикладном искусстве, утверждая, что единственным источником мотивов дизайна могут служить народные промыслы. Из художественных салонов немедленно исчезли широко представленные в них в последние годы эстампы и гравюры. Малейшая допущенная художником деформация стала рассматриваться как «идеологическая диверсия». Председатель правления Московского отделения Союза Дмитрий Мочальский каялся, что правление «проявило либерализм, попустительство к проявлениям чужой идеологии». Председатель правления Союза художников Украины В. И. Касиян заверял, что «художники благодарят партию и лично Никиту Сергеевича за напоминание о высоком патриотическом долге советских художников» (Н. Молева. Баланс столетия. С. 448).
В резолюции съезда подчеркивается, что «все советские художники обязаны вести наступательную борьбу против любых проявлений формализма, абстракционизма, несовместимых с принципами искусства социалистического реализма».
12 апреля. В «Литературной России» статья Владимира Федорова «Большая поэзия и мелкие страстишки», посвященная, в частности, «предательству» Евгения Евтушенко:
За сребреники, которые Евгений Александрович получил в Париже, его теперь сравнивают с Иваном Александровичем Хлестаковым. По-моему, это не совсем точное сравнение. Мне вспоминается образ из романа «Молодая гвардия» – Евгения Стаховича, двойником которого в жизни был скользкий хлюпик Геннадий Почепцов. Считаю, что поступок Евтушенко пахнет не хлестаковщиной, а стаховщиной.
<…> Именно московское отделение <СП>, по меткому выражению моего однофамильца Василия Федорова, пустило «Дуньку в Европу».
Запись в дневнике Корнея Чуковского:
Все разговоры о литературе страшны: вчера разнесся слух, что Евтушенко застрелился. А почему бы и нет? Система, убившая Мандельштама, Гумилева, Короленко, Добычина, Маяковского, Мирского, Марину Цветаеву, Бенедикта Лившица, – замучившая Белинкова и т. д., и т. д., очень легко может довести Евтушенко до самоубийства… (К. Чуковский. Т. 13. С. 368).
«Слух о моем самоубийстве держался тогда довольно долго», – подтвердил впоследствии и сам Евтушенко (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 336).
17 апреля. В справке, направленной в ЦК КПСС Главной редакцией политических публикаций АПН, сообщено:
Повесть Александра Солженицына вышла в США в конце января 1963 г. сразу двумя изданиями и привлекла общее внимание органов печати. Уже сам факт одновременного издания повести двумя крупными издательствами – Даттон и Прэгер – совершенно необычен, Даттон опубликовал повесть в переводе английского журналиста Ральфа Паркера, живущего постоянно в Москве. Это – авторизованный перевод; гонорар за американское издание повести получает автор. Издательство Прэгер рекламирует свое издание как «не авторизованное каким-либо официальным советским органом» и отказывается платить автору на том основании, что СССР не является членом международной конвенции по охране авторских прав. Весь доход от этого издания поступает в фонд помощи беженцам из социалистических стран. Переводчиком этого издания являются Макс Хэйуард (переводчик романа Пастернака «Доктор Живаго») и Рональд Хингли.
Интерес к повести в США был настолько велик, что издательство Даттон подало в суд на Прэгера под предлогом того, что Прэгер не имел права публиковать повесть, когда выходит авторизованный вариант. Из процесса ничего не вышло, но тем самым повести была сделана дополнительная реклама. Кроме того, одна из голливудских кинокомпаний собирается сделать фильм по повести.
На справке резолюция: «Ознакомить секретарей ЦК КПСС. Л. Ф. Ильичев» («Ивану Денисовичу» полвека. С. 312–313, 319).
18 апреля. Из дневника Владимира Лакшина:
«Сейчас маленький 37‐й год, – говорил мне Маршак, – и все люди проясняются, кто чего стоит». Сегодня ему принесли письмо членов редколлегии журнала «Юность» о выведении Евтушенко за его грехи из состава редколлегии – с тем чтобы и он подписал. Маршак отказался. Тогда мальчик, приносивший письмо, просиял и сказал, что еще двое членов редколлегии тоже отказались это подписать617 (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 122).
20 апреля. Главный редактор журнала «Юность» Борис Полевой и его заместитель, секретарь парторганизации журнала Сергей Преображенский по поручению редколлегии направляют Евгению Евтушенко письмо, в котором сказано:
Речь идет о мнении народном, которым мы все живем и которому Вы своим поведением несомненно нанесли горькую рану. Речь идет, следовательно, и о Вашей судьбе как поэта, потому что поэт, которому народ перестает верить, – уже не поэт. Вы это хорошо знаете и сами. Надо одуматься – пока еще не поздно (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 625).
Копия этого письма вместе с ответом Евгения Евтушенко отослана 17 мая секретарю ЦК КПСС Л. Ф. Ильичеву.
Отвечая на письмо из «Юности» 10 мая из села Борисово Вологодской области, Евтушенко признал, что в его «Автобиографии» «есть и непродуманные, неточные факты. Не продуман и сам факт публикации». Вместе с тем, по мнению Евтушенко,
совершенные ошибки исправляются работой, а не бесконечными покаяниями. Именно работой я сейчас и занят. И, кстати, в ближайшее время хочу представить в «Юность» цикл моих новых стихотворений. Вот это и будет самым лучшим ответом читателям (Там же. С. 627).
22 апреля. Ленинской премии удостоены Чингиз Айтматов за «Повести гор и степей», Расул Гамзатов за книгу стихов «Высокие звезды», Гедиминас Йокубонис за памятник жертвам фашизма в деревне Пирчюпис Литовской ССР, Павел Корин за портреты современников, Самуил Маршак за книгу стихов «Избранная лирика» и книги стихов для детей.
24 апреля. Посмертно реабилитирован Николай Заболоцкий.
Выступая на совещании работников промышленности и строительства РСФСР, Н. С. Хрущев призывает граждан самим выявлять антиобщественные элементы, не дожидаясь, пока это сделает милиция:
Долг каждого советского человека, образно выражаясь, чувствовать себя милиционером, то есть человеком, который стоит на страже обеспечения общественного порядка…
«„Считать себя милиционерами… быть агентами… уважать авторитеты…“ – вот как! Гм…» – 26 апреля прокомментировал эти слова А. Твардовский (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 176).
«Тяжко жить с такими понятиями о коммунизме», – заметил в своем дневнике и В. Лакшин (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 126).
25 апреля. На заседании Президиума ЦК КПСС, где обсуждалась внешняя политика, Н. С. Хрущев неожиданно заводит разговор о культуре:
…сложилось и такое понятие о какой-то «оттепели» – это ловко этот жулик подбросил, Эренбург, – поэтому люди при оттепели стали не вникать в это дело, и вот поэтому получилось так <…>
Это все вопросы идеологии, да какие. Мы считаем идеологией – агитацию и пропаганду. Это самое слабое средство – агитация и пропаганда. А самое сильное – это то, что живет более долговечно. Оратор закончил свою речь, и затух его голос, и другой раз слушатель не знает, о чем он говорил. А вот книга, кино – они оставляют свой след и являются материальным веществом, а поэтому на нем люди и воспитываются <…>
<…> Вот смотрите, поставили «Ревизора»; кого спросили, кому это нужно? Какую цель преследовали? Вещь хорошая, вещь революционная для своего времени. Я убежден, что это идея Игоря Ильинского, постановка этой пьесы. А Игорь Ильинский брюзжащий человек. Вы вот посмотрите, когда он выступает на какой-либо сцене, какой он репертуар берет? Навозный, только навозный. Других материалов он не берет на вооружение. Это не Отс, который выступил с такой песней. Это – не Отс, это – Игорь Ильинский. Это брюзжащий, оппозиционно настроенный к нам человек, но сдержанный, сдержанная оппозиция, умный, знает: соли да не пересаливай. Он на этой позиции находится. И не он только один.
Даже Художественный театр, вот они поставили «Марию Стюарт». Я два раза видел. Замечательно, но этот спектакль не для нас, а для Тарасовой. <…> А когда-то у нас ставили «Бронепоезд», когда-то там ставили «Хлеб», «Кремлевские куранты», «Любовь Яровая» – это чудесная пьеса, она и сейчас звучала бы куда лучше, чем «Мария Стюарт».
Никто за этим не следит, и этот участок фронта не управляем. Выбирает, кто что хочет.
Картины. Вот сейчас берут художественное произведение и по нему делают кинокартины. Я бы сказал, выбор идет не по остроте темы, которая бы служила нашим интересам, а по влиянию автора книги. Вот сейчас делается картина – я видел из газет – «Лес» Леонова. Слушайте, нуднейшая вещь. Когда я читал, я весь покрыл себя синяками, и то мог только первую книгу прочесть, вторую взял – ну никак не идет, никакие возбудительные средства не действуют. Какая картина может быть?! <…>
Не такие мы богатые, чтобы, что выдумывают, печатать. Печатать-то хорошо, потому что все это государственное, поэтому ему ничего не стоит, он состряпал и печатает – он же автор. И сейчас же ему премия, в Союз писателей, и к кормушке – Литфонд. И он живет. <…>
Вот Солженицын написал одну дрянную книгу, одну хорошую, теперь, наверное, бросил школу.
ГОЛОС. Бросил.
Н. С. ХРУЩЕВ. Ну, куда это годится? И не известно, напишет ли он третью. Вот вам Литфонд. Уже к кормушке, писатель. А он не писатель, а едок, а кормушка – Союз писателей.