Лейтенант инженерных войск Андрей Вознесенский призван на трехмесячные офицерские сборы в Закарпатский военный округ и определен на службу в дивизионную газету «Слава Родины». Жил он, в отличие от других призывников, в гостинице, а свои служебные обязанности обрисовал так:
Я служил в листке дивизиона.
Польза от меня дискуссионна.
Я вел письма, правил опечатки.
Кто только в газету не писал
(графоманы, воины, девчата,
отставной начпрод Нравоучатов) —
Я всему признательно внимал…
Журналы в августе
В «Новом мире» (№ 8) «Театральный роман» Михаила Булгакова768. В «Юности» (№ 8) роман Михаила Анчарова «Теория невероятности» (окончание в № 9). В «Просторе» (№ 8) стихи Евгения Евтушенко. В «Молодой гвардии» (№ 8) повесть Виктора Курочкина «На войне как на войне».
Отличная, талантливая вещь, – 25 октября записывает в дневник Александр Яшин. – А ее громят в «Литературной газете» и, кажется, в «Комсомольской правде». Конечно же, подонки должны завидовать каждой талантливой вещи и принимать ее в штыки, потому что каждая такая повесть разоблачает их бездарность (За Андангой райские земли: Дневниковые записи писателя А. Я. Яшина).
Сентябрь
3 сентября. Подписан к печати первый том Собрания сочинений Ивана Бунина в 9 томах.
4 сентября. В коношской районной газете «Призыв» стихотворение Иосифа Бродского «Обоз» (под названием «Осеннее»).
Верховный суд СССР, рассмотрев дело Иосифа Бродского, сокращает срок его ссылки до фактически отбытого (1 год и 5 месяцев). По мнению Я. Гордина,
хлопоты корифеев советской культуры никакого влияния на власть не оказали. Решающим было предупреждение «друга СССР» Жана-Поля Сартра, что на Европейском форуме писателей советская делегация из‐за «дела Бродского» может оказаться в трудном положении (Я. Гордин // Знамя. 2005. № 11. С. 197)769.
Правда, Постановление Верховного суда было сперва по ошибке отправлено вместо Архангельской в Ленинградскую область, так что Бродский стал официально свободен только 23 сентября.
6 сентября. Призами Международного Венецианского фестиваля отмечены советские кинофильмы «Мне двадцать лет» Марлена Хуциева (специальный приз жюри), «Морозко» Александра Роу (Гран-при «Лев святого Марка» за лучший фильм для детей), «Зачарованные острова» Александра Згурили («Лев святого Марка» за лучший документальный фильм для детей), «Верность» Петра Тодоровского (приз за лучший дебют).
Самые сильные по-режиссерски куски фильма Тодоровского – постепенное приближение к фронту, появляющиеся на пути тут и там признаки войны: взорванный мост, разбитая станция, солдаты, едущие с передовой… После венецианского пресс-показа критики пеняли на сцену присяги, чужеродную, плакатно-наглядную. Тодоровский это предвидел и специально смонтировал картину так, чтобы вставной эпизод изымался из ткани повествования без ущерба для фильма; даже и по звуку все было сделано виртуозно. Перед конкурсным показом режиссер взял поллитровку, предусмотрительно прихваченную из России, и отправился к киномеханикам. Ножницы и ацетон нашлись. Тодоровский аккуратно вырезал из фильма три минуты, и «Верность», прошедшая в авторском варианте, получила приз за лучший дебют… (Д. Быков. Булат Окуджава. С. 505).
8 сентября. В Москве на троллейбусной остановке у Никитских Ворот по дороге на лекцию в Школу-студию МХАТ арестован Андрей Синявский770.
Это было похоже на то, – рассказал Синявский в романе «Спокойной ночи», – что я написал за десять лет до ареста, в повести «Суд идет». Теперь, на заднем сиденье, со штатскими по бокам, я мог оценить по достоинству ироничность положения и наслаждаться сколько угодно дьявольской моей проницательностью. Впрочем, надо сознаться, я многое недоучел. Как они быстро, как мастерски умеют хватать человека – средь бела дня, на глазах у всех, – с концами, не оставляя доказательств. Густая толпа у Никитских даже не заметила, что меня арестовали… (А. Терц <Синявский>. Спокойной ночи. С. 16).
А вот свидетельство Евгения Евтушенко:
Во время поездки по США в ноябре 1966 года я был приглашен сенатором Робертом Кеннеди в его нью-йоркскую штаб-квартиру. Я провел с ним несколько часов. Во время разговора Роберт Кеннеди повел меня в ванную и, включив душ, конфиденциально сообщил, что согласно его сведениям псевдонимы Синявского и Даниэля были раскрыты советскому КГБ американской разведкой. Я тогда был наивней и сначала ничего не понял: почему, в каких целях? Роберт Кеннеди горько усмехнулся и сказал, что это был весьма выгодный пропагандистский ход. Тема бомбардировок во Вьетнаме отодвигалась на второй план, на первый план выходило преследование интеллигенции в Советском Союзе. Я попросил у Роберта Кеннеди разрешения передать эти сведения советскому правительству, так как счел такое поведение вредным для интересов нашей страны. Роберт Кеннеди согласился с условием: не упоминать его имени (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 462).
В устных рассказах, запомнившихся Владимиру Радзишевскому, Евтушенко описывал и еще один вариант обмена, более мотивированный: ЦРУ выдало псевдонимы за сведения о водоизмещении советских подводных лодок.
Сообщение Кеннеди, – считал Евтушенко, – было убийственным для Семичастного и привело к его отставке. За продажу военных секретов его действительно могли снять. А перевод стрелок в американской пропаганде с войны во Вьетнаме на преследование интеллигенции в Советском Союзе ставить в вину Семичастному просто бессмысленно771.
И еще раз вернемся к «Спокойной ночи»:
Представьте, уже в Париже, информированное лицо нас клятвенно заверяло, что в США своими ушами слышало от какого-то сенатора, будто лицензию на Терца в КГБ приобрели по сговору у американской разведки, – за параметры новой советской подводной лодки. Тут уж мы с Марией взбеленились. Сбавьте гонорар! Имейте совесть! На такой культурный обмен и КГБ не пойдет. <…> Ведь она, небось, на атомном ходу, с двумя боеголовками? Нет, так высоко, на уровне подводной лодки, даже я себя не ценю… Но было дело, если память не изменяет. Рассказывали… (А. Терц <Синявский>. Спокойной ночи. С. 125).
Как сообщил составителю Александр Даниэль,
Евгений Александрович рассказывал эту историю моему отцу в начале 1970‐х, но в несколько иной, совсем уж фантастической аранжировке, совпадающей с той, которую пересказывает Терц в «Спокойной ночи» – с участием подводной лодки в качестве действующего лица. В этом рассказе Евг. Ал. в качестве своего собеседника также называл Роберта Кеннеди. Отец был в полном восторге («Куда там Маяковскому с его „Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо“; подводная лодка – это тебе не какой-нибудь штык!») – и, разумеется, ни одному слову не поверил. Но, видимо, некое рациональное зерно в этой фантасмагории все же содержалось, а именно: по ряду обстоятельств можно достаточно уверенно утверждать, что в раскрытии псевдонимов Терца и Аржака ключевую роль сыграла именно заграничная агентура КГБ, добывшая соответствующую информацию в США.
Своя версия предложена и академиком-математиком Сергеем Новиковым: сначала
распространили слух, что КГБ вычислило их по какой-то цитате из редко читаемой статьи Ленина, выданной в Ленинской Библиотеке <…> Взяли якобы список тех, кто ее брал, и среди них был нужный человек, кажется, Синявский. Потом я узнал, что все это было вранье. Просто за деньги купили их фамилии в Издательстве в США. Кто-то продал (http://www.mi-ras.ru/~snovikov/Wed.pdf).
9 сентября. В «Правде» статья ее главного редактора А. М. Румянцева «О партийности творческого труда советской интеллигенции». Обосновывая необходимость партийного руководства литературой и искусством, статья заявляла о его несовместимости с предписаниями и нормами, касающимися тем и стиля. Примером таких неправильных «предписаний» была названа критика газетой «Сельская жизнь» повести В. Тендрякова «Подёнка – день короткий», опубликованной в «Новом мире».
После статьи Румянцева, очень половинчатой, сборной, сшитой вкривь и вкось, но все же исключающей даже тень торжества «друзей-непосед»772 и иже с ними, цензура сказала: что с вами делать, раз вы «по усмотрению» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 385).
В этом же месяце А. М. Румянцев был снят с поста главного редактора «Правды».
11 сентября. Сотрудники КГБ проводят обыск на квартире друга Солженицына В. Л. Теуша, у которого Солженицын хранил часть своего архива. Были изъяты рукописи стихов, романа «В круге первом», «Крохоток», пьес «Республика труда» (она же – «Олень и Шалашовка») и «Пир победителей», а также статьи самого Теуша. Комментарий в дневнике Александра Твардовского от 16 сентября:
Те, что арестуют рукописи романов и т. п., полагают, должно быть, что это куда как гуманно: ведь самого же (телесно) автора [не] изолируем, как в грубые времена, а только то «вредоносное», что от него исходит. Конечно, если считать, что душа менее принадлежит автору, чем тело, то они правы. Но Гроссмана это свело преждевременно в могилу, а Солженицын явно на грани психического расстройства – он ничего не сможет писать больше, если этот вопрос не разрешится в недвусмысленном плане, а вряд ли он так разрешится773. И это – конец – конец даже без проведения «меры» в отношении «тела» (